– Вы сегодня на редкость рассеянны, Богуславская, – сухо проговорил инляндец, когда Алинка в очередной раз проехалась спиной по мху и замерла, раскинув крылья, тяжело вздыхая и глядя на ноздреватую луну. – Закончим. Идите умывайтесь, и есть. Принцесса приподнялась на локтях, вдохнула полной грудью прелый лиственный запах, пытаясь не обращать внимания на ноющие мышцы и боль в боку, посмотрела в сторону костра. Страшненькие запеченные крысозубы – все, что удалось поймать, – казались сейчас лучшим лакомством на свете. Перевела взгляд на Тротта: тот обтирался сорочкой, морщась, крутил крылом, и принцесса тоже пошевелила крыльями, наблюдая за ним. Борода у него отросла еще больше, и теперь он напоминал лесника или лесоруба, а не всегда безупречно одетого и чисто выбритого мага-природника. Хотя принцесса уже привыкла и к черным волосам, и к зеленым глазам. Но если честно, рыжим Тротт ей нравился больше. «Не нравился, а был привычнее», – педантично поправила себя Алина, мысленно перенеслась в Университет и тут же заскучала и по родным, и по Матвею, и по каменам. А еще ей очень хотелось увидеть себя. Трудно жить, не зная, как выглядишь, не понимая, как меняет лицо мимика. Потрясла головой: зачем снова себя расстраивать, раз каждое утро они пытаются с Троттом вернуть ее половинку наверх, и не получается? – попробовала подняться. Ушибленный бок прострелило, но Алина упрямо подтянула к себе ноги, перевернулась на четвереньки и встала. И поковыляла к воде. Тоска по родным никуда не пропала, и нужно было заглушить ее каким-нибудь занятием. Они остановились у небольшого родника, который вымыл себе чуть дальше озерцо глубиной принцессе по грудь, – и она, набрав с берега песка и глины, решила отмыться основательно. Было очень темно, и вода немного пугала, но грязь пугала больше. – Богуславская, вы одеты? – раздался негромкий оклик инляндца, когда она постирала сорочку и старательно прополаскивала от глины волосы. – Мне понадобится ваша помощь. Промоете мне рану в воде. – Сейчас, – Алина прямо в озерце всполошенно принялась натягивать на себя одежду, которая, конечно, никак не хотела надеваться, – две минуты, профессор! Она кое-как пролезла в широкий слипшийся ворот – сорочка колыхалась вокруг тела, – присела, окунаясь с головой, и еще раз с силой потерла волосы. Постаралась вытянуть крылья через прорезь в спине, и с одним даже получилось, а вот второе застряло в мокрой ткани и никак не хотело протискиваться. – Я готова, – позвала принцесса, заведя руки за спину и дергая крыло. Оно встало как-то углом, натянув сорочку, и отказывалось высвобождаться. Свободное шлепало по воде, озерцо волновалось, летели брызги, по лицу текла вода. – Вы что там, рыбу ловите? – ледяным тоном осведомился Тротт, появляясь из-за деревьев. – В любом случае постарайтесь делать это тихо, ночью звуки далеко разносятся. Алина послушно кивнула и, как было сказано, молча (не считая громкого сопения) продолжала тянуть неуклюжую конечность наружу. Ей было смешно и неловко одновременно. Профессор, зайдя в воду, присмотрелся, дернул ртом в короткой улыбке. – Только не смейтесь, – попросила она, кусая губы, чтобы не захихикать. – Хотя о чем это я. Вы же не умеете. – Не умею. И не думал, – заверил инляндец серьезно и, подойдя ближе, высвободил ей крыло и завязал тесемки на шее. Через пару минут Алина аккуратно продавливала края раны мокрой холодной холстиной. Рана была очень горячей и выглядела немногим лучше, чем днем: чуть зарубцевалась, но рваные края были припухшими, синеватыми. Тротт то и дело недовольно командовал: – Сильнее, Богуславская. Вам не жалеть меня нужно, а отек снять. Она все равно старалась аккуратнее, потому что видела, как напрягаются от прикосновений мышцы на его спине и плечах, и слышала, как он задерживает дыхание. – Понимаю, почему вы никого не жалеете, – сказала принцесса тихо, снова окуная тряпку в воду. – Вы и себя не жалеете в первую очередь. Тротт покосился на нее через плечо, и Алинке почему-то стало очень неловко. – Долго затягивается, – виновато проговорила она. – Раньше вы быстрее лечили и себя, и меня. – Это из-за яда, – буркнул инляндец. – Местные инсектоиды и арахноиды все ядовиты в той или иной степени. У пауков-лорхов на лапах и челюстях есть зазубрины, в них выходят протоки с ядом. Он слабый, но, если не двигаться после ранения, можно заснуть – на это он и рассчитан. Засыпаешь, и тебя едят. Сильнее, Богуславская. Алина вздохнула, подавляя зевок – спать она явно хотела больше, чем отравленный профессор, – и с силой прижала тряпку к ране. Тротт дернул крылом и вполголоса выругался. И она решилась: – Я же могу вам помочь, лорд Макс. – Лорд Макс? – с непередаваемой едкой интонацией повторил инляндец. Алина покраснела, но не отступилась и затараторила быстрее: – Лорд… профессор! Не перебивайте меня, пожалуйста. Я действительно могу помочь! Могу же и я быть в чем-то полезной? Моя кровь