Когда он вытащил пистолет, я прыгнула. Армянин стоял боком, он не принял меня в расчет, глядя только на Ваньку. Врезавшись всем телом, мне удалось повалить его на землю – повезло, что он и сам мелкий. Пистолет выстрелил, пуля ушла в стену рядом с моей головой, а где-то наверху послышался топот ног и голоса. – Ходу! – крикнул Ванька. Оставив Дуриняна, мы выскочили за дверь. Бежали, правда, недолго: в конце коридора показались охранники. – Отойди к стене. – приказал Ванька. Подбежав к бочке с коньяком, он попытался выбить один из деревянных костылей. У нас над головами ударила очередь, посыпалась каменная крошка. Тогда Ванька, оставив в покое костыль, присел к бочке спиной, крякнул, а потом начал вставать. Я смотрела, выпучив глаза, как он медленно, побагровев от натуги, распрямляет ноги, а бочка, казавшаяся такой тяжелой, такой незыблемой, медленно сходит со стропил и валится на бок. Ударившись об пол ребром, она трескается, но продолжает катиться по коридору прямо на автоматчиков. На пол тугой струей хлещет коньяк. Из комнаты, вытирая кровь со лба кулаком, с зажатым в нем пистолетом, выходит Дуринян. Увидев разлитый коньяк, он вопит дурным голосом и открывает стрельбу по Ваньке. Ванька пригибается, а я бросаюсь армянину под ноги и сбиваю его на пол. Пули уходят в стены, высекая искры. Коньяк, разлитый по полу, вспыхнул весь и сразу, фиолетовое пламя гудит и дорожкой устремляется к бочке. Переглянувшись, мы с Ванькой беремся за руки и бежим. Дуринян за спиной сыплет проклятиями. Единственным недостатком гениального плана было то, что бежим мы вглубь завода. – А если там тупик? – кричу я. – Должна быть пожарная лестница! – А если нет, ты снесешь стену? – А то! – на мгновение он поворачивается ко мне, сверкают синие-в-синем глазища. И тут до меня доходит: он принял Пыльцу. Перед тем, как уехать из гостиницы, Ванька ходил в туалет. Наверное, там и вмазался… Всё это время он был под кайфом, а я ни сном ни духом. Вот почему ему удалось своротить бочку. В ней же тонны три, не меньше – ни одному человеку, в здравом уме и доброй памяти… Как я и говорила, впереди был тупик, без всяких признаков каких-либо дверей и, уж тем более, пожарных лестниц. Сплошная бетонная стена. Ванька, не снижая скорости, поднимает кулаки вровень с лицом и делает такое движение, будто бьет кого-то невидимого по морде: один раз, и другой. В стене возникает провал. Мы в него прыгаем не глядя, потому что за спиной уже гудит – огонь добрался до бочки и она взорвалась, как паровая машина Карлсона! Мы оказываемся на обрыве, над рекой. В лицо дует теплый ветер. До вышки с автоматчиками метров пятьдесят, они уже собираются стрелять. Ванька делает руками еще одно движение и прямо из воздуха, перед нами – ей богу, не вру! – приземляется конь с крыльями. Серый в яблоках, с белой гривой и синими, как у Ваньки, глазами. – Руку давай! – Ванька уже сидит верхом, а я в себя не могу прийти от изумления, и только моргаю, как кукла. – Маша! Очнись! – он подхватывает меня и сажает впереди себя на спину пегаса. Миг – и мы парим над заводом, сердце проваливается, потом подскакивает в горло. Снизу слышатся взрывы, но мы уже высоко, под облаками. С грохотом взмахивают огромные, похожие на лебединые, крылья, в лицо плещет конская грива, а спиной я чувствую горячую Ванькину грудь… По жизни я всё время сталкиваюсь с волшебством, или, как говорят у нас в агентстве, с маганомалиями. Но обычно я нахожусь… Как бы это сказать? По другую сторону. Обычно я охочусь на Запыленных и уничтожаю плоды их жизнедеятельности. И никогда, даже во сне, я не предполагала, что магия может быть такой. Прекрасной. Удивительной. Заставляющей сердце петь. И, уж конечно, не догадывалась, что на такое волшебство способен этот увалень, дубина