Мы опять замолчали. Говорить было не о чем: очередной план спасения Бабули накрылся медным тазиком. Только и оставалось, что пойти, и повесится. Или вернуться, и вытрясти из Шаробайки компенсацию – хотя бы то, что на боеприпасы потрачено, вернуть. – А маги, всё равно себе весь гонорар заберут. – будто подслушав мои мысли, пробурчал Обрез. – Скажут, что это они и Мать, и драконов ейных завалили. А нам – шиш с маслом. – Путь только попробуют. – я поднялась. – Я им все кишки вырву и на гольфы пущу. Глава 6 Иван …В городе стояла удушающая жара, и это было непривычно. У нас в Москве давно научились контролировать погоду… Пока забрал с почтовой станции багаж да отыскал постоялый двор, вымотался окончательно. Лумумба сидел у распахнутого окна в удобном плетеном кресле. Благородные кудри его обдувал прохладный ветерок, а ноги, в щегольских сапожках из кожи химеры, покоились на мягком пуфике. Время от времени учитель подносил к губам хрустальный бокал. Глаза его были полузакрыты а движения полны праздной неги. За креслом, изогнувшись в подобострастном поклоне и нашептывая что-то на ушко его сиятельству, пребывал напомаженный, благоухающий гвоздичной водой, управляющий гостиницы. Эта парочка, являя собой довольство и благолепие, окончательно пошатнула мою веру в разумное, доброе и вечное. С грохотом побросав сундуки и нарочито пыхтя, как паровоз, я упал на диван рядом с неубранным еще, накрытым кружевной салфеточкой столом, налил полный стакан воды и выхлестал залпом. – Стажер! – обрадовался наставник, будто только что меня заметил. – Как быстро ты вернулся. А мы тут с милейшим Аполлоном Митрофановичем городские сплетни обсуждаем. Прелюбопытная картинка получается… Да ты кушай, пока не остыло. – он кивнул на блюда под серебряными крышками. – Отведай супчику: райское блюдо! Курочка домашняя, нежная – м-м-м… А какая здесь осетрина, Ваня! За такую осетрину и душу не грех продать. – он посмотрел на свет сквозь бокал. – Не говоря уж о коньяке. Вы меня не обманываете, милейший? – он повернулся к управляющему. – Никак нет-с. Не обманываю. Сей напиток производят у нас в городе, на заводе господина Дуриняна. Особые технологии, так сказать-с. – Прекрасно! – восхитился учитель. – Просто замечательно! Что характерно: раньше, до Распыления, никакие технологии такого букета не давали. Только по старинке: бочки, купажирование, выдержка… Дальше я не слушал. После предложения угощаться я как-то сразу подобрел, простил учителя за праздность и тоже преисполнился благости. Супчик оказался и вправду мировой – не знаю, в чем тут дело. Может, куры здесь более породистые, чем у нас. Душистый хлеб хрустел снаружи и был мягок внутри, осетрина, как и обещал Лумумба, оказалась ароматной и прозрачной, аки розовые лепестки, и таяла во рту. Через полчаса неторопливой беседы с Лумумбой управляющий наконец-то усмотрел возможность испариться, сославшись на необходимость подготовки второй комнаты – для меня. А я, насытившись, стал оглядываться. В глаза бросалась нарочитая роскошь новой нашей обители. Полосатые, в розочках, обои, зеркала и картины в тяжелых рамах, обивка мебелей и портьер – всё выдержано в золотых и пурпурных тонах. Ванная комната облицована каррарским мрамором – поддельным, я так понимаю. За то само корыто – рассчитанное, по меньшей мере, на левиафана, чугунной ковки, и на роскошных львиных лапах впечатляло… Коврик на полу – и тот был пурпурным, с золотой окантовкой. Как его, барокко мать его за ногу рококо. Я всерьез обеспокоился. – Бвана, во сколько нам эта роскошь обойдется? Месячный оклад за сутки? Чем вам вдруг так разонравились обычные нумера для командировочных? Клопы надоели? – Не ной. – отмахнулся учитель. – Пока я сюда шел, подумал, что лучше не афишировать, кто мы такие. Не будучи агентами, мы скорее выйдем на поставщика пыльцы. А это, как ты понимаешь, требует большего размаха, нежели могут себе позволить скромные служащие. – Дак нас Шаробайко видел. Он же в курсе. – Он будет молчать, это и в его интересах. Подумай: заезжее начальство сильно понижает его в статусе. Ему это не с руки – перекрывается путь к казенной кормушке. – Он же плакался, что в казне ничего нет. – честно говоря, иногда я любил включить дурачка. Просто, чтобы взбодрить драгоценного учителя. Не дать ему расслабиться окончательно. – Деньги просто разворовали, обычное дело. Такова натура человеческая: брать то, что тебе не принадлежит. – Лумумба, поднеся бокал к глазу, посмотрел сквозь него на меня, и подмигнул. – Вы ж не берете. – Для воина великого племени самбуру это является единственно возможной линией поведения. Мой отец, великий вождь М'бвеле Мабуту, всегда говорил: – не воруй, сынок. Руку отрежу. – Так и что у вас за идея? – я зевнул. Глаза слипались. Жара, жужжание мух, негромкое чириканье, доносящееся через окно – всё навевало сонное оцепенение. – Представимся публике гастролерами. – от голоса начальника я