– Вряд ли здесь кто-то мог очутиться случайно, – резко заметил он. – Да и не доверили бы кому угодно держать на руках… Пастор не дал ему закончить: – Ну да, вы правы. Не многие посещали эти места, но вот Делия, например, бывала здесь тогда, насколько я помню. Они не двигались с места, и холод пробирал Ари до костей – ему не терпелось поскорее вернуться в машину. Однако он хотел все же услышать, что еще скажет пастор. – Кто такая Делия? – наконец спросил он, понимая, что отец Эггерт ожидает этого вопроса. – Она на несколько лет старше меня. Ее отец был фотографом, он еще и на кинокамеру снимал. Сама Делия только школу окончила, а дальше учиться не стала. Ее интересовали исключительно фотоаппараты и кинокамеры. Оставшись в Сиглуфьордюре, чего она только не снимала, а потом к ней перешло фотоателье отца. Правда, по мере того, как население города шло на убыль, этот бизнес тоже перестал приносить доход. Так что Делия переехала в Рейкьявик, но в дальнейшем вернулась сюда наслаждаться… своими лучшими годами, так скажем. – Так она бывала в Хьединсфьордюре? – Да, помнится, она как-то рассказывала мне, что приходила сюда, чтобы запечатлеть на пленку красоту зимней природы. Ну да, теперь я это ясно вспомнил. И с Йоурюнн она встречалась. Поэтому мы о том, как она сюда добиралась, и заговорили. Кто знает, может, у нее до сих пор сохранились снимки, которые она сделала тогда? Зайдите к ней завтра. А нам, думаю, пора возвращаться. Согласны? Ари кивнул и тут же сообразил, что пастор вряд ли заметил его движение головой. – Да-да, поехали, – тихо произнес он. Эггерт энергично зашагал по направлению к джипу. Ари последовал было за ним, но остановился и, обернувшись, на пару мгновений задержал взгляд на фьорде, а потом перевел его на усеянное звездами небо. Ему хотелось впитать в себя его бесконечную красоту. Однажды зимним вечером Ари уже приезжал в Хьединсфьордюр, чтобы полюбоваться северным сиянием. И оно не обмануло его ожиданий. Несколько волшебных минут Ари стоял как зачарованный, глядя на переливы красок на темном небосводе. Когда он развернулся, Эггерт уже исчез из виду. Ари прекрасно знал, что тот где-то рядом, но все равно испытал приступ какого-то детского, иррационального страха. Кричать и просить пастора его подождать Ари не хотелось. Еще подумает, что он, полицейский, боится темноты! Стараясь не терять спокойствия, Ари медленно двинулся вперед. Выудив из кармана куртки мобильник, он думал воспользоваться им, чтобы посветить себе, но от мерцающего лучика не было никакого толку, – наоборот, Ари лишь явственнее, почти физически, ощутил темноту. А уж эти фары! Им не было цены, когда Ари с Эггертом спускались от автомобиля, но теперь они буквально ослепляли его, не давая разглядеть, куда ведет извилистая тропинка. Ари заметил, что сошел с дороги, слишком поздно. Он оступился и, соскользнув с насыпи где-то на полметра, плашмя растянулся на холодной и сырой земле. В падении он инстинктивно зажмурился и, когда открыл глаза, то увидел прямо перед собой зияющее отверстие водопропускной трубы, что пролегала под насыпью. Даже страшно представить, что было бы, ударься он об нее головой! С трудом поднявшись, Ари почувствовал сильную ноющую боль в колене, превозмогая которую он взобрался обратно на насыпь и заковылял к машине. В этот раз ему удалось не сойти с тропинки. Подойдя к джипу, Ари обнаружил, что пастор уже сидит за рулем. – А я вас заждался, молодой человек, – сказал тот. Переведя взгляд на руку Ари, он воскликнул: – Что с вами стряслось? Ари даже не заметил, что тыльная сторона его правой кисти кровоточит. Во время падения он выставил ее вперед и, видимо, расцарапал об острые камни на краю насыпи. – Споткнулся, – коротко ответил Ари. Пастор лишь кивнул, и всю обратную дорогу до Сиглуфьордюра они хранили молчание. 