– Люди-то прежние остались. Бабуля говорит, в психологии и менталитете ничего не изменилось. Только предлагаемые обстоятельства… Ой, пароход! Гляди, колесо какое здоровое! Эге-гей! – и Маша замахала пароходу, святая простота. Я незаметно вытер пот. Фильтровать базар так, чтобы ненароком не выдать чего-нибудь, чего Лумумба пока открывать не собирается – та еще работенка. Но девочка наша, по-моему, тоже многого не договаривает… К тому времени, как солнце село, мы обегали чуть ни весь город. У меня болело всё: и ноги, и руки – от сумок с покупками, и язык – от бесконечной болтовни, и голова – от жары и миллиона мыслей. Но экскурсия оказалась чрезвычайно полезной, сами мы ни за что бы столько не узнали… Например то, чего хитрый Цаппель не пожелал упомянуть: о сокровищах, зарытых перед смертью его женой, знает весь город. Более того, эти самые сокровища всем городом одно время и искали. Оказалось, его супруга занимала немаленькую должность в местном банке, и дамой слыла весьма жесткой и дальновидной. Сразу после Распыления она вывезла из хранилища банка золотой фонд – более сотни килограмм в слитках. Якобы, в целях сохранения оного. Никто этого золота больше не видел, а супруга, оставив должность, удалилась на покой, в семейное поместье фон Зиммельдорфов. Многие пытались вызнать, куда старуха спрятала слитки, но упрямая тетка не открыла сей тайны даже мужу, так и унесла её в могилу. Всё это Маша выдала мимоходом, пока мы искали черную курицу. Про жизнь остальных замечательных людей она тоже много чего знала – город всё-таки небольшой. Надо только не забыть, Лумумбе пересказать… Сложнее всего оказалось с тыквой. Середина июля, для тыкв – не сезон. В конце концов мы просто сперли небольшую глиняную кринку, сушившуюся на чьем-то заборе в пригороде. Из нее, путем применения нечеловеческой изобретательности, предстояло соорудить агогон – африканскую погремушку для отпугивания злых духов… На кладбище было спокойно. Никаких духов, вздымающихся из могил с воплями, что им душно в сырой земле, никаких суккубов, соблазняющих отравленным вином… Бвана был прекрасен. Одетый во всё белое, он, как дух, парил над черной землей, только зубы сверкали в плотоядной улыбке. На чело его были нанесены ритуальные вевес – дорожки из белых точек, в руках, как царский скипетр, дребезжал агогон. Его мы смастрячили с Машей, раскрасив кринку яркими, светящимися в темноте красками и украсив петушиными перьями. К кринке приделали длинную ручку от метлы, а внутрь насыпали сухой горох. В кладбищенской тишине он издавал тихие, таинственные звуки… К колышку у могилы Ядвиги фон Цаппель, урожденной Зиммельдорф, была за лапу привязана черная курица. Пока суть да дело, она клевала зерно. Припозднившись, явился Цаппель с двумя свидетелями. Истец был бледен. Его заметно штормило и разило тоже за версту – поддал для храбрости, голубчик. Двоих других нам не представили, но это явно были не стряпчие. Разве что, в ихнем городе так заведено, чтобы адвокаты имели пудовые кулаки, квадратные, жесткие, как терка, подбородки и крошечные бульдожьи глазки. Я прикинул, что с одним-то я точно управлюсь. Остаются второй тяжеловес и сам Цаппель, выступающий хоть и в весе пера, но зато с пистолетом. Его рукоять торчала из кармана куртки… Интересное кино: нас, походу, собираются тихонько кокнуть после того, как станет известно, куда старуха подевала золотишко. А что? Тоже проверенная веками традиция: о кладе должен знать только его хозяин… Я незаметно указал Лумумбе на пистолет. Тот, не выходя из образа, величественно кивнул прибывшим, а мне подал незаметный знак: всё путем, мол… Ладно. Тут еще вот какое дело: мне учитель вмазываться категорически запретил. Во-первых, от прошлой дозы пополам с зельем суккуба еще отходняк не прошел, а во-вторых… В общем, он сказал, что управится сам. Ну и ладно, не больно-то и хотелось на его вудуистские штучки смотреть. Скажу прямо: зрелище то еще. Наше, эндемичное, так сказать, колдовство, по сравнению с настоящим вуду – детские бирюльки. Лично меня, после того, как впервые увидел папу Легбу в "большом теле", пришлось неделю манной кашей кормить, через трубочку – больше ничего в горло не лезло… Так что, может, оно и к лучшему: Папа по сравнению с хозяином кладбищ – просто милый старичок в похоронном костюмчике и затрапезном котелке. А сегодня придется договариваться с Бароном Субботой – иначе зомби не поднять, хоть тонну Пыльцы