– А раньше нельзя было? – Алинка запрыгала на одной ноге, поднимая вторую и пытаясь разглядеть, не поранилась ли. – Мох влажный, – объяснил Тротт терпеливо, щурясь в сторону моря – оно то и дело проглядывало сквозь деревья, и находились они уже высоко, так что до поверхности воды было метра три. – Мокрая ткань на кожу в жару – это опрелости, трещины и мозоли. Выше станет сухо, можно будет рискнуть. Чем быстрее дойдем, тем быстрее у вас будет обувь, Богуславская. Алина понуро кивнула, потерла ступню, облизнула пересохшие губы – солнце жарило немилосердно, и не спасали ни тень от папоротников, ни ветерок с моря, – и аккуратно пошла дальше. У нее еще побаливал бок, да и спина ныла, и с трудом удавалось сосредоточиться на боли. Несколько раз казалось, что она нащупала нужное состояние для лечения – почему-то покалывание холодком получалось, когда Алинка интуитивно начинала едва слышно вибрирующе мычать. Место ушиба будто входило в резонанс со звуком, и боль отступала. Правда, не проходила совсем. Над ними дважды за утро пролетали гигантские стрекозы, и Тротт становился все мрачнее и собраннее. – Как они вообще держатся в воздухе? – шепотом спросила Алина, провожая взглядом очередное чудовище. Они с Троттом прятались под папоротником. – Это же невозможно, профессор. Да и пауки, и эти тха-охонги – как они могут двигаться с такой массой? А чем питаются? Чтобы поддерживать жизнедеятельность, им же все время нужно жрать. Вообще не понимаю, как они могли эволюционировать до таких размеров. – Они не родные этому миру; во всяком случае, местные легенды говорят так, – Тротт подождал, пока раньяр скроется за горизонтом, и снова пошел вдоль моря. – Они полумагические, созданы новыми богами и пришли сюда вместе с их армией, а потом расселились повсюду. Это точно касается лорхов, охонгов, тха-охонгов – я видел их изображения в старых храмах, да и жрецы подробно рассказывают об их создании. – А раньяры? – поинтересовалась принцесса, немного отвлекшись и от жары, и от утомительного пути. – Полагаю, боги изменили обыкновенных местных стрекоз. Строение раньяров очень похоже на них. Усилен хитин, челюсти, больше крылья, но все равно без встроенных магических механизмов они точно не смогли бы подняться в воздух. Думаю, это работает как левитационные амулеты в наших листолетах, только в случае с раньярами амулеты изначально встроены в организм. И вы правы, при таком размере все инсектоиды должны были обрушить местную экосистему, а потом истребить друг друга, ибо они каннибалы, однако они способны долго существовать без пищи. – То есть у них есть какой-то еще источник энергии? – догадалась Алина. – Как у туринских стихийных духов, да? – Или несколько, – кивнул инляндец. – Божественные эманации, тепло, солнце – что угодно. Скорее первое. Местные боги-захватчики используют в качестве источника силы кровавые жертвы, страх и страдания, и в жертвах у них недостатка нет, так что они могут поддерживать жизнеспособность своей армии. Но инсектоиды все равно опасны. Их, конечно, сделали управляемыми, и они обладают зачатками разума, чтобы признавать хозяев и выполнять команды, но вы сами видели: стоит им остаться без всадника и если пролить рядом кровь, как они дуреют. Разговоры постепенно сошли на нет, хотя Алина еще очень о многом хотела спросить. О своем отце, о жизни Тротта здесь, о том, как он справляется наверху с голодом. Десятки вопросов, если не сотни. Но дорога была очень утомительной, и принцесса от быстрого движения и жары к середине дня впала в какое-то сонное состояние. Лес становился все суше, берег поднимался над морем холмами, и приходилось то забираться вверх, то спускаться