– Пожалуйста, – ответила Делия. – А проектор у меня в кухне хранится. Вооружившись подробными указаниями, где искать нужные им коробки, а также столетней давности фонариком, который работал на удивление хорошо, Ари забрался на чердак по лестнице в прихожей. Потолок в доме был низкий, а чердак оказался настолько крошечным, что в нем едва можно было повернуться. У Ари не заняло много времени обнаружить покрытые толстым слоем пыли коробки, спуститься с ними в гостиную и водрузить их на стол. – Так, посмотрим… – пробормотала Делия и занялась своим архивом. Прошло некоторое время, прежде чем она с победоносным видом помахала в воздухе контейнером с кинопленкой: – А вот и она. Надеюсь, в полной сохранности. Проектор обнаружился в кухне в шкафу для метелок и швабр. Это был громоздкий агрегат зеленого цвета, который, судя по всему, своей функциональности все же не утратил, несмотря на почтенный возраст. – Поставим его на кухонный стол, – предложила Делия. – Направьте его вон на ту стену – это, похоже, единственная белая стена в доме, пригодная для таких показов. Она уверенным движением вставила пленку в аппарат: – Я, бывает, просматриваю старые ленты, так что проектор в полном порядке. Затем она плотнее задернула занавески, погасила свет и, щелкнув какой-то кнопкой, включила проектор. У Ари было ощущение, что он впервые оказался в кино. Прошлое Хьединсфьордюра ожило на импровизированном экране во всем своем очаровании. В свете проектора была заметна каждая неровность, каждая трещинка на стене, но это нисколько не умаляло прелести такого необычного киносеанса. Действо сопровождалось тихим стрекотом, который издавал проектор. – Звука, я так понимаю, нет, – полувопросительно сказал Ари. Делия усмехнулась: – На таких пленках звуковых дорожек не было. Я иногда записывала то, что мне нравилось, концерты например, на магнитную ленту, а потом показывала фильмы в сопровождении магнитофона. Но в Хьединсфьордюре я ничего не записывала. Ари кивнул, чувствуя легкое разочарование. От пейзажа, открывшегося его глазам, захватывало дух: фьорд утопал в пушистом рождественском снегу, зрелище было почти нереальным, будто Ари очутился в каком-то незнакомом сказочном мире. Видимо, первую часть фильма Делия снимала с перевала Хестскард: ни туннелей, ни машин – только неоглядная белая даль и покрытые снегом горные склоны. В следующем кадре появился дом, а рядом с ним – женщина, устремившая взгляд на фьорд. – Это Йоурюнн? – оживился Ари. – Точно. Видите, какая задумчивая – застыла на месте, словно изваяние. Все это время я не выключала камеру, и она меня далеко не сразу заметила. Как бы Ари хотелось спросить ее: о чем же ты думаешь, Йоурюнн? Внезапно Йоурюнн, словно услышав его вопрос, повернулась и посмотрела прямо в объектив – через годы и десятилетия, за чертой, отделяющей жизнь от смерти, она глядела на Ари глаза в глаза. Он узнал ее сразу: те же самые короткие темные волосы, что и на фотографии, и даже почти такая же одежда – куртка поверх толстого шерстяного свитера. Единственное отличие было в том, что на кинопленке она улыбалась, в то время как на снимке выглядела подавленной. «Она улыбается мне», – подумал Ари. По какому-то странному наитию у него вдруг возникла уверенность, что Йоурюнн пытается передать ему какое-то сообщение или, скорее даже, поручить задание. Ей хочется, чтобы он спустя все эти годы разгадал тайну ее смерти. – Дом выглядит очень внушительно, – проговорил он, чтобы перевести собственные мысли в иное русло. – Сейчас таких днем с огнем не сыскать. – На него сошла снежная лавина, – заметила Делия. – Несколько лет спустя после того, как там уже вообще никого не осталось. Ну как там можно было что-то строить – так близко к горе? Сейчас бы это и в голову никому не пришло – это же своей жизнью рисковать. Кадры, которые теперь сменяли друг друга на стене, были сняты с другого ракурса – кинокамера Делии запечатлела великолепную лагуну и раскинувшееся за ней море. Вода, берега фьорда и линия горизонта