18 Звонила Хейда, сестра Сюнны. Она жила в Дании и была на десять лет старше Сюнны. Ни мужа, ни детей у Хейды не было. Сестры выросли в Рейкьявике, и, хотя Сюнна мало рассказывала о ней, у Роберта сложилось впечатление, что Хейда так и не нашла своего места в жизни. Успев поменять не одну профессию, теперь она проживала в Дании в статусе безработной. Роберт дважды встречался с Хейдой, но найти с ней общего языка не смог и чувствовал, что она его недолюбливает. Видимо, Хейда считала, что Сюнна могла бы подыскать себе партию и получше. Уже две недели Хейда находилась в Исландии. Роберт предполагал, что у нее проблемы с деньгами и она живет за счет родителей, которые в данный момент были в отпуске за границей. В этот приезд Хейда еще не виделась с Сюнной, Робертом и Кьяртаном, но сестры договорились в то утро о встрече в кафе в центре города. Кьяртана Сюнна взяла с собой. Во второй половине дня мальчик должен был сидеть дома с Робертом, пока Сюнна репетирует. Вопрос о бебиситтере, хотя и не снимался с повестки, очень остро не стоял, учитывая плавающий график Сюнны и расписание занятий Роберта, который не делал трагедии из того, что время от времени пропускал лекции. Кроме того, был еще и Бреки, который периодически брал ребенка к себе. Поскольку простуда все не проходила, Роберт даже не стал предпринимать попыток, чтобы выбраться из постели и пойти на занятия. Плюс ко всему инстинкт подсказывал ему, что их дом нуждается в защите от той неясной угрозы, что над ним нависла. Но теперь, когда позвонила Хейда, Роберт понял, что совершил непростительный промах. Он позволил обвести себя вокруг пальца. Он не туда смотрел. Он направил всю энергию на то, чтобы оберегать их жилище – вот эту самую квартиру, – вместо того чтобы оберегать свою семью… – Что ты несешь?! – вне себя от ярости крикнул он в трубку, когда Хейда, женщина, с которой он едва был знаком, сообщила ему новость. – Кьяртан пропал, – повторила она ровным голосом. – Кто-то забрал его из коляски. – Как пропал? Где Сюнна? – Роберт судорожно пытался засунуть ногу в штанину джинсов, плечом прижимая телефон к уху. – Она здесь – плачет. Мы ждем полицию. Сюнна сейчас не в состоянии говорить. 19 Исрун чувствовала, как с каждым днем энергия по капле покидает ее, и не могла дождаться, когда сможет наконец отдохнуть. Работа на телевидении забирала много сил даже у абсолютно здоровых людей – нескончаемые смены и круговерть событий с утра до ночи. Однако она буквально заставила себя встать с постели, чтобы отработать еще один день, хотя соблазн сказаться больной – что, в общем-то, было правдой – и остаться дома был велик. Но профессиональный эгоизм не позволил ей этого сделать: возьми Исрун больничный, освещать ход расследования гибели Снорри Этлертссона обязательно поручили бы кому-то другому. Интервью с премьер-министром, вышедшее накануне в вечерних новостях, привлекло всеобщее внимание, вызвав ажиотаж в блогах и соцсетях, вследствие чего помощница Мартейнна, молодая и знающая свое дело женщина со связями в партии, пыталась дозвониться до Исрун. Последняя знала, кто ей звонит, но отвечать не стала – решила ее немного «помариновать». Болезнь давала о себе знать в тот день, как и во все остальные. Иногда, особенно если на работе был завал, Исрун могла ненадолго о ней забыть – о своей проклятой болезни, или синдроме, как говорил ее врач. Еще он говорил, что это очень редкий синдром, – будто Исрун становилось от этого легче. Изучив историю болезни ее покойной бабушки, которая, как считалось, умерла от рака легких в результате многолетнего курения, врач, однако, пришел к выводу, что причиной ее смерти стал тот же самый синдром, который теперь одолевал Исрун. То есть в обоих случаях речь шла о наследственном заболевании. У Исрун все началось с опухоли в гортани, которая оказалась доброкачественной и была удалена путем хирургического вмешательства. На период восстановления она сочинила легенду о том, что отправляется в летний отпуск, который все откладывала, поэтому родственники и коллеги до сих пор находились в неведении относительно состояния ее здоровья. Дальнейшие обследования только подтвердили, что заболевание у Исрун наследственное, в связи с чем ей было предложено медико-генетическое консультирование. В ходе консультаций стало ясно: нет никаких гарантий, что и дети Исрун, если у нее таковые будут, не унаследуют этот недуг. Предположить, как болезнь поведет себя дальше, будут ли появляться новые опухоли и к каким последствиям они приведут, было невозможно. Кроме того, не исключались и другие побочные эффекты. На утреннюю планерку Исрун пришла вовремя, но слушала все, что на ней говорилось, краем уха – ее мысли