вниз. Редко, но начали попадаться поваленные папоротники: их полые стволы, сломанные ветром, лежали кронами от моря и были высушены солнцем. Ударь молния – и все полыхнет. Инляндец не сбавлял темпа, и пятая Рудлог упрямо следовала за ним, пока снова не начала запинаться. Сердце частило, дыхание сбивалось. Тротт замедлил шаг, оглянулся на нее. Последние полчаса он настороженно осматривал округу, тянул носом воздух, и Алина тоже пыталась что-то унюхать, но кроме чуть гнилостного соленого запаха моря и прелого лесного не ощущала ничего. – Устали? – проговорил инляндец приглушенно. Протянул флягу, опять посмотрел на ее ноги. «Да, очень!» – хотелось крикнуть ей, но Алина молча покачала головой и начала жадно пить. И, глотнув воздуха, виновато протянула флягу обратно: – Я вам совсем не оставила, профессор. – Потерплю, – отозвался он, снова прикрепляя емкость к ремню. – И вы потерпите немного. Скоро сделаю короткий привал. Вода должна быть недалеко. Отдохнем минут пятнадцать – и дальше. Нужно двигаться, Богуславская. – Я понимаю, – принцесса попробовала улыбнуться, но сама почувствовала, какой жалкой вышла улыбка. Они снова поднимались в гору. Холм сверху был почти лысым, нагретые гранитные пласты попадались все чаще, а папоротники – все реже. Через несколько минут, на самой вершине, Тротт резко остановился, поднял руку. Алина заметила, но от усталости не сразу поняла, что от нее требуется, и продолжала брести вперед под палящим солнцем, пока инляндец не перехватил ее молча за локоть и мягко не закрыл рот ладонью. Принцесса непонимающе попыталась повернуться к нему, и профессор едва слышно процедил: «Наемники!» и вжал ладонь сильнее. Только тогда сознание прояснилось, и Алинка услышала отдаленные человеческие голоса. А потом и увидела тех, кому они принадлежали. Слева поблескивало море, а внизу, там, где среди редких деревьев проглядывала красноватая вода бегущей к морю и низвергающейся со скалы речушки, у небольшого костра, над которым исходил паром котелок, сидели с десяток вооруженных воинов. Кто-то шумно умывался у воды, там же топтались две стрекозы, лениво поедая что-то окровавленное. Люди посмеивались, люди пробовали еду – а Алинка застыла от страха. Они с профессором находились на освещенном солнцем пригорке, наемникам достаточно было поднять головы, чтобы их увидеть. – Привал отменяется, – тихо проговорил Тротт. – Сейчас очень осторожно отступаем назад, Богуславская. И обходим по кругу. Если повезет, раньяры нас не почуют. Они внизу, оглушены запахом крови, не должны. Все понятно? Она, заледеневшая от страха, кивнула и крепче сжала его ладонь пальцами. И послушно направилась в другую сторону от моря. Наемники их не заметили. Прошло не меньше получаса, но Алинка все еще шагала, изо всех сил вцепившись в руку Тротта и вздрагивая. И уже поверила, что удалось уйти, когда инляндец вдруг толкнул ее на землю, сам развернулся, неуловимо, одним движением выхватив из-за пояса нож, и, метнув его, бросился назад. Алина, сжавшись у папоротника, наблюдала, как с бульканьем валится на землю вооруженный до зубов человек с арбалетом в руке – из шеи у него торчал нож, – а второй, совсем молодой и худенький, падает на колени и что-то тонко тараторит, с ужасом глядя то на Тротта, то на отрубленную по локоть руку – ее он зажимал ладонью, и из-под пальцев у него густо текла кровь. Отрубленная конечность с зажатым в пальцах рогом лежала рядом. Договорить он не успел: призрачный клинок вошел в грудь, и наемник свалился рядом с первым убитым. – Патруль, – негромко объяснил Тротт. Кровь на лезвии исходила дымком, и профессор тряхнул руками – клинки истаяли. Склонился над