сливались в одно целое. Этот удивительный момент, запечатленный на пленке пятьдесят пять лет тому назад, вновь воплотился в настоящем, а потом исчез в небытии, стоило девушке направить камеру в другом направлении. Делия – та Делия, что снимала эти кадры в 1956 году, – медленно поворачивалась кругом, чтобы в объектив попали возвышающиеся с восточной стороны припорошенные склоны, а потом в кадре снова появилась заснеженная долина с громоздящимися над ней горами. Внезапно движение прекратилось, потому что перед камерой возник человек. Ари как током ударило. Тот самый парень! Этот загадочный персонаж, живее всех живых, материализовался на кухонной стене обитого листовым железом дома в Сиглуфьордюре! Ари почувствовал, как у него по спине стекает холодный пот. На юноше было пальто, а на лоб надвинута шапка, но Ари сразу его узнал: на его лице было то же невинное выражение, что и на фотографии. Он появился в кадре всего на несколько мгновений, потому что объектив камеры сместился к дому, в котором жила семья Хьединна. Дом стоял к западу от лагуны, недалеко от того места, с которого Делия делала свои кинозарисовки. В следующий момент мелькнуло какое-то движение – и на пороге дома возник мужчина. Камера смотрела прямо на него. Мужчина помахал рукой и, видимо, что-то прокричал, обращаясь к Делии или таинственному пареньку. После чего камера сместилась в сторону – и на экране вновь появилась лагуна. – Видели Гвюдмюндюра? – спросила Делия под едва слышное пощелкивание проектора. Ари вздрогнул и вновь перенесся из морозного фьорда в теплую кухню. – Он окликнул того парня. А я, как видите, продолжала снимать – но недолго. Там такие сугробы навалило, что, если бы не снегоступы, я бы и шагу, наверно, не могла сделать. – После короткой паузы Делия добавила: – Тяжелый у него был характер. – У кого? У Гвюдмюндюра? – Да, помню его с тех времен, как он тут жил. Своенравный был человек, чванливый. Хотел, чтобы всегда все было, как он того хочет. – Он был опасен? – спросил Ари неуверенно. – Опасен? – Делия задумалась. – Ну, вряд ли так можно выразиться. Обижать он никого не обижал – во всяком случае, рук не распускал, насколько мне известно. Но вот конфликтовать с ним я бы уж точно не осмелилась. Сидя за рулем патрульной машины, Ари направлялся в сторону туннеля, ведущего в Хьединсфьордюр. Наверно, пастор и прав относительно того, что никакой трагедии не произойдет, если пересечь границы города, чтобы съездить в совершенно безлюдный соседний фьорд. Бросив быстрый взгляд на нависавшую над городом гору, Ари в очередной раз убедился в том, насколько величественны окружающие Сиглуфьордюр вершины. Были, конечно, где-то хребты и повыше, но в сравнении с домиками, разбросанными по береговой косе, здешние горы были просто гигантскими. В погожие дни они вместе с изящной церковью и выкрашенными во все цвета радуги жилыми домами являли собой прекрасное живописное полотно, словно вышедшее из-под кисти талантливого художника. Хьединсфьордюр встретил Ари ярким солнечным светом. Его предыдущий визит сюда, когда над фьордом безраздельно властвовала тьма, остался лишь далеким воспоминанием, но слова Делии, что здесь якобы водятся привидения, прочно засели у него в голове. Что же «неестественного» увидел тут паренек с фотографии? Оставив машину на обочине, Ари стал спускаться к лагуне. В свете дня эта прогулка воспринималась совсем иначе. Он остановился у самой кромки воды, там, где заканчивалась тропинка, и набрал полную грудь свежего, студеного воздуха. Развалины фермерского дома находились слева, на крошечной косе, окруженной водой. Ари стоял примерно там же, где и Делия несколько десятков лет тому назад, когда Йоурюнн была еще жива и, казалось, все у нее впереди. Когда те две супружеские пары сосуществовали тут в полной гармонии… Или уже тогда возникли какие-то сложности – ссоры или разногласия, – о которых не догадывались непосвященные и которые в конце концов привели к загадочной смерти Йоурюнн в самый обычный, такой же как