сожри. Лоа своё дело крепко знают, и за базар отвечают всегда. Только вот от людей, заключающих сделки, они ожидают того же. Иначе… Тьфу, тьфу, не буду сейчас, ночью, на кладбище, вспоминать, что бывает с теми, кто пытается кинуть древних африканских духов. Пока мы с Машей тщательно, в четыре руки, сыпали вокруг могилы дорожку из соли и золы, Лумумба разговаривал с Цаппелем. Объяснял порядок ритуала, кто где должен стоять и как себя вести. Градоначальник, в первое мгновение смутившись при виде Маши, быстро пришел в себя. Одним человеком больше, одним – меньше… Девчонку видели в нашем обществе, несложно будет доказать: увязалась мол, девка, за приезжими магами… И вот началось. Взмахнув ритуальным ножом, Лумумба снес голову курице. Кровь, черная и глянцевая в свете луны, хлынула на землю и бвана, разбрызгивая её во все стороны, начал ритуальную пляску, нараспев читая заклинание. На самом деле, как он мне объяснил, это была простая считалочка на языке самбуру. Слова ничего не значат, они нужны для общего антуража. Лоа привлекают не звуки, а жизненная сила, которой владеет унган. Ну, и свежая кровь, конечно. Выжав тушку досуха, Лумумба встал прямо над могилой и воздел к небу агогон. А затем… Я знал, что учитель это умеет, но не подумал, что он пойдет на такой риск сегодня. Стоя прямо на кладбище, над могилой, он приоткрыл Завесу для нас, незрячих. Отодвинул пелену, скрывающую Правь от Нави. Сразу стало светло. Но не солнечным или лунным светом, а бледным сиянием болотных гнилушек. Над многими могилами воздвиглись крутящиеся наподобие смерчей столбы – духи убитых; по тропинкам зашмыгали тени, похожие на тощих кошек, со светящимися глазами. Видать, где-то рядом свежая могила, и гули собрались полакомиться мертвечинкой. За пригорком кто-то пел хрипло, заунывно, на два голоса, то и дело сбиваясь на какой-то древний архаичный язык, а в воздухе колыхались мельчайшие прозрачные капли протоплазмы – остатки прошлых заклинаний и других магических воздействий… Оттуда, где стояли охранники, раздались приглушенные вопли страха. Я удовлетворенно хмыкнул. Подумают еще десять раз, прежде чем нам вред какой учинить… А из могилы, как ростки, показались серые длинные ногти и начали рыть. Следом вздернулись тонкие руки, похожие на вымоченные в воде палки, вылезла макушка, сплошь облепленная седыми волосами, показался крючковатый нос, за ним – острый, загибающийся к носу, подбородок. Появилось белое, вымазанное в земле платье с истлевшими кружевами, и старуха, наконец, воздвиглась над собственной могилой. Вся она была опутана тонкими, как паутина, волосами, ногти на руках завивались штопором, глаз не было, на их месте копошились белые жирные личинки. На шее трупа поблескивало бриллиантовое колье. Покойница подняла руки и попыталась выдавить из себя какой-нибудь звук. От охранников вновь послышались глухие, едва сдерживаемые стоны. Лумумба бросил зомби куриную тушку. Ловко схватив её, несмотря на ногти, старуха, рыча, впилась в сырое мясо, в стороны полетели черные перья. Съев всё, без остатка, она подняла скрюченные руки и двинулась к краю соляного круга. Но, разогнавшись, и грохнувшись всем телом в невидимую стену, отлетела к разрытой яме, из которой выбралась. Наставник отдал короткий приказ. Покойница замерла, прислушиваясь, а потом встала ровно. – Слушаю и повинуюсь, Хозяин. – прошелестел тихий голос. – Скажи, милая, кто ты? – ласково вопросил учитель. – Я – Ядвига фон Зиммельдорф. – Отчего ты умерла? – Мой муж отравил меня. Наставник повернулся назад, и многозначительно приподняв бровь, прокомментировал, обращаясь к Цаппелю: – Это усложняет дело, уважаемый. Мертвые не любят разговаривать со своими убийцами… Отчего вы упустили эту маленькую, но столь важную деталь, когда поручали мне встретиться с вашей супругой? – Это навет! – взвизгнул Цаппель. – Она умерла от сердечной недостаточности, у меня и заключение доктора имеется! – Мертвые не лгут, господин хороший. – покачал головой Лумумба. – Им это просто незачем, ибо отринули оне суетность мира сего. Впрочем, сейчас это не важно. – он вновь развернулся к зомби. – Заседание продолжается! И только сейчас я ощутил дикую, почти невыносимую боль в руке. Оказывается, Маша впилась в мою многострадальную конечность не только ногтями, но и зубами – не иначе для того, чтобы не кричать: перед ритуалом наставник строго настрого запретил издавать любые звуки, не относящиеся к делу. Просунув