действует как универсальное противоядие. Вам нужно будет сделать всего несколько глотков. Инляндец снова покосился через плечо, и взгляд его был серьезным и внимательным. – Интересно. Это свойство красных? – Только первой линии, профессор. – И действует против всех ядов? – Ага, – она выжидательно уставилась на него. – Любопытно было бы изучить, – пробормотал он задумчиво, даже не почувствовав, похоже, очередного прикосновения тряпки. – Так вы выпьете? – обрадовалась Алинка. Тротт качнул головой. – Ранение не такое серьезное, и я не умираю в судорогах. Завтра будет легче. Спасибо, Богуславская, но не стоит ранить и вас тоже, тем более что неизвестно, подействует ли ваша кровь здесь. Лучше я потрачу силы на то, чтобы залечить свою рану, а не вашу. Алина не стала спорить, только вздохнула тяжело. – А как на алкоголь действует? – спросил он через пару минут. – Воспринимает как яд? На табак? Наркотики? Пятая Рудлог задумалась, выкрутила тряпку, потрогала рану: отек явно спал, но пошла сукровица, и она поспешно приложила ткань еще раз. – Моя сестра курит, зависимость есть, значит, табак не нейтрализует, – сосредоточенно начала перечислять она, – алкоголь действует, – тут она смутилась, – в малых количествах точно… хотя нет, мой дед Константин уходил в запои, значит, и в больших действует. Но, полагаю, отравиться им нам не грозит. А про наркотики я ничего не знаю, – сокрушенно закончила принцесса. – Интересно, – повторил инляндец снова и замолчал, задумавшись. – Вы лучше полечите себя, – попросила Алинка. – Отек почти ушел, лорд Тротт. И… может, меня научите? – Вряд ли получится, – отозвался он, поворачиваясь. Взял у нее из рук ткань. – Вы еще маленькая. А способность к лечению приходит со взрослением. – Я не маленькая, профессор, – серьезно проговорила принцесса, упрямо и сердито склонив голову. – Мне скоро будет семнадцать! Тротт некоторое время молча смотрел на нее фосфоресцирующими зелеными глазами, потом как-то невесело усмехнулся. – Идите есть. И ложитесь. Мне тоже нужно ополоснуться. Завтра я подниму вас раньше. Когда он вернулся, Алина догрызала крысозуба, разместившись поближе к скрытому костру, чтобы сорочка подсохла до сна, и лениво шевеля крыльями. Потянутый во время занятий бок побаливал, но не страшно, глаза слипались, и она то и дело зевала. Лорд Макс сел рядом, взял со мха готовую тушку, сухарь, начал есть. Алина потерла веки, проговорила заторможенно: – И все же как мне научиться лечить, профессор? – Угомонитесь, Богуславская, – сказал он с незлой насмешкой. – Вы уже спите с открытыми глазами. – Не сплю, – возразила принцесса и тут же зевнула, прикрыв рот. – Вы все равно жуете. Расскажите. Тротт вздохнул. – Ваше воспитание оставляет желать лучшего, Алина. Равно как и ваша способность терпеливо ждать. – Ругайтесь, ругайтесь, – пробормотала она укоризненно, старательно держа глаза раскрытыми, – сто раз бы уже объяснили. – Закройте глаза. – Зачем? – подозрительно осведомилась принцесса. – Бить вас буду, – буркнул он. – За назойливость. Алинка от тепла и сытости улыбалась совсем довольно. – Положите руку мне на спину. Принцесса вяло придвинулась на стволе почти вплотную, завела ладонь ему под крыло, накрыла подпухшую рану. – Закройте глаза. Теперь послушайте себя. Поведите вверх-вниз над кожей. Вы должны почувствовать: над повреждением кончики пальцев заколет холодом, и вам нужно усилием сознания этим холодом и лечить. – Ничего не чувствую, – пробормотала Алина, ощущая, как уплывает в сон. – Неудивительно, – проворчал Тротт. – На себе – принцип такой же. Если есть возможность коснуться рукой – проще. Если нет – сосредотачиваетесь мысленно на ране и желаете ее вылечить. Поймете, что процесс начался, когда начнет покалывать холодом повреждение. А если оно серьезное, то будет очень больно, излечение пойдет через усиление симптомов… Богуславская, зачем вы меня гладите? – Я вас лечу, – возмутилась она, соскальзывая куда-то вбок и вниз и натыкаясь щекой на что-то твердое, видимо, плечо. Рядом раздался тяжелый вздох, и Алина уже во сне почувствовала, как ее со сдавленным ругательством поднимают на руки, несут куда-то и укладывают на мхи, укрывая курткой. 11 февраля по времени Туры Гранитные проплешины в папоротниковом лесу начали попадаться на второй день после нападения паука. Местность пошла вверх, и Алинка теперь очень внимательно следила за тем, куда ступает. Мягкий влажный мох до этого уберегал от ран, но здесь выходы породы лишь местами были сглажены ветром и подернуты тонким слоем перегноя. Кое-где шершавые серые уступы, покрытые блеклыми лишайниками, расслаивались ступеньками или рассыпались щебнем, и принцесса несколько раз наступала на острый камешек, неведомо как закатившийся под ноги и скрытый мхами. Тротт периодически смотрел на ее ноги и хмурился. – Поднимемся повыше – сделаю вам обмотки, – сухо проговорил он, когда принцесса в очередной раз тихонько ойкнула.