– Сегодня никак не получится. У Мартейнна будет возможность пообщаться с вами только завтра. – Давайте тогда назначим время, – с ноткой разочарования предложила Исрун. – Когда он свободен? – Минутку, – ответила Лаура. – Я загляну в ежедневник. – После короткой паузы она поинтересовалась: – Завтра в три часа вас устроит? Сможете подъехать в министерство? «Мартейнн всегда хочет играть на своем поле», – подумала Исрун и согласилась. Не прошло и часа, как рыжеволосая помощница Мартейнна перезвонила Исрун. Та некоторое время смотрела на заливающийся трелью телефон, но все-таки решила ответить, почти не сомневаясь, о чем пойдет речь. До Лауры наверняка дошли новости о полицейском расследовании, которое связывало Снорри с нападением на невесту Эмиля. – Здравствуйте еще раз, Исрун, – сказала Лаура, в голосе которой явно слышалось напряжение, хотя она и старалась не выдать его. – Слушаю вас, Лаура, – ответила Исрун, откинувшись на скрипучую спинку офисного стула. Она намеревалась выжать из этой беседы максимальную пользу и добиться своего во что бы то ни стало. – К сожалению, нам придется перенести интервью. – Ничего страшного. Завтра я свободна и в два часа, а возможно, и в четыре. Лучше не позже – мне ведь еще нужно будет заняться монтажом. – Нет, вы не совсем поняли… Вы сможете записать интервью только на следующей неделе – или даже через неделю. – Подождите-ка. Разве мы не договорились?.. Я собиралась к вам завтра к трем часам. Почему вы решили все отменить? – резко спросила Исрун. Лаура не нашлась с ответом, поэтому Исрун продолжила, не сбавляя напора: – У Мартейнна есть что скрывать? Может, в связи с делом Снорри Этлертссона? А я думала, что он не имеет к этому отношения. Но вы наталкиваете меня на мысль, что я была не права, Лаура. – Нет, ему нечего скрывать. Абсолютно, – проговорила Лаура. – Простите за недопонимание. Я устрою вашу с ним встречу, как мы и согласовали. Завтра в три часа. Исрун даже удивилась, как просто все получилось. Можно было не сомневаться, что в данный момент Лаура находилась не в лучшей форме. – Значит, в три. Договорились. 36 Вечерний выпуск новостей должен был вот-вот выйти в эфир, когда Исрун вспомнила о том, что так и не съездила к Никюлаусу за тем самым пакетом. Вообще-то, она и не обещала, что заедет, но ей не хотелось разочаровывать старика. Кроме того, она приняла приглашение отца поужинать у него дома сразу после работы, хотя «ужин» – это, наверное, слишком громко сказано. Исрун прекрасно знала, что повар из отца не ахти какой, так что ее, скорее всего, ждала пицца из соседней забегаловки или кура-гриль из супермаркета. Кура будет подана целиком, с самым простым гарниром в виде картошки фри и кетчупа. Но Исрун удовольствуется и этим, – главное, она снова окунется в уже подзабытую атмосферу их прежней жизни. Ужинать они будут непременно перед телевизором, и, может, ей даже удастся расслабиться после тяжелой недели. Единственный способ не разочаровать ни отца, ни Никюлауса заключался в том, чтобы разочаровать Ивара, но по этому поводу никаких угрызений совести Исрун не испытывала. Она бодрым шагом подошла к Ивару, который, комфортно развалившись в кресле выпускающего редактора, сосредоточенно просматривал сводку новостей. – Я должна уехать, – обратилась к нему Исрун. – И пропустить брифинг? Она кивнула, полагая, что ничего существенного на этом брифинге по итогам дня все равно обсуждаться не будет, хотя присутствие на нем было чуть ли не обязательным. – Если что, введешь меня в курс дела завтра утром. Ивар фыркнул и, недовольно отвернувшись, заявил: – Завтра и послезавтра у меня выходные. Выпускающим редактором будет твоя подружка Мария, так что с ней все и обсудишь. Поезжай, если должна. С этими словами он опять погрузился в сводку