– Как говорит мой друг и наставник, доктор магических наук Базиль М'бвеле: – Мы наш, мы новый мир построим. Ну, если не просрем, конечно. Маша прыснула. – Как вы с ним познакомились? – Ну как… – я попытался пристроить задницу поудобнее на узком бревне. – После детдома я в академию при Агентстве попал. Настоятель наш, его макароннейшее преподобие отец Дуршлаг, договорился… Лумумба уже тогда легендой был. Он курс боевой магии читал, и практику тоже вел. А еще семинар по некромантии… Понимаешь, ему, можно сказать, повезло: в том, до Распыления, мире, бвана учился на колдуна. Традиция такая: третий сын должен стать унганом… Потом приехал в Советский, еще тогда, Союз, чтобы дипломатом сделаться. А вскорости грянуло Распыление, и домой, в Африку, он уже вернуться не смог. А потом и сам не захотел. – Ты хочешь сказать, он умел колдовать еще… До? – Ну да. Его этому учили: открывать Завесу, заключать сделки с Лоа… Унганы тоже пользовались всякими растормаживающими палеокортекс веществами – пейотлем, мандрагорой… Просто до Пыльцы им было далеко. – Ладно, а как ты-то с ним связался? – я усмехнулся. – Да случайно. Стоял я как-то на посту, на шпиле Останкинской… Оттуда всю Москву видно – проще маганомалии отслеживать. Жрать хочется – аж переночевать негде. В столице тогда голодуха была, не то, что сейчас. Стою я, голова кружится – того и гляди, свалюсь… Ну, и наколдовал себе с горя кусок колбасы. Вкуса, конечно, никакого – одна видимость. А тут – он. За какой-то надобностью тоже на башню поднялся. Увидел меня, с колбасой этой, подошел, руку в карман сунул, и протягивает горбушку. Которая пахнет квасом и этим, как его… тмином. Настоящего хлеба. Из своего, между прочим, офицерского пайка. – Жуй, говорит, боец, и не отчаивайся. Мы всех победим. – сделал, что ему надо было, и ушел. Я и спасибо сказать не успел… А потом, через год где-то, я на гауптвахте сидел. Так, неважно, за что… И опять он: нужен, говорит, доброволец – смертник на дело чрезвычайной важности. Я и вызвался… Откуда-то со стороны кладбища долетел тоскливый вой. Мы вскочили. – Собака? – спросил я. – Нет. Собаки как раз молчат. – Значит, это Зверь! – и мы рванули на голос. Всё это время я ждал. Считал секунды, надеялся, что вот-вот он выйдет, как ни в чем ни бывало, из-за ствола березы – большие пальцы в кармашках вышитого павлинами жилета, в зубах – трубка… И скажет: – Что-то ты мышей не ловишь, падаван. Смотри, как бы без тебя история не закончилась. Теперь же в груди всё спёрло: что делать, если он не придет? Что мне делать, если Лумумба всё-таки погиб в пожаре? Сцепив зубы, я отогнал тосклый липучий страх. Он не может умереть. Не так. Не здесь. Наставник не распространялся, как собирается расколдовать Зверя, а я, честно говоря, не спрашивал. Во всём полагался на него. Маша сильно меня обогнала: легконогая, она скакала по валунам и торчащим из земли корням, как горная коза, я же спотыкался на каждом шагу. Один раз поскользнулся и свалился в ручей, прокатившись по всему склону, потом чуть не угодил в капкан – спасся только чудом, потом врезался в дерево – ушиб лоб, рассадил ладони… Будто путал меня кто. Когда добрался до кладбища, всё было, как в прошлый раз. Только вместо Близняшек, Сашки и Глашки, рядом со Зверем стояли Маша и Ласточка. Зверь выглядел плохо. Он будто выцвел, утратил материальность. Когда-то блестящая чешуя потускнела, местами отвалилась, обнажив серую, болезненно шелушащуюся кожу. Глаза покраснели и заплыли бельмами, в уголках пасти скопилась желтая слизь. Застыв на границе, которую, чувствовалось, не нужно было переходить, я посмотрел на девчонок. Обе плакали. Обнимали Зверя за шею, прижимались к нему, а он тихо скулил. От того грозного и величественного существа, что предстал перед нами прошлой ночью, ничего не осталось. – Он умирает. – я не заметил, как подошел Таракан. – Бабуля пришел попрощаться… – Зверь. – поправил я. – Нет. Бабуля. Он совладал со Зверем. Загнал его вглубь сознания. – Откуда вы знаете? – Чтобы жить, Зверь должен кормиться. Должен убивать. Бабуля не приемлет убийство. Ни в каком виде. Скорее всего, это его последняя ночь. Теперь он станет призраком и забудет наш мир… – Таракан вздохнул. – Жалко, что твой наставник не пришел. Я, больше не слушая, лихорадочно вспоминал всё, чему учил Лумумба. О том, как вызывать обратно ушедших за Завесу, и, самое главное, как их удерживать и не дать забыть, кто они такие… – Дайте мне нож. – приказал я Таракану. – И скажите его истинное имя. – Что? – Как его зовут и нож, иначе будет поздно! Крепко взявшись за рукоять, я всадил лезвие себе в запястье и повел его вверх, к локтю. На штаны, на ботинки, на землю, хлынула кровь. Борясь с головокружением, я шагнул в Навь и протянул руку Зверю. – Сергей! Вы слышите меня? – тот поднял голову и, приоткрыв пасть, принюхался. Затем, низко наклонив голову и глухо ворча, отступил. было видно, что это дается ему огромным напряжением сил. – Это добровольная жертва! – сказал я, протягивая руку. – Я, в здравом уме и доброй памяти, отдаю свою силу. Жизнь за жизнь! Зверь, покачнувшись, приблизился и опять втянул носом воздух. Из пасти его закапала слюна. А потом он прыгнул. Где-то за Завесой, на Той стороне, закричала Маша. Глава 19 Иван Лежать было тепло и уютно. Под спиной угадывалось что-то мягкое, сверху – пушистое. Только вот шея затекла и нос чесался. Просыпаться не хотелось, и я, крепко зажмурившись, затаил дыхание, но… Чих взорвался в черепе и вылетел наружу так, что стекла задребезжали. В ушах что-то лопнуло и зазвенело. Меня подбросило над лежанкой, а полушубок, которым я был укрыт, снесло на пол. – Ну и горазд же ты чихать. Меня чуть об стену не пришлепнуло. Будь здоров, кстати. Рядом сидел Обрез. На коленях у него лежала куча бумаги и тонких палочек. – К-х-х… – Вот, кваску хлебни! – он протянул глиняную кружку. – Маманя сказала, тебе много пить надо. Бугай ты, Ванюха. Литра три крови потерял, и ничего. Взбледнул тока. – Что? Где? Как? – А, ты о Звере? Жив курилка. Как начал он твою кровь лакать – только брызги полетели. Еле оттащили, за хвост… Тара говорит, ему теперь надолго хватит. Ну, на несколько дней, наверное. На сутки – точняк. А товарищ твой черноликий так и не появился. Видно, и впрямь в пожаре сгинул, пустьземляемубудетпухом, хороший человек был. Маньку спать отправили: до рассвета, почитай, с тобой рядом сидела, за лапу держала да в морду заглядывала, а потом вырубилась. Сила духа в пигалице великая есть, да вот тельце подкачало… Это от того, что в малявках кормили её плохо. Витаминов на рост не хватило. Неторопливо повествуя, Обрез скручивал, вырезал и приклеивал. Получалась у него странная лёгкая конструкция с длинным, усаженным пестрыми лоскутками, нитяным хвостом. Проследив мой взгляд, он пояснил: – А это я для Сашки с Глашкой. Воздушный змей, не слыхал? А мне батя в детстве мастерил. Возьмем, бывалоча, такого змея, выйдем на холм за деревней, ветра дождемся… Главное, бечевку подлиньше иметь, тогда – самая красота. Он в небе парит, хвост по ветру вьется, а ты лежишь в одуванчиках и на облака пялишься… Вот я и решил детишек развлечь – уж больно мальцы по Бабуле убиваются. Он им заместо отца ведь был. Всем им. А я даже не знал, что в миру его Серегой кличут. Никто, получается, кроме Тары не знал. В прошлой жизни они однокашники были. Друзья-товарищи, не разлей вода… Обрез всё говорил, слова текли, омывая сознание, но думать не мешали. Лумумба не пришел. Значит, нужно идти в город и на месте разбираться, что с ним случилось. Если и вправду погиб – писать рапорт в Москву, искать виновных… В то, что он просто так, на пустом месте спятил – я никогда не поверю. Скорее всего, это происки того, другого мага, Бабы Яги. Видно, слишком близко подобрался бвана к его секретам… Я резко сел. Голова закружилась. Получается, нас с Машей тоже хотели убрать! Сначала – на заводе, потом – на дороге, когда тварь эту подослали… Дуринян так нервничал, только зубами не клацал. Я, грешным делом решил, это он о бизнесе своём переживает, но получается… Кто-то велел ему нас грохнуть. У него и пистолет наготове был. А я, дурилка картонная, напился на халяву и всё прохлопал… – Где моя одежда? – Тихо, тихо, герой. – Обрез, отложив змея, поднялся. – Пропала твоя одежда. Так кровищей испакостил, что не отстирать. Пойду, у дядь Степана, кузнеца нашего, спрошу, может, даст чего поносить. А больше и не у кого. Богатырь в наших широтах – животная редкая. Из красной книги, можно сказать. Ты, Ванюха, пока простынкой прикройся, и иди себе. До ветру, небось, приспичило, так нужник во дворе стоит. За дом, по дорожке через огород… Не ошибешься, в общем. Намотав на туловище какую-то цветастую тряпку, сдернутую со стола, я выскочил за дверь. Надо найти Машу и рассказать ей всё! Больше я ни о чем не думал, и по сторонам, выскочив из комнаты, особо не смотрел. Ну и сверзился со второго этажа по узкой деревянной лестнице. Голова-ноги, голова-ноги… Перильца своротил, картину какую-то со стены снес. Грохоту было-о-о… Напоследок хорошенько кумполом о ступеньку приложился – искры не только из глаз, но и из ноздрей посыпались. – Ой, зырь, Глаха, бетмен! – голосок был тонюсенький и ядовитый. – Не… Бетмена Машка еще о прошлом годе шлепнула. Это супермен. Вишь, трусы на нем красные. Такие только у супермена… – Не, у того трусы – поверх штанов. А у этого – прям так, на голую жо… Послышался звук оплеухи, а затем притворное хныканье и сердитое бурчанье. – Вань? – кажется, Машин голос. Собрав в кучу руки-ноги – все старые болячки возопили по новой, к их хору присоединились несколько свежих – я попытался подняться. Встал, стараясь не сверкать голыми местами, но, запутавшись в бахроме, опять грохнулся. – Не, это точно не супермен. Тот хотя б ходить умел. А этот собственную жо… голову найти не может. – А ну, сорванцы, дуйте на улицу. Неча на чужой срам пялиться. – сказал взрослый строгий голос. – Давайте, давайте, а то быстро за ученье засажу.