Глава 14 Иван Дачный поселок, в котором жила Маша, располагался недалеко от кладбища, за излучиной реки. Оставив Цаппеля приходить в себя и собираться с мыслями, мы припустили прямо по берегу – так было короче. Лумумба, чтобы не сверкать во тьме белыми одеждами, накинул свой любимый плащ. И теперь полы его раздувал встречный ветер, делая наставника похожим на громадную голенастую птицу. – Вань? – Маша, пристроившись рядом, взяла меня за руку. – Ты чего? – Так, ничего. Не по себе что-то. – После Нави всегда так. Скоро пройдет. – Да я больше о Бабуле. Как думаешь, его правда удастся расколдовать? Я честно задумался. – Не знаю. Мы ж сами еще ничего не видели. Будем надеяться… Зайдя домой, Маша принялась хозяйничать. Поставила чайник, достала вазочку с колотым сахаром, и, пока он закипал, попыталась навести порядок. Вытерла пыль, собрала оставленную с прошлого визита посуду в раковину. Руки у нее немножко дрожали. Но это, я думаю, от волнения. Я и сам переживал: как пройдет встреча с Бабулей? Один Лумумба был спокоен и невозмутим, будто и не разговаривал всего пару часов назад с мертвецами, а сейчас ему предстоял заслуженный отдых, а не новое колдовство. Чаю попить мы так и не успели. Почувствовали. Выражалось это вот в чем: по спине, от лопаток, пошел жар и стало страшно. Этот-то беспричинный страх явственней всего и указывал на присутствие потустороннего существа. Когда я был совсем-совсем маленьким, меня возили на лето в деревню. О тех золотых днях я не помню ничего, кроме одного. Домовой. По словам бабушки он жил за печкой, а по ночам бродил по дому. Первые ночи я просыпался от душного ужаса. Он как влажная простыня облепившая тело, не давал ни вздохнуть, ни позвать на помощь, ни пошевелиться. Бабушка говорила, что так бывает, когда к кровати подходит домовой и смотрит, как ты спишь… Когда я впервые увидел Тот свет, спытал это самое чувство, и назвал его по-своему: нетерпячка. Потому что не видеть, но при этом чувствовать вторжение Нави в Правь – это всё равно, что усесться голым задом на муравейник и не иметь никакой возможности с оного подняться. Будто черти пляшут на твоей могиле – говорил на лекциях товарищ Седой. Лумумба же объяснял всё проще и прозаичнее: спазмом коронарных сосудов. Ощутив Навь, Лумумба хищно зашевелил носом и поднялся. А Маша как раз чай разливала, да так и замерла. Кипяток побежал через край чашки в блюдце, а затем потек на скатерть. – Это он. – сказала она шепотом. – Зверь. Я его слышу… Учитель, скользнув к подоконнику, выглянул наружу. – Вижу. – спокойно сообщил он, а затем оглянулся и внимательно посмотрел на Машу. – Ты чувствуешь в себе силы встретиться с ним еще раз? – Боюсь, у меня не хватит сил отказаться. Я всё больше восхищался этой девушкой: любой на её месте, заслышав зов Нави второй раз за ночь, имел право впасть в истерику. – Тогда иди, голубушка, и ничего не бойся. Мы будем рядом. – напутствовал её Лумумба. Маша удивленно улыбнулась. – А я и не боюсь. Это же Бабуля. – она встала и направилась к выходу из кухни. – Обещайте мне одну вещь. – попросила, задержавшись у притолоки. – Что бы ни случилось, не убивайте его. – Не волнуйся. – сказал Лумумба. – Я же обещал. А мне сказал: – Не вмешивайся, стажер. Лучше всего, подожди здесь, у дома. Сейчас от тебя мало пользы… – и пошел вслед за ней, а я остался. Тонкая фигурка Маши удалялась в сторону реки по освещенной луной улице. Лумумба крался за ней, хоронясь в тени заборов. Он прекрасно всё видел, так как всё еще был под кайфом, и мог вмешаться в ход событий в любой момент. Мне же оставалась участь жалкого наблюдателя, так как Нави без Пыльцы я увидеть не мог. Но я не выдержал. Оставаться на месте было выше человеческих сил, и приказов наставника, соответственно. Путаясь в траве и тихо чертыхаясь, я всё-таки пошел вслед за ними вдоль обочины, уповая на то, что никого не разбужу. Стояла мертвая тишина. Хуже, чем на кладбище. Там хоть сверчки пели, да совы кричали, а здесь не было ничего. Я не слышал даже собственных шагов. Добравшись до реки, я спрятался за небольшой холмик, поросший камышом и, раздвинув твердые гладкие стебли, стал наблюдать. Волны накатывали на берег совершенно бесшумно, как в немом кино, и резкий, ацетиленовый свет луны высвечивал каждую песчинку на пляже. Маша стояла по колено в воде и разговаривала с кем-то