меж её зубов палец, я кое-как разжал девичьи челюсти, и еле успел этот палец спасти – Маша, совсем, как щелкунчик, с хрустом захлопнула рот. Она тряслась, как заячий хвост, а лицо блестело от липкого, холодного пота. Тихо обругав себя дубиной, я обнял её обеими руками, и, отворотив от страстей, творящихся на кладбище, прижал к себе. Вот так, без предупреждения, без подготовки, увидеть Навь… Если она не станет потом заикаться и отказываться спать в темноте, я сильно зауважаю пигалицу! А Лумумба тоже хорош – не предупредил. Хотя… Всё-таки я сам виноват. Надо же думать: как бы еще Цаппель смог увидеться с покойницей? Мог бы подумать и предупредить, чего ждать. Разговор Лумумбы с умертвием тем временем продолжался. – Скажи, милая, – вопрошал ласково учитель, – это ты вывезла золото? – Цаппель при этом протестующе заверещал, ведь он думал, мы про золото знать ничего не знаем. – наставник отверг его властным мановением руки. – Я вывезла. И спрятала. – А куда, позволь узнать? Старуху затрясло и перекорежило. – Не скажу! – наконец прошипела она. Большой личной силы была женщина: сопротивляться прямому приказу унгана зомби не способны. – Не скажу! – стенала она, качаясь, как былинка на ветру, и заламывая руки. – Не отдам! – Отчего же, сударыня? Вам оно, как мертвой, без надобности… – увещевал старуху Лумумба, делая в воздухе руками пассы. – Давит, давит, не дает мне покоя! – выла старуха, напомнив мне тут же давешних призраков. – Держит меня у Завесы, не отпускает… Золото! Золото! Не отдам! Моё! – она повалилась на землю и стала проворно закапываться. – Стоять! – взревел Лумумба. Старуха перестала копать. – Предлагаю сделку: скажи, где золото, и я отпущу тебя! Я дам тебе покой! – Покой… – с тоской проскрежетала покойница. – Нет мне покоя, пока убийца мой ходит по земле… Нет мне покоя! – тонкие руки со страшными ногтями потянулись к мужу. – Однако! – наставник вновь развернулся к Цаппелю. – Высокие, как я погляжу, у вас отношения. – градоначальник с посиневшим лицом только хватал воздух, как рыба, и слабо отмахивался. – Стоило бы вас убить, чтобы бедняжка упокоилась… – продолжил безжалостно Лумумба. – Ну да ладно, всё в свой срок. Встретитесь еще. – унган нехорошо хохотнул. – А ну, милая, сейчас забудь всё, кроме того, где лежит золото! – и Лумумба легонько тюкнул старуху агогоном по голове. Та перестала выть, расслабилась и вытянулась. А потом заговорила. Бормотала она минут пять, я не сильно прислушивался. Маша угрелась у меня на груди, и только сопела, тихо-тихо… А я гладил её по волосам. Договорив, покойница замерла. Лумумба вновь воздел руки и прокричал призыв. С неба упал огненный столб, грянулся оземь, и вдруг, прямо рядом с нами, из воздуха соткался скелет. Одет он был в черный с иголочки фрак, повязанный красным кушаком, на брюках же светились белые щегольские лампасы. Ноги скелета были обуты в остроносые лакированные туфли, а на голом, желтоватом черепе поблескивал шелковый цилиндр. Оглядевшись, и кивнув Лумумбе, как равному, барон Суббота подошел к мертвой женщине и поклонился так, будто приглашал на танец. Затем, сложив руку кренделем, предложил ей. Покойница, вдруг необыкновенно помолодев и став жгучей брюнеткой, улыбнулась и руку барона приняла. Суббота взмахнул тростью, и перед парой выложилась дорога из желтых золотых кирпичей. Они ступили на неё и растаяли. Лумумба, взмахнув агогоном, задернул завесу. Все выдохнули. Я огляделся: оказалось, охранников Цаппеля и след простыл, а сам градоначальник сидел на земле, привалившись к могильному камню и разбросав ноги. Вид у него был совершенно отсутствующий. Лумумба, заботливо попрыгав на могилке, разрушил ногой соляной круг и вышел. – А вы молодец. – бросил он Цаппелю, раскуривая трубку. – Многим на вашем месте приходилось срочно искать чистое исподнее. Градоначальник только бессильно махнул рукой. Об убийственных планах по поводу наших персон он и думать забыл. – Ну? Вы удовлетворены? Устраивает полученная информация? – продолжил допрос учитель. – Но я бы на вашем месте поторопился. Ваши люди тоже слышали слова покойной, и, мне кажется, уже отправились в места не столь отдаленные. – А теперь ходу. – Лумумба повернулся к нам и потер руки так, будто только что вышел из-за стола. – Нас ждут великие дела. – Какие? – спросила Маша на бегу. – Как это, какие? Твой наставник ждет не дождется, когда его расколдуют. До рассвета не так уж много времени.