трупами, достал свой нож, вытер его об одежду покойника – тот продолжал подергиваться, и Алинка, не способная моргнуть, почувствовала, как у нее расплывается в глазах. Инляндец продолжал обыскивать убитых: перекладывал себе из их сумок вещи, взял рог, что-то еще, – принцесса с усилием закрыла глаза и часто задышала. У нее опять плясали перед глазами точки, и, не сиди она уже на земле, точно упала бы в обморок. – Не вздумайте потерять сознание, – предупредил Тротт сухо, подхватывая одно из тел и затаскивая его под корни папоротника. Уложил туда и другого, кое-как прикрыл опавшими гигантскими листьями, недовольно покачал головой, постарался убрать следы крови. – Хороший следопыт заметит, конечно, – объяснил он, подходя к принцессе. Протянул руку. – Идемте, Богуславская. Ладонь у него была в крови, и Алинка тяжело задышала, мотнула головой и поднялась сама. – Почему вы не пощадили его? – сдавленно спросила она через некоторое время. – Он же просил о милосердии… да? – Алина, – с раздражением ответил Тротт, не поворачиваясь, – поверьте, по сравнению с тем, что они сделали бы с вами, успей он подуть в рог, смерть – самое милосердное. Этот мир не терпит сочувствия к врагам, не обманывайтесь. Гуманизм здесь считается слабостью. И главное правило – либо ты убиваешь, либо тебя. До вечера она шла как в тумане, ела то, что инляндец ей давал, пила из фляги – и только к сумеркам поняла, что это не их фляга, а одного из убитых, и ее все-таки накрыло тошнотой, и принцесса, тяжело дыша, долго держалась за ствол и плакала, пока ее выворачивало. Сил двигаться дальше не было. – Ну, все, все, – рот ей вытерли какой-то холстиной, оторвали от дерева, – хватит. Нужно идти, Алина. Еще несколько часов. Мы должны уйти как можно дальше. Остаток пути она не запомнила. Кажется, над ними опять несколько раз пролетали стрекозы, и лорд Тротт прикрывал ее собой, вжимая в папоротники. Алину начало знобить, проклятый бок и спина болели все сильнее. Принцесса бы так и брела, пока не упала, но в какой-то момент ее остановили, наклонили и принялись лить на волосы прохладную воду и умывать. Стало чуть полегче. Она увидела, что стоит по щиколотки в ручье, а вокруг – темная ночь. К лицу снова прикоснулась мужская ладонь – принцессе показалось, что она чувствует вкус крови. Алина тяжело задышала, слабыми руками оттолкнула спутника и пошла в воду. Максимилиан Тротт Инляндец не рискнул разводить костер: лес был уже слишком редким, и если преследователи решатся сделать облет и ночью, то могут заметить огонь. Придется обойтись сухарями и сушеным мясом, изъятым у патруля. Макс, прислушиваясь к вялому плеску воды, перебирал сегодняшнюю добычу: рог, добротный нож, фляга, несколько монет, сапоги, на всякий случай снятые с молодого наемника… Принцесса в них утонет, конечно, но если сделать обмотки… и посмотреть, не начнет ли она в обуви запинаться и двигаться слишком громко. Возможно, босиком будет даже безопаснее. Да и обработать бы их паром от паразитов, но где возьмешь котелок? Одежду он и вовсе взять не решился, потому что она наверняка кишела насекомыми. Макс отложил сапоги, достал спрессованные медовые соты, осторожно оторвал зубами кусочек. Иногда наемники перемалывали соты с наркотическими травами и использовали как обезболивающее при ранениях или перед боем, чтобы не чувствовать страха и жалости. Но нет, здесь были только орехи и чистый мед. Богуславская порадуется. Он снова прислушался: показалось, принцесса снова плачет и бормочет что-то. Тяжело опустил голову на ладони, закрыл глаза. Макс тоже дико устал, но эта гонка продолжится до поселения дар-тени. И права на жалость у него нет. Завтра