сегодня, мартовский день 1957 года? Ари решил подойти поближе к развалинам фермерского дома. Тропинки никакой не было, но он, оступаясь на кочках и проваливаясь в рытвины, все-таки добрался до цели. Смотреть там было особенно не на что: прошедшие десятилетия и капризы погоды давали о себе знать. Отдаленный шум волн сливался с журчанием ручейков, которые пробивали себе путь, стекая вниз по горным склонам. Ари снова окинул взглядом зеркальную гладь лагуны, которая внушала такое чувство покоя, что нельзя было даже представить себе, что этот уединенный фьорд мог быть чем-то иным, кроме как колыбелью красоты. Неужели здесь когда-либо царило зло? Мысли Ари вернулись к Йоурюнн. Была ли она настолько несчастна тут, что свела счеты с жизнью? Он сомкнул веки, и на мгновение ему почудилось, что Йоурюнн где-то рядом, однако он решительно отогнал от себя ее образ, не дав воли воображению. И тогда, словно призрак в свете дня, мысль, которая исподволь поселилась в сознании Ари, обожгла его: могло ли случиться так, что не только Йоурюнн рассталась с жизнью в этом оторванном от мира фьорде, но такая же доля выпала и безымянному подростку? Взгляд Ари был прикован к водной глади. 24 Второй концерт Рахманинова для фортепиано звучал уже с минуту, когда зазвонил телефон. Ари отдыхал, лежа на диване в своей квартире на Эйраргата, перед тем как на скорую руку приготовить себе что-нибудь на ужин. Вообще говоря, выбор продуктов в холодильнике был невелик, и Ари предпочел бы заказать доставку пиццы, но пока об этом не могло быть и речи: риск подцепить заразу все еще сохранялся. Велись разговоры, что карантин пора отменять: новых случаев вирусной лихорадки зафиксировано не было, а за теми, кто все же заболел, велось пристальное наблюдение. Однако ограничительные меры пока не снимали. По мнению Томаса, такое решение было правильным. – Сами себе не простим, если опять кто-то заболеет, поторопись мы с отменой карантина, – говорил он. Одним словом, считалось, что не такая уж это большая жертва, если местные жители посидят по домам еще пару-тройку дней. Ари нехотя поднялся с дивана. Надо же было кому-то позвонить именно тогда, когда он наслаждается прекрасной музыкой! Пусть даже и не в концертном зале, а с компакт-диска. Кстати, слышать именно это произведение русского композитора в живом исполнении ему не приходилось, хотя когда-то он был завсегдатаем на выступлениях симфонического оркестра, где играла его мама. Однако с тех пор, как она умерла, Ари стал гораздо реже ходить на концерты классической музыки: они заставляли его заново переживать горечь утраты и будили слишком много воспоминаний. Взглянув на экран телефона, Ари сделал музыку потише – звонила журналистка. Не ответить было бы неприлично, ведь она как-никак оказала Ари услугу. Ну а интервью теперь уже вряд ли состоится. – Здравствуйте, – зазвучал в трубке ее бодрый голос. – Я так понимаю, у вас там все потихоньку налаживается. – На данный момент тяжелых больных нет, – ответил Ари и в ту же секунду вспомнил о Сандре. Усилием воли он отбросил дурные мысли. – Рада это слышать, – отреагировала она, хотя ее тон был, скорее, безразличным. – Вы готовы? – К чему? – К интервью, конечно, – нетерпеливо сказала журналистка. – Оно выйдет завтра вечером в новостях – несколько минут эфирного времени в заключение выпуска, в расчете на широкую аудиторию. – Это просто житейская история, – сдержанно отозвался Ари. – Ну да. – К тому же двое людей скончались… – Люди умирают каждый день, – тихо произнесла она, и Ари уловил в ее словах мрачную недосказанность, от которой ему стало немного не по себе. – Ну хорошо, тогда приступим, – сказал Ари. – У вас имеется еще какой-нибудь телефон? Может, городской? – Нет, у меня только мобильный. – Ну что ж, мобильный так мобильный, – после короткой паузы произнесла Исрун. – Слышно вас хорошо, да и расспрашивать я вас долго не буду. У меня, честно говоря, до этого интервью все никак руки не доходили. Да еще у нас, в Рейкьявике, сегодня ребенок пропал.