новостей, а Исрун даже не пришлось воспользоваться заготовленной для него ложью. Пряча улыбку, она поспешила ретироваться, пока Ивар не передумал. Никюлаус тоже смотрел новости в вестибюле, когда приехала Исрун. Увидев ее, он улыбнулся и тяжело поднялся с дивана. – Здравствуйте, – поприветствовал он гостью. – Только что видел вас в новостях. Правда, почти ничего не расслышал, но вы наверняка говорили что-то заслуживающее внимания, – усмехнулся он и жестом показал Исрун, где находится его комната. Опираясь на трость, он последовал за ней медленно, но вполне уверенно. Пакет лежал на стуле возле кровати. Опустившись на нее, Никюлаус выдохнул: – Простите. Путь недалекий, но слегка утомительный. Немного помолчав, он продолжил: – В общем, здесь бумаги Мариуса. Может, найдете среди них что-нибудь интересное. Он был не большим любителем всякой писанины, так что и коллекция тут не ахти какая обширная – Мариус хранил только то, что казалось ему важным: старые банковские книжки, письма и все такое прочее. Склонившись к Никюлаусу, Исрун громко и четко проговорила: – А вы уже эти бумаги просмотрели? Должна ли я обратить на что-то особое внимание? – Да, я вчера вечером их почитал. Раньше все как-то повода не было. Это его документы, так что меня они совсем не касаются. Слух-то вот подводит, а зрение у меня пока вроде ничего – сам удивляюсь, – объяснил он. – Это хорошо, – заметила Исрун, лишь бы что-нибудь сказать. – Ну не знаю. Честно говоря, тут я бы с Богом поторговался. Лицо Исрун приняло удивленное выражение. – Тогда я смог бы по-прежнему наслаждаться музыкой, понимаете? Все, что мне было нужно увидеть на моем веку, я уже увидел. А вот то, что я больше не могу слушать симфонии, очень досадно. – Никюлаус уныло покачал головой. – Но хватит об этом. Я там нашел одно письмо, которое может показаться вам любопытным. Но вы все-таки весь пакет возьмите – подержите у себя несколько дней, почитайте на досуге, а потом обратно привезете. Исрун кивнула. Никюлаус достал из пакета документ, который лежал на самом верху, и протянул его Исрун. Это было письмо, датированное 1950 годом и адресованное Мариусу Кнутссону его свояком Гвюдмюндюром. Почерк у последнего был твердый и четкий. Исрун начала читать, в то время как Никюлаус продолжал: – Письмо было послано, когда у Мариуса и Йоурюнн только-только родился сын. Гвюдмюндюр и Гвюдфинна, очевидно, узнали о том, что ребенка собираются отдать на усыновление. Сестры ведь наверняка поддерживали связь, и Йоурюнн сообщила об этом Гвюдфинне. В письме Гвюдмюндюр предлагает отдать мальчика ему. В те времена такие вопросы решались между мужьями, поэтому Гвюдмюндюр и написал это письмо Мариусу. Ну а больше там ничего интересного нет – только местные новости, о природе да о погоде. Об усыновлении он лишь в самом конце упоминает. Но из этого, разумеется, ничего не вышло – мальчика усыновили какие-то чужие люди, как я вам и рассказывал. Однако я даже не догадывался, что Гвюдмюндюр с Гвюдфинной готовы были взять ребенка себе. – Откашлявшись, Никюлаус добавил: – Как бы то ни было, это лишь подтверждает то, что я всегда знал: по сути своей Гвюдмюндюр был человек великодушный, готовый в любой момент помочь ближнему. Он ведь и работу для Мариуса на севере подыскал. – Старик улыбнулся. – А Гвюдфинна что за человек была? – спросила Исрун. – Они с мужем были одного поля ягоды. Гвюдфинна тоже обладала решительным характером, любила добиваться своего. Наверно, и властной ее можно было назвать, и даже завистливой. Такое у меня сложилось о ней впечатление. Думаю, она, конечно, предпочла бы жить в Рейкьявике, чем в той глуши, но, с другой стороны, она и там ни в чем не нуждалась. – А скажите мне такую вещь напоследок, – обратилась к нему Исрун. – Вам не кажется вероятным, что