невидимым. Она то протягивала ему руки, то прижимала их к груди, о чем-то умоляя. Ветер раздувал её волосы, закрывая прядями лицо, но она даже не пыталась их убрать. Потом я понял, что она плачет – по тому, как содрогались её плечи. Чувствовалось, что её тянет на глубину, будто невидимой веревкой, и Маша поддается – шажок за шажком. Потом её рвануло особенно сильно, она упала, скрывшись под водой, и я вскочил. Черт с ними, со всеми обещаниями, вместе взятыми. Если эта тварь утащит её под воду… – Спокойно, падаван. – Лумумба, незаметно подобравшись сзади, упал сверху, прижимая меня к земле. Как только учитель меня коснулся, Завеса поднялась и я увидел Зверя. Он стоял в воде, и волны образовывали вокруг его длинных стройных ног серебряные круги. Его обнаженный торс светился и мускулы рельефно перекатывались под гладкой кожей. Бледные, как лунный мед, волосы буйно струились по плечам, а узкие глаза над высокими скулами пламенели синими всполохами. Губы улыбались. Он держал Машу на руках – голова её бессильно свешивалась, волосы плавали в воде. Глаза девушки были закрыты, а рот приоткрыт. Я никак не мог понять, дышит она или нет… – Бвана, сделайте что-нибудь. – срываясь на визг, зашептал я. – Сделайте, или я за себя не ручаюсь. Он же её сейчас утащит! – Тихо, стажер. Не думай о нем хуже, чем он того заслуживает. – Да при чем здесь хуже или лучше? Это же Зверь. Он же её околдовал, и сейчас утащит в своё логово… – Не утащит. Ты же видишь, он пытается сохранить антропоморфную внешность – а значит, он всё еще пытается остаться собой. В поведении наставника, к сожалению, было куда меньше уверенности, чем в его словах. Он подобрался, готовый в любой момент прыгнуть. На мгновение у меня захватило дух. Если они сцепятся… Если в схватке сойдутся Зверь и Тигр – это будет самым захватывающим зрелищем, которое мне доводилось видеть. Возможно, что последним в жизни… Зверь повернулся от берега и пошел в глубину, всё так же держа Машу на руках. Я рванулся. – Отпустите! Я должен её спасти! – видимо, забывшись, я заорал слишком громко, потому что Зверь остановился. Выпустив Машу, будто забыв о ней, он пошел к берегу, на ходу изменяясь. Лицо его вытянулось, став мордой с огромными челюстями и глубоко запавшими, светящимися глазами. Ноги и руки стали лапами, спина покрылась шерстью. Смотреть на превращение было жутко. На какой-то миг показалось, что его вывернуло наизнанку, явив миру кишки и кровеносные сосуды. Остановившись возле нас, он втянул носом воздух и прорычал: – Человечьим духом пахнет. – в гробовой тишине голос Зверя звучал, как гром. Учитель, ткнув меня носом в песок и навалившись сверху всей тяжестью, забормотал скороговоркой: – Уйди от костей моих, уйди от мяса моего, уйди от волос моих… Зверь зарычал, а потом заскулил, будто щенок. – Уйди от мыслей моих, уйди от дыхания моего, уйди от сердца моего… – еще громче продолжил наставник. – Забудь мой запах, забудь, что видел меня, забудь, что слышал меня… Я почувствовал его дыхание на затылке. Волосы зашевелились, и мне тоже захотелось заскулить. Под кожу будто набился песок, так же, как во рту и в груди. Лёгкие нестерпимо жгло – всё это время Лумумба не давал мне дышать. – Забудь мою жизнь, забудь мою смерть, уйди туда, откуда пришел! И он отступил. Песок зашуршал под тяжелыми лапами, раздался плеск, другой, и – всё. А потом вернулись остальные звуки. Я услышал, как натужно дышит прямо над ухом наставник, как накатывают волны на песок, как шелестит трава… А потом я чихнул. Мы с наставником подскочили, и вновь ударились оземь, плашмя, всем телом, а звук покатился по реке, отражаясь от высоких берегов, будя спящую в камышах птицу. Лумумба вскочил, я, отплевываясь от песка, за ним. Маши нигде не было. Бешено вертя головой, я ощупывал взглядом небольшие, поросшие травой дюны, надеясь заметить тоненькую фигурку, потом что-то увидел – просто какую-то тень на воде, и побежал. Она качалась на волнах вниз лицом, и волосы веером плыли по поверхности. С воплем я бросился к Маше, поднял её, потащил на берег, перевернул… Она не дышала. Обливаясь слезами, не в силах сдержать икоту, я стал бить её по белым щекам. Голова бессильно моталась из стороны в сторону, но глаза оставались закрыты. Ругая себя, Лумумбу, Зверя, магию, я положил её на песок и склонился, чтобы вдохнуть ей в лёгкие воздух…