– Вот сука. Надо спросить с него за это. – Ты будешь спрашивать? – Все. – Нет, не прокатит. Думал я об этом. И так и этак выходит, что придется нам браться за работу. – На часовых выходить? – И чего? Кто такой часовой? Пацан вчерашний. Год, ну, может, полтора отслужил. В шестьдесят седьмом срочная два года стала. Ее большую часть составляет уборка территории. Если солдаты и стреляли, то только по мишеням. Они никого никогда не валили. А убить – это еще надо силы найти. Так что срочники в караулке гораздо безопасней, нежели мужики из военизированной охраны. В общем, я дал согласие. Тем более что этот тип обещал заплатить хорошо. Каждому по штуке сразу, как только товар будет тут. – По штуке? – переспросил Обухов. – Да. Половину сразу выделил. – Алаев не стал называть сумму, причитающуюся ему, выложил на стол две пачки десятирублевых купюр. – Здесь две штуки, по пятьсот на человека. Столько же после дела. Корнин почесал затылок. – Мало, Монгол. Ведь придется пацанов валить. Алаев повысил голос: – Я никого не принуждаю. У каждого своя голова на плечах. Кто не желает идти, может проваливать. Вот только сколько на свободе пробудет, сказать не могу. Но вряд ли долго. Да и остальных за собой потянет. Решайтесь, на то я вас и собрал. Только давайте быстрее, работаем завтра. А чего тянуть-то? Вон столько пойла навезли. Вернемся – выпьем, если спокойно все будет. Он замолчал. – Я согласный, – заявил Гривул и тут же ополовинил пачку десятирублевок. Вторую половину пододвинул к себе Алаев. Корнин взглянул на Обухова: – Ну а ты чего? – Чего-чего. Если идти, то всем. Он ополовинил другую пачку. Остальное забрал Корнин. Монгол ударил ладонью по столу. – Решено. Теперь назад хода нет. – Когда выходим? – спросил Гривул. – А прямо сейчас. Сиплый, тебе на работу завтра надо? – Нет, отгул. Потом праздник, Первомай. – Черт, совсем из головы вылетело. Тогда сегодня и завтра днем готовимся, работаем в ночь. Перед праздником легче будет. Вечером 30 апреля банда собралась на дело. Монгол приказал: – С собой в салон взять ножи, хотя они всегда при вас. Машина знаете где, собирайтесь, выходите во двор. Сиплый, свет не забудь вырубить и дверь прикрыть. Я пойду заведу тачку. И живее, парни! Обухов вздохнул: – Выпить бы для тонуса. – А может, для смелости? Страшновато, Обух? – Кому страшно, мне? Обух никого никогда не боялся. Но даже на фронте перед атакой наркомовские выдавали. – Мы не на фронте. Жду во дворе. Вскоре «Москвич-408» отъехал от участка Алаева. На селе этого никто не заметил, потому как машина пошла в сторону леса, на старую грунтовку, проложенную еще при работе торфопредприятий, которая вела прямо к северо-восточной части райцентра. Ехали бандиты медленно. Грунтовка извивалась змеей. На пути попадались и такие канавы, в которых мог уместиться весь автомобиль. Все молчали. Гривул на заднем сиденье достал точило и водил по нему лезвием ножа, и так острого, как бритва. В 21.40 Монгол остановил машину у старой, неиспользуемой мельницы на пересохшем русле речушки Ижевки, когда-то полноводной. – Баста! – сказал он. – Тачку оставляем тут. Дальше около двух верст топаем пешком, выходим к цели со стороны леса, назад идем той же дорогой. Пошли! Глава 6 Часовые пятого поста складов неприкосновенного запаса ГСМ и боеприпасов отдельного мотострелкового полка опять нарушили Устав караульной службы и собрались у бокса с техникой. Автомобили внутри находились на длительном хранении, на колодках. Их кузова были заполнены ящиками с боеприпасами. На воротах замки, печати. Рядовой Георг Абитян спросил у ефрейтора Юрия Грибова: – Ну что, Гриб, как служба? – А чего ей станет? Еще час, и пойдем в караулку. – Там помощник начкара заставит нас уставы зубрить и опрашивать станет по пунктам. Или на пост охранения караульного помещения выставит. Терпеть не могу эту бодрствующую смену. Кто ее придумал? Пришел с поста, сразу на топчан и спать. Нет, сиди, учи устав. Ефрейтор усмехнулся: – Ты, Игорек, министру обороны напиши. Так, мол, и так, товарищ маршал Советского Союза, задолбала меня, рядового Абитяна, бодрствующая смена караула. Очень прошу, Андрей Антонович, заменить ее на отдыхающую смену. Мы в караулке, если что, и с топчанов ломанемся по тревоге куда надо и отобьем нападение любого врага. Может, Гречко тебя послушает и отдаст приказ внести изменения в Устав караульной службы. – Ага, он заменит. Жди. Да и особист полковой в момент накроет. Утром стоит письмо на имя маршала написать, конверт в ящик почты бросить, вечером заметет и навешает всего, что было и не было. Забудешь, как фамилия министра обороны. Грибов кивнул: – Это точно. Только особист в ящик не полезет, ему почтальон твой конверт принесет. – Насчет стукачества у нас в полку вроде тихо. Есть, конечно, отдельные козлы. – Тихо, говоришь? Мы с Саней Пасенко на его день рождения решили посидеть немного в каптерке. Старшина в отпуске был, а каптерщик, сам знаешь, молодой, слова против не скажет. Днем свалили мы через забор у артдивизиона, шмыгнули мимо городка в поселок, затарились в магазине литрухой водки и кой-какой закуской. Возвращаемся, только с забора спрыгнули, а нас уже ротный ждет. Вот и посидели на губе. – И кто сдал? – А хрен его знает. Вроде никто не видел нас. В поселке был пропагандист полка, но он нас не заметил. Значит, кто-то из роты сдал. – Да в роте вроде некому. Молодые против стариков и дедов не попрут. Может, писарь? Он все время с офицерами в канцелярии отирается, конспекты пишет, расписания, стенгазеты с боевыми листками рисует. – Он не знал о наших делах. – Гриб, это не факт. – Ладно, проехали. Тут дальний от леса прожектор чуть поморгал и погас. – Этого, блин, еще не хватало, – проговорил Грибов. – За боксом и у заднего периметра и так ни хрена не видно, а теперь и вовсе половину поста тьма накроет. Это мой сектор. Может, позвонить в караулку, помощнику? Ефрейтор отмахнулся: – Чего злить его? Он и без того, как кабан подраненный, на всех бросается. Когда только уволится? – Приказ уже вышел, скоро свалит и он, и еще восемь дедов. Их место мы займем. – Быстрее бы. Курить охота. Абитян хитро улыбнулся: – А я взял с собой пачку «Примы» и спички. – Разводящий не проверил? – Нет. Он все больше смотрит, чтобы солдаты не пальнули во время возни с оружием, а помощнику не до того было. Сам курил в сторонке.