смерть Йоурюнн не была результатом самоубийства или несчастного случая? Никюлаус призадумался: – Трудно сказать. Думаю, вряд ли. – В таких обстоятельствах подозрение часто падает на супруга, а вы вашего брата хорошо знали. Заранее прошу прощения за не совсем деликатный вопрос. Не считаете ли вы, что ваш брат был способен на такой ужасный поступок? Никюлаус покачал головой: – Меня теперь не так-то просто вывести из равновесия. Вопрос хороший, но отвечу я отрицательно. Воспринимайте это как хотите. Хотя, может, я и недостаточно беспристрастен, чтобы дать вам честный ответ. Поди тут разбери. Мариус плохо переносил тяготы: мог и вспылить, и ожесточиться, когда становилось совсем уж нестерпимо. Жилось им нелегко – с работой у него не клеилось, так что они с Йоурюнн едва сводили концы с концами. Все катилось по наклонной, вот Гвюдмюндюр и позвал их на север, чтобы Мариус хоть там нашел себе применение. После этого ему уже грех было жаловаться, по моему разумению. Раньше он, бывало, настолько выходил из себя, что и руки распускал, но вот уж на убийство он был неспособен. Это я знаю. – Помолчав пару секунд, Никюлаус уточнил: – Ну или, по крайней мере, я так думаю. Дом Анны и Орри, родителей Исрун, стоял на тихой зеленой улице в Граварвогюре. Когда семья только переехала сюда, высаженные в саду тоненькие деревца, походившие, скорее, на прутики, теперь превратились едва ли не в исполинов, напоминая о том, как быстро летит время. Все двести с лишним квадратных метров дома ныне стали безраздельной вотчиной Орри, который после расставания с Анной с каждым днем казался все более потерянным на этой обширной территории. Исрун открыла дверь ключом, который у нее хранился до сих пор, и прошла прямо в гостиную, где и застала отца за просмотром выпуска новостей. Он сидел на кожаном диване под огромных размеров картиной, привезенной матерью Исрун из России. Анна ездила туда в командировку, когда ее издательский бизнес процветал. Исрун сразу полюбила эту картину, неизменно привлекавшую внимание каждого, кто заходил в гостиную. На холсте размером два на два метра были изображены советские футболисты, по окончании матча стоявшие крýгом посреди поля. Некоторые из них уже успели стянуть с себя футболки. Спортсмены выглядели настолько реалистично, что их присутствие в гостиной ощущалось почти физически, и казалось, что они едва ли не живут в этом доме. Орри не был большим поклонником этой картины. Анна утверждала, что приобрела ее по «выгодной цене», однако Исрун не сомневалась, что картина обошлась матери в кругленькую сумму, поскольку немного спустя Орри явился в дом с прекрасной акварелью Аусгримюра Йоунссона[11], которую он купил на аукционе и повесил над телевизором напротив футболистов. С тех пор в гостиной продолжалась холодная война между советским реализмом и исландским романтизмом. – Привет-привет, доченька, – сказал Орри, поднимаясь с дивана и заключая Исрун в объятия. – Я купил курочку-гриль. Ты голодная? – Как волк, – улыбнулась она. Бутылка с кетчупом стояла на своем традиционном месте в центре стола, возле курицы и картошки фри. Исрун с отцом досмотрели новости, едва ли обмолвившись словом. Завершающий сюжет выпуска был посвящен Сиглуфьордюру: после интервью с Ари была вскользь показана фотография с изображенным на ней молодым человеком, личность которого пока не удалось установить. «Отлично получилось», – мысленно похвалила себя Исрун. – Как дела у мамы? – спросил Орри. – Мы с ней почти не разговаривали с тех пор, как я вернулась с Фарер. Может, тебе лучше самому позвонить ей на выходных? – предложила Исрун и замолчала в ожидании ответа. На его лице появилось смущенное выражение. – Да вряд ли. Когда захочет, сама позвонит. Она ведь наверняка уже скоро засобирается домой.