самый тяжелый день: идти придется почти сутки, и, если достигнут скал до наступления темноты, будет возможность немного отдохнуть, чтобы потом продолжить движение ночью. И если быть честным, вероятность того, что их не заметят, очень невелика. Скалистое плато, покрытое сломанным лесом, взмывалось над морем на десять-двадцать метров, проход там был слишком узким, и если в скалах будут раньяры, то уповать останется только на осторожность и удачу. «Отец, – позвал он мысленно, – надеюсь, ты не оставишь нас». Источник не откликнулся. Зато от ручья раздался тонкий и какой-то сдавленный голос принцессы: – Профессор! Макс встал, направился к воде. – Стойте, – панически крикнула она, когда он вышел из-за деревьев. – Н-не смотрите! Но он уже увидел ее ночным зрением: Богуславская была в одежде, стояла по колени в воде и с остервенением оттирала на себе сорочку – спереди, на уровне бедер. Почему-то пахло кровью. – Что-то случилось, Алина? – Тротт все же отвернулся, недоумевая. Пятая Рудлог несколько раз всхлипнула и подтвердила: – Случилось. С-с-каж-жите… – Она помолчала и отчаянно выпалила: – У вас н-нет какой-нибудь ткани… с-совсем немного? Он снова потянул носом воздух. Точно пахло ее кровью, он бы не перепутал этот запах ни с чем. И Макс повернулся, шагнул к ней. – Вы что, ранены? – он осматривал ее, а принцесса как-то согнулась, опустив голову, и шепотом попросила куда-то в сторону: – Не смотрите, пожалуйста. Мне так стыдно. Она снова тихо заплакала, отвернувшись, а Тротт наконец-то увидел испачканные кровью бедра. Застыл, впервые как-то невозможно растерявшись и растеряв все слова. – У вас что, цикл начался? – Это оч-чевидно! – вдруг огрызнулась принцесса, вытирая лицо ладонью. – Т-так что извините, проф-фессор, я не смогу сегодня заниматься! – Я и не планировал, – так же заторможенно ответил он. – Удивительно. Любопытно, цикл синхронизирован с половинкой с Туры? Или он как-то стимулируется местными лунами? – Проф-фессор, – с жестким отчаянием проговорила Алина Рудлог, зло сверкая зелеными глазами, – если вы сейчас же не замолчите, к-клянусь богами, я вас ударю! Нельзя быть т-таким… таким!!! И отвернитесь наконец! И дайте мне хоть что-то! П-пожалуйста! Тротт тряхнул головой, посмотрел на ее заплаканное лицо и направился к сумке. Там лежал небольшой кусок холстины, совсем не свежий. И, конечно, его надолго не хватит. На обмотки он планировал порвать свою сорочку, но смысл, если запах крови при переходе через скалы привлечет всех раньяров в округе? – Послушайте, – сказал он ровно, когда передал ткань и отвернулся – принцесса сопела от стыда, всхлипывала и плескалась в ручье, – в цикле нет ничего стыдного. Это естественный процесс для половозрелой особи женского пола… Богуславская издала нервный смешок. – Ой, лучше молчите, – жалобно попросила она. – Вы так утешаете, лорд Макс, что я готова сквозь землю провалиться. Боги… ну почему тут нет элементарного белья! – Я достану вам, – сообщил он, морщась. – Белье не обещаю, но одежда будет. Два часа назад мы прошли очередную рыбацкую деревню. За нами все равно идут, так что, даже если рыбаки нас сдадут, это не сильно ухудшит наше положение. Принцесса замерла. – Не уходите, – попросила она испуганно. – А если вас убьют? Я останусь совсем одна! – Если я не уйду, нас убьют на скалах, – сухо отрезал Тротт, отворачиваясь. – Вы закончили? Идите есть. Он направился обратно к стоянке, услышал за спиной поспешное шлепанье. Богуславская схватила его обеими руками за руку, забежала вперед, встала перед ним. – Профессор, – кусая губы, сказала она, – пожалуйста, не уходите. Пожалуйста! Я потерплю. Я что-нибудь придумаю! Пожалуйста!