Полицейский перезвонил через несколько минут после того, как Исрун оставила ему голосовое сообщение, в котором озвучила свой вопрос. Ее догадка относительно того, что ее нескончаемые просьбы порядком ему надоели, была верна, но полицейский, как он сказал, «ценил ее целеустремленность». Эта реплика вызвала у Исрун улыбку – она-то почти наверняка знала, почему ее осведомитель так терпелив с ней. – В свое время такие слухи ходили среди членов партии, – сообщил полицейский. Исрун спросила, о какой партии идет речь, и ответ ее удивил: имелась в виду партия Этлерта Сноррасона. – Эмилю позвонил парень, который одно время был активным партийцем, некто по имени Ноуи. Обычный человек, ничего особенного, работал в проектной фирме. По его словам, ему стало известно, что Снорри был соучастником нападения двухлетней давности и якобы ему тяжело жилось под грузом этой информации. Когда Бильгья, девушка Эмиля, скончалась от нанесенных травм, Ноуи решил ему все рассказать – в общем, взял на себя роль доброго самаритянина. С мобильного телефона он позвонил по домашнему номеру родителей Эмиля, и, хотя он не назвал своего имени, отыскать его для нас не составило труда. Я лично беседовал с этим Ноуи. На вид божий агнец, но именно он своим звонком и запустил весь этот жуткий маховик. На допросе Эмиль подтвердил, что это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения, – но это исключительно между нами, Исрун. Эмилю было изначально известно, что Роберт находится под подозрением, однако благодаря звонку Ноуи он утвердился в мысли, что в нападении на его невесту участвовали двое. И вот Эмиль задался целью отомстить: начал следить за Робертом и его сожительницей, а также связался со Снорри и, выдав себя за другого человека, заманил его в безлюдное место, где и совершил на него наезд. Во время этого рассказа Исрун чувствовала, как к горлу у нее подступает тошнота, и в то же время она пыталась поставить себя на место Эмиля, которому выпала ужасная доля наблюдать, как его любимая женщина медленно проигрывает в борьбе за жизнь после совершенного против нее насилия. – Расследование по этому делу будет возобновлено? – Естественно. Со Снорри теперь взятки гладки, если уместно так выразиться, а вот Роберта мы снова вызовем на допрос. Но, честно говоря, я сомневаюсь, что удастся ему что-либо предъявить, – так много времени прошло. К тому же он скользкий как уж. Исрун поблагодарила полицейского за помощь и пообещала при случае угостить его коктейлем. Об этом обещании она, правда, сразу пожалела – зачем давать человеку пустую надежду? А с другой стороны, нельзя, чтобы он терял к ней интерес. У нее сложилось представление, что полиция, основываясь на ходивших в партии слухах, принимает вину Снорри как данность. Но Исрун думала иначе. Может, этот Ноуи – или кто-то из его окружения – оболгал Снорри? Вдруг за этим стоит кто-нибудь из однопартийцев его отца? Зная о вовлеченности Ноуи в политику, Исрун оказалось совсем не сложно найти в Интернете его полное имя. Ему было тридцать четыре года, и он действительно работал в проектной фирме. Подробностей биографии Ноуи в Сети было не много, но, когда она начала рассматривать картинки, которые поисковик выдал в связи с его именем, Исрун повезло. На одном из снимков с веб-сайта партии он стоял рядом с человеком, которого Исрун прекрасно знала. Тогдашний председатель молодежного крыла партии, а ныне инженер Ноуи стоял бок о бок с Лаурой; в то время она была его заместителем, а ныне являлась помощницей премьер-министра. 42 Ари проснулся ни свет ни заря, но Кристину будить не стал. Посчитав, что звонить человеку, номер которого ему передала Исрун, еще слишком рано, он начал день с того, что натянул джинсы и толстый свитер и прямо из спальни вышел на крошечный балкон. Вообще говоря, эта спальня была рассчитана на двоих, и Ари провел в ней ночь впервые. До вчерашнего вечера ему вполне хватало другой, поменьше. Он подсознательно избегал спать в одиночку в большой постели, которую они прошлой ночью разделили с Кристиной. Ари не хотел лишний раз напоминать себе о своем холостяцком статусе. Двухэтажный дом Ари был выкрашен красной краской, которая уже успела кое-где облупиться. Имелась в нем и мансарда, под которой располагались две спальни – большая и маленькая – и еще одна комната. Низкие потолки придавали им особый уют. На нижнем этаже находились гостиная, кухня, комната, где стоял