стоеросовая… Пегас делает круг над заводом – снизу поднимаются серые клубы дыма – и летит к лесу. Я, раскинув руки, мечтательно гляжу вперед, на далекий, загибающийся чашей, горизонт. Глава 17 Иван В какой-то момент, сквозь пьяный угар, я сообразил, что не стоит заявляться в город верхом на Пегасе – народ и так устал от магии. Это нас и спасло… Когда мы добрались до гостиницы обычным пехом, Гарцующий Пони пылал. Крыша уже провалилась, из верхних окон вырывалось пламя. Мрачные пожарники в закопченных касках разворачивали брезентовый шланг. Одна цистерна опустела, и её на телеге откатили в сторону. Но было понятно, что никакая вода здесь не поможет. Бывают такие пожары, когда загорается всё и сразу, и потушить просто невозможно, пока есть, чему гореть… Пожарники это понимали наверное, даже лучше, чем я: они поливали не гостиницу, а дома, стоящие вокруг. Первой мыслью было применить заклятье холода. Просто высыпать на огонь тонну снега. Я даже поднял руки, но Маша схватила меня за рубаху. – Даже не думай! Лучше пойдем отсюда, да поскорее. – Ты что, с ума сошла? Там же люди! – я пытался вырваться, но она, как собачонка, повисла на локте. – Никого там уже нет. Совсем никого… Понимаешь? – Ну… Хотя бы огонь потушить? – Не надо, сами потушат. Лучше пойдем. – она потащила меня в переулок. Я, ничего не понимая, подчинился. – Да в чем дело-то? – хмель слетел, оставив горькое чувство вины пополам с головной болью. – Народ говорит, гостиницу поджег маг. – мрачно ответила Маша. – Какой маг? Кто там мог оказаться, кроме Лумумбы? – и наконец-то до меня дошло. – О господи! Не может этого быть. С чего ты взяла? – Послушала, о чем люди говорят. – Мало ли что говорят? Чтобы учитель в здравом уме… – Говорят, он сошел с ума. Говорят, он выскочил из гостиницы – глаза пылают синим, из ушей валит дым… И полетел. – К-куда полетел? – Не куда, а вверх, как шутиха. Потом приземлился на крыше и стал отплясывать дикий африканский танец. – Бред собачий. – с облегчением выдохнул я. – А затем, говорят, он превратился в страшную черную птицу, а затем в крокодила, а затем в бегемота… – Всё страньше и страньше… – меня разобрал смех. – А потом, – Маша упорно продолжала, – пробил крышу, и тогда вспыхнул огонь. Больше его не видели. А огонь до сих пор потушить не могут, потому что он магический… – Идем назад! – я решительно развернулся, но она вновь повисла на моей руке, еще и уперлась в мостовую. – Всё, что ты сказала – неправда. Лумумба не сумасшедший, он не мог намеренно поджечь дом. Идем, разберемся. Наверняка его там даже не было, а пожар начался где-нибудь в кухне… – Может, и так. – Маша пыхтела от натуги, но не отпускала. – А только еще говорят, что, как только поймают мажонка – то есть, тебя… Сразу вздернут на ближайшей березе. Во избежание. И меня вместе с тобой. – Но если Лумумба всё ещё там… – То он уже сгорел! На нас и так уже оглядывались, а два молодца, в испачканных рубахах и обгорелых кепках, вырвав по дрыну из ближайшего забора, приближались с явно членовредительскими намерениями. – Он или сгорел, и тогда уже ничем не поможешь, или всё это неправда, и Базиль сам нас отыщет. – сказала она тише, отпуская меня и настороженно осматривая улицу. К первым молодцам присоединились соратники, и теперь народ окружал нас недобрым ропщущим кольцом. – Не вздумай колдовать. – предупредила Маша. А я разозлился. – Да как они смеют? Очевидно, что всё произошедшее – чушь слоновья. Какого черта эти жалкие людишки… Почти рефлекторно я вызвал огненную сеть, но получил такой жесткий удар по щеке, что глаза чуть не повылетали. – Опусти руки. Руки опусти, я сказала. Она говорила тихим, страшным шепотом. Я подчинился. Пригасил, а потом совсем убрал заклинание, которое намеревался швырнуть в толпу…