встряхнулся. – Это как? – А так: маги мы с тобой не из последних, а Пыльцы здесь хоть отбавляй… Ты погляди на этот коньячок! – он протянул мне пузатый бокал. – Да нет, пить не нужно – всё равно не оценишь, лучше понюхай. Чуешь? Авторитетно заявляю: ни один доморощенный коньячный спирт ТАК не пахнет. – А что пахнет? – "Курвуазье", разлива тысяча девятьсот семьдесят третьего года. – Именно семьдесят третьего? – Именно. Я напряг извилины. – Так это же… – Правильно. Может, где-то еще и сохранилась крошечная партия оригинала, но, смею тебя заверить, друг мой: за бутылку "Курвуазье" семьдесят третьего года можно купить этот городишко вместе с потрохами, то бишь, с жителями. – учитель, отобрав у меня бокал, сделал маленький глоточек. – И какой отсюда следует вывод? – Волшебство? – Разумеется. Сидит на заводе господина Дуриняна маг с хорошим воображением, делает глоток оригинала, затем нюхает Пыльцу, и – вуаля. – Сразу в бутылках. – Именно! – начальник пружинисто вскочил и хищно прошелся по комнате. – Так что мы, друг ситный, нынче не старший оперуполномоченный майор Базиль М'бвеле со стажером, а Великий Заклинатель, Проводник в Другие Миры, унган Вася Лумумба. С ассистентом. – И что изменилось? – опешил я. – Мы же, вроде как, они и есть… – учитель закатил глаза. – Врать нужно, по возможности, только правду, падаван. Иначе спалишся. …поднял меня среди ночи и велел лететь ко входу в гостиницу. Сунув ноги в штаны, натянув рубаху и прихватив ботинки, я полетел. С учителем, когда он в таком состоянии, лучше не спорить. На улице ждало такси. По дороге Лумумба объяснил, что во сне, вдруг, ощутил такой ужас, пустоту и отчаяние, что вкушать отдых далее сделалось абсолютно невозможным. Поднявшись, он тут же погадал на крокодильих зубах – я, впрочем, давно подозреваю, что были это клыки, выдранные у обыкновенного дикого кабана, но не суть… Зубы указали, что опасность исходит от холодных кожистых существ, одновременно как бы огненных. Вспомнив о Матери Драконов, учитель тут же бросился поднимать меня и управляющего, которому приказал найти любой транспорт, способный доставить нас за город в самые кратчайшие сроки. В городе царила паника. Над ближним лесом полыхало зарево, и половина населения уже торчала на крышах, возбужденная и напуганная взрывами. Никто еще ничего не понимал, но слух о драконах успел просочиться. Тем более, что в город, под защиту стен, с окрестных деревень стекался народ. Дороги заполонили цыганские кибитки, запряженные белоглазыми, в пене, лошадьми, телеги с медлительными волами и крестьяне, нагруженные детьми, клетками с курами, корзинами с гусями и мешками с визжащими поросятами. Водила воняющего самогоном тарантаса сообщил, что слышал от свояченика, а тот – от оружейника из слободки, что это – точно драконы. Мало того, воевать драконов отправилась целая армия, потому как скупили они большую часть слободского боеприпаса. За поимку живого дракона Шаробайка сулил сокровища, якобы хранимые Матерью в сундуках… Кому и зачем мог понадобиться живой дракон, таксист, назвавшийся Мамедом, не знал, но думал, что употребить в дело такую скотину очень даже полезно: вместо огнемета, например. На страх агрессору. На вопрос, какому именно агрессору, и как он собирается управлять крылатой тварью, водитель, дергая небритым подбородком и шевеля горбатым, с торчащими из него черными волосами носом, процедил презрительно: – знаем, каких… Расплодилось пыльцеедов – нормальным людям житья нет. То файерболы взрывают, то динозавры по огородам, как у себя дома, шастают. Весь, почитай, урожай капусты потоптали… Спустить на них всех дракона – пусть-ка на этом свете адской сковородки отведают. Проколов в собственной логике он не видел. К месту побоища Мамед подъезжать категорически отказался. Остановил машину у реки, километрах в трех, и – ни в какую. Тарантас, мол, нэ его, а казэнный, взятый в арэнду. И, ежели дракон его подпалит, возмещать придется из своего кармана. Три километра многовато, сказал учитель. Можем не успеть. И протянул водиле десятку. Водитель десятку взял, но предупредил: – Если что – пеняйтэ на сэбя. Лумумба пенять согласился, и мы поехали дальше. А потом из леса, как вражеская субмарина из пограничных вод, поднялся дракон. От морды до хвоста было в нем метров двадцать – у меня аж дух захватило. Размахом крыльев он свободно покрывал площадь футбольного поля… Пыхнув огнем, тварь подожгла лес и вновь скрылась за пылающими стволами. В этот же миг грохнуло так, что заложило уши, и дракона, как жареную курицу, подбросило над деревьями. Нас тоже подбросило, одна покрышка лопнула, тарантас ухнул в канаву и перевернулся. С Мамедом случилась истерика. Утратив дар человеческой речи, он рычал, плевался, как павиан, и хватал попеременно то меня, то Лумумбу за грудки. Учитель не глядя протянул таксисту увесистый кошелек, и пошел вперед, не отрывая взгляда от деревьев, за которыми скрылся дракон.