телевизор, и старомодная кладовка. Дом был, конечно, чересчур большим для холостяка, но идеальным для пары, у которой в дальнейшем, возможно, появятся дети. На балкон Ари вынес табуретку, присев на которую наслаждался утренней прохладой. Их с Кристиной свидание, если можно так выразиться, превзошло его ожидания. Возможно, для них еще не все потеряно. В этом доме витала атмосфера покоя, и, вероятно, задержаться в нем было не такой уж плохой идеей – при условии, что и Кристина согласится здесь жить. Воображение Ари разыгралось, и он представил себе, как этот дом наполнится смехом бегающих вверх-вниз по лестнице детей. Когда струйки холода стали заползать под свитер, Ари проскользнул обратно в спальню и, на цыпочках пройдя мимо спящей Кристины, спустился в кухню. Там он заварил себе чая, приготовил кофе для Кристины и пожарил тосты. Затем он отнес поднос с едой наверх. Они позавтракали с Кристиной прямо в постели, а потом вышли на прогулку по городку, который только-только просыпался. Держась за руки, они болтали о самых обыденных вещах, и это служило лишним подтверждением, что их отношения возвращаются на круги своя. Было уже почти одиннадцать, когда Кристина отправилась в магазин купить что-нибудь на обед, а Ари позвонил Торвальдюру. Набирая его номер, Ари испытывал определенное волнение: неужели он приблизился к тому, чтобы встретиться лицом к лицу с молодым человеком с фотографии? – Алло, – раздался в трубке низкий голос. – Добрый день, – поздоровался Ари. – Я разговариваю с Торвальдюром? – С кем имею честь, простите? – Меня зовут Ари. Насколько я понимаю, вчера вы связались с редакцией новостей после репортажа, в котором была показана фотография молодого человека с ребенком на руках. – Верно. Вы полицейский из Сиглуфьордюра? – В голосе, который, несомненно, принадлежал человеку в годах, Ари уловил явный акцент. – Да, это так. – Спасибо, что позвонили, – поблагодарил его собеседник. – И зовите меня Тор. Торвальдюром меня никто не называет уже десятки лет. У норвежцев не получается правильно произносить это имя, и я уже привык к тому, что я просто Тор. Теперь не оставалось сомнений, что акцент у него норвежский. – А вы долго жили в Норвегии? – поинтересовался Ари. – Да, я уехал туда, когда мне было чуть за двадцать, – примерно в шестидесятом году, но несколько лет назад вернулся на родину. Люди всегда возвращаются домой, верно? Именно в Норвегии я и познакомился с Антоном – Тони. Я его сразу узнал на фотографии. Она ведь была сделана в Хьединсфьордюре, так? – Так, – с растущим волнением ответил Ари. – Наши пути пересеклись, когда он трудился в нефтяной компании. Я к тому времени как раз закончил физмат, и меня взяли на работу в ту же компанию, так что в течение долгого времени мы были коллегами. Тони, правда, университетов не оканчивал. В Исландии он даже среднего образования не получил, но благодаря дотации поступил в норвежский сельскохозяйственный техникум, где отучился год, а потом устроился на работу в эту компанию. Там он исполнял самые разные обязанности – был большим тружеником, но все-таки сожалел о том, что не имеет университетского диплома. Будь у Тони диплом, он, несомненно, достиг бы еще больших высот. Долгое время мы были единственными исландцами на предприятии, так что крепко подружились. – Он все еще там, в Норвегии? Торвальдюр ответил после небольшой паузы: – Нет, Тони уже нет среди нас. Несколько лет назад у него случился инсульт. Так что до пенсии он не дожил. Чертыхнувшись про себя, Ари сказал: – Очень жаль. У него осталась семья? – Нет, он был женат на норвежке, но потом они развелись. Род Тони на нем и закончился, поскольку он был единственным ребенком у своих родителей. – Он родом из Сиглуфьордюра? – спросил Ари, предполагая, что ответ будет отрицательным. – Нет, из Хусавика[12]. Тони родился в малоимущей семье. Я даже как-то встречался с его родителями, когда мы вместе приезжали в отпуск в Исландию. Мы добирались до них пешком через нагорье. Родители Тони к тому времени были уже довольно пожилыми, но мне было любопытно с ними познакомиться. Они следили за успехами сына на чужбине и, как мне показалось, гордились им. – Вы упомянули дотацию, которую получил Антон. Значит, это не родители оплатили его обучение? – Да бог с вами. Таких средств у них наверняка не было – они не могли обеспечить ему достойное образование даже здесь, в Исландии. Ему приходилось зарабатывать