были заняты задачами, которые она сама себе ставила. Под крылом Марии, главного редактора, Исрун работалось комфортнее: она могла сама выбирать темы для освещения, а не потакать капризам Ивара. По окончании планерки она решила встретиться с Нанной, сестрой Снорри, чтобы расспросить ее о сообщении, которое брат отправил ей в день своей трагической гибели. Мобильный Нанны был выключен, а городского номера на ее имя зарегистрировано не было, поэтому Исрун не оставалось ничего иного, как поехать к ней домой. Может, это и слишком, но ей случалось делать и не такое. Оператор Рурик, который отправился в Коупавогюр с Исрун, остался дожидаться ее в машине, а она, подойдя к невысокому жилому зданию, позвонила в квартиру Нанны. Домофон был оснащен видеокамерой, от которой Исрун старательно отворачивалась, чтобы на экране не было видно ее лица. Поскольку никакого ответа не последовало, Исрун снова нажала на кнопку звонка, но и в этот раз безрезультатно. – Не против поторчать здесь немного со мной? – спросила она Рурика, вернувшись в машину. – Ну это вряд ли, – ответил тот. – Ты же не единственная, кто готовит репортаж для вечернего выпуска. В результате Рурик поехал обратно на такси, а Исрун осталась ждать в редакционной машине. На улице дул пронизывающий ледяной ветер, и, даже заведя мотор и включив печку, Исрун зябко ежилась. Иногда холодный ветер действовал на нее бодряще, но только не сегодня. Воспользовавшись ожиданием, Исрун отогнала машину, на которой красовался логотип телекомпании, подальше от подъезда. В Интернете она нашла изображения Нанны и теперь наблюдала за входом в дом в надежде ее увидеть. Однако минуло больше часа, прежде чем терпение Исрун было вознаграждено. До этого до нее пытался дозвониться Ивар, общаться с которым она не испытывала ни малейшего желания, потому отвечать она не стала. Исрун сразу узнала человека, который сидел за рулем старого черного «мерседеса», остановившегося перед домом; она надеялась, что ни он, ни его пассажиры не заметили машины с логотипом телекомпании. Этлерт вышел из автомобиля, и Исрун удалось рассмотреть его получше. Казалось, он состарился на много лет – крупный государственный деятель превратился в разбитого горем старика. За ним с опухшими от слез глазами следовала его дочь Нанна. Когда они подходили к подъезду, Этлерт бережно приобнял ее за плечи. Супруга Этлерта, которая периодически попадала в поле зрения СМИ, когда он еще занимался политикой, вышла из машины последней и направилась следом за мужем и дочерью с абсолютно непроницаемым выражением лица. Исрун решила не упускать момента и второпях выбралась из редакционной машины. Она оказалась в вестибюле как раз в тот момент, когда Нанна поворачивала ключ в замке двери, ведущей на лестницу. Члены семьи переглянулись, и Клара, жена Этлерта, видимо, первой поняла, что перед ними журналистка. Сдвинув брови, она ледяным тоном произнесла: – Мы не общаемся с прессой. – Я не собираюсь задавать лично вам никаких вопросов, – ответила Исрун. – Я здесь, чтобы поговорить с Нанной. Последняя смотрела на нее, храня молчание. – Как видите, я одна – без оператора, – продолжала Исрун, не сообщив, однако, что диктофон у нее в кармане уже включен. – Нам не хотелось бы, чтобы нас тревожили, – сказал Этлерт ровным и даже каким-то отеческим тоном. – Надеюсь, вы это понимаете. – Говорил он негромко, но его голос наполнил собой все пространство вестибюля, где на пару мгновений воцарилась тишина. Этлерт не зря занимал достойное место в политике: когда он говорил, прислушивались все. Однако сдаваться без боя Исрун не собиралась. – Я только хотела вам помочь. Его кто-то сбил, вашего сына… – она перевела взгляд на Нанну, – и вашего брата. Зачастую такие случаи расследуются эффективнее, когда к полиции подключается пресса. Перед смертью ваш брат отправил вам имейл. Как я понимаю, благодаря этому у полиции появилась зацепка. По-прежнему с отрешенным взглядом, Нанна кивнула, а потом едва слышно произнесла: – Да, он собирался ехать в Коупавогюр. В какую-то студию – вроде как с ним собирались подписывать контракт на запись пластинки. – Ее это совершенно не касается! – рявкнула Клара, резко повернувшись к дочери. Однако Нанна продолжала, будто даже не услышав ее окрика: