Возмущенный вой и дробный топот возвестили об отбытии сорванцов. А я, медленно и аккуратно, подтянув ноги и помогая себе руками, наконец-то поднялся. Убрал волосы с глаз и узрел белый свет. А вместе с ним – Машу, Ласточку и незнакомую, с красивым лицом, женщину. Обилие дам с неожиданной остротой дало почувствовать, что стою я перед ними, аки ангел небесный, в трусах и валенках. А они, все трое, на меня смотрят. Маша – с беспокойством, Ласточка – чуть насмешливо, а третья дама – с каким-то, я б сказал, исследовательским интересом. Бойкие карие глаза с ведьминским прищуром так и шарили по моей обнаженной наружности, я аж засмущался весь. Поймав себя на том, что комкаю перед грудью замурзанную рваную женскую шаль, как красна девица ночнушку в первую брачную ночь, я опустил руки. – Ты как, Вань? – жалостливо спросила Маша. – Живой? Я добросовестно себя оценил: бок с одной стороны ободран и саднит – уже выступили рубиновые, как вино, капельки крови. Коленка распухла и почти не гнется, рука… рука замотана почти до самого плеча, и сквозь белую ткань проступают бурые пятна. – Вроде бы. – оглянувшись на лестницу, я присвистнул. – И кто ж это меня на такую верхотуру затащил? – А Витюша, сыночек мой. – откликнулась красивая женщина. – Самая большая кровать во всем доме, в моей, значить, спаленке… – подмигнув и улыбнувшись завлекательно, она уперла руку с ярко-красными ноготками в крутое бедро. Я начал краснеть и нагреваться, как самовар. От греха подальше отвел глаза, делая вид, что очень интересуюсь обстановкой. Комната была большая, с широкими окнами и кружевными вязанными занавесками. На занавесках плыли белые лебеди. Натертый до блеска деревянный пол был застелен красивыми полосатыми ковриками, а вся мебель: кресла, диван с высокой спинкой, даже настольная лампа, были увешаны крахмальными салфеточками. Уютно тикали невидимые ходики. – А, вы уже познакомились? – Обрез появился очень вовремя. В руках он держал объемистый тючок, и я понадеялся, что это для меня. – Маманя моя, Любовь Александровна. – он нежно приобнял женщину за плечи. Та, вздернув бровь, кокетливо фыркнула: – Ну, зачем же по отчеству-то? Можно и по-простому: Любочка. – Фельдшер, между прочим, первой категории. – не слушая маму, гнул своё Обрез. – Это она тебя, Ванюха, отмыла всего и заштопала. Так что с тебя причитается… При этих словах мама так зазывно улыбнулась, обнажив чистые жемчужные зубки, что я аж закашлялся. Щеки горели. – Благодарствую. – буркнул я, неловко кланяясь, и отвернулся. Ну почему здесь нет Лумумбы? Он бы непременно поцеловал ручку, рассыпался в комплиментах, и быстренько наладил самые теплые и дружественные отношения… А я продолжил кашлять – уже специально, чтобы скрыть накатившее смущение. – Чего вылупились, девки? Голого мужика никогда не видели? – деликатностью Обрез явно пошел в маманю. – Он, может, еще девственник, а вы прилипли к нему глазами, как вихотки банные. – А ну брысь на кухню! А вы, мама, пока на стол накрывайте. Таракан обещался к обеду быть. Таракан, оказывается, успел сгонять в город, и новости принес неутешительные. О Лумумбе не было ни слуху ни духу, зато завод Дуриняна сгорел дотла, как и Гарцующий Пони. Во всём обвиняли нас с наставником. И главное: вернулся отряд, отправленный еще до нашего приезда охотиться на имперский штурмовиков. Из сорока человек домой вернулись десять. Временно исполняющий обязанности начальника Агентства Шаробайко, боясь народного гнева, сбежал. – Я знаю, кто за всем стоит! – сидеть я не мог. Во-первых, всё болело, во-вторых, не привыкшая к грубым домотканным штанам кожа зудела и чесалась. – И кто? – отстраненно спросила Маша. Казалось, мысли её витают где-то далеко. – Баба Яга! Таракан хмыкнул. – Так-то оно, может, и так, да только где она, Яга эта? Ищи ветра в поле… Совет держать пришлось уйти аж за околицу: в доме Любови Александровны было слишком шумно. Близняшки, вместе с младшими братцами Обреза, носились в индейцев, размахивая настоящими топориками. Того и гляди, пол-уха отхватят, или скальп снимут, в порядке контрибуции. Да еще соседи. Под разными вымышленными предлогами простодушные деревенские жители валили поглазеть на заморских гостей. И ладно бы, просто поглазеть. Каждый считал своим долгом завести