себе на жизнь с младых ногтей. Он понятия не имел, что такое достаток. А почему вы, вообще-то, интересуетесь Тони? Это как-то связано с работой полиции? – спросил Торвальдюр с внезапно появившейся ноткой подозрительности. – Ну, вряд ли так можно сказать, – ответил Ари, тщательно подбирая слова. – На фотографии Антон держит на руках маленького мальчика по имени Хьединн. Так вот, этот самый Хьединн и попросил меня выяснить, что это за человек. Он понятия не имел, что на ферме в Хьединсфьордюре жил кто-то еще, помимо его родителей, тетки и ее мужа. – Понятно, – сказал Торвальдюр. – Так это была его тетка, та, что отравилась ядом? – Антон вам об этом рассказывал? – Да. Он говорил, что это скверное место. Правда, к моменту смерти той женщины Тони уже вернулся домой в Хусавик. Насколько я помню, о том, что она отравилась, ему сообщил отец. Поскольку мы были закадычными друзьями, Тони часто делился со мной воспоминаниями о своей жизни там. Он проработал на ферме всего несколько месяцев, но неизменно говорил об этом с содроганием. Потом он больше так ни разу и не съездил в Хьединсфьордюр. Впрочем, туда не так-то легко добраться даже при желании. – Сейчас уже проще, – вставил Ари. – Это верно. Я-то живу в Вестюрбайре, в Рейкьявике, но должен признаться, что иногда у меня возникает мысль прокатиться к вам на север, поглядеть на новые туннели, которые ведут в Хьединсфьордюр, и на дом, в котором жил Антон. Он ведь все еще стоит там или уже нет? – На дом сошла лавина, поэтому, к сожалению, от него остались только руины. – Думаю, Тони вообще не стоило ехать в такую глухомань. По его словам, от одиночества там волком выть хотелось, да еще эта темнота на психику постоянно давила. Вот и с хозяйкой дома беда случилась… Она день ото дня вела себя все более странно. Не представляю, как можно жить в таком уединенном месте. Слова Торвальдюра были лишним доказательством, что Йоурюнн совершила самоубийство. Свидетельств ее депрессивному состоянию накапливалось все больше. У Ари промелькнула мысль, что Торвальдюр так и не сказал, кто оплатил обучение Антона, поэтому он повторил свой вопрос. – Тот человек, что взял его работать на ферму, он ему учебу и оплатил. Я, правда, запамятовал, как его звали. Ну, в общем, папа мальчика. Я так понял, что он был довольно обеспеченным. Они дружили с отцом Тони. – Гвюдмюндюр, – пробормотал Ари, в очередной раз удивляясь щедрости последнего. – А когда Антон переехал в Хьединсфьордюр? – Дайте-ка подумать, – протянул Торвальдюр. – Боюсь, что год точно не назову. Ему тогда было лет пятнадцать-шестнадцать. – А когда он родился? – В сороковом. – То есть он приехал туда вскоре после рождения Хьединна? – Ну да, по срокам так и получается. На уход за ребенком ведь много сил требуется, вот им и понадобилась подмога. Думаю, что Тони оказался там по осени. – Значит, это, судя по всему, был пятьдесят шестой год, – размышлял Ари вслух. – Хьединн родился той весной. Выходит, Антон провел там целую зиму? – Выходит, так. Самое суровое время года. Он мне, кстати, рассказывал, как там было уныло на Рождество. Я даже подозреваю, что именно в Хьединсфьордюре у него и развилась боязнь темноты, от которой он не избавился и в зрелые годы. – Значит, весной Антон вернулся домой? – Он уехал с фермы еще до того, как умерла эта женщина, – ну, я уже об этом говорил, – ответил Торвальдюр. – Думаю, это случилось примерно месяц спустя после Рождества, может в январе-феврале. Его попросили уехать, хотя и заплатили до весны. – А кто попросил его уехать? – Ну как кто? Тот же, кто и учебу ему оплатил. Я так понимаю, он это все и организовал. – Получается, плата за учебу была частью сделки? – спросил Ари. Поведение Гвюдмюндюра казалось ему в высшей степени странным. – Какое там… – ответил Торвальдюр. – Это позднее вышло, уже после смерти женщины на ферме. Тот человек приехал к ним в Хусавик. Тони его визит очень хорошо запомнил, он даже испугался, что ему снова придется ехать на работу в Хьединсфьордюр, чего ему совсем не хотелось. Однако выяснилось, что бывший работодатель хотел отблагодарить Тони за труд, оплатив ему рейс до Норвегии, а также выделив достаточно денег, чтобы тот мог там учиться целую зиму. Но судьба распорядилась иначе, и в дальнейшем Тони возвращался на родину только в качестве туриста. Как и я, вообще-то. Да я и теперь каждый божий день чувствую себя туристом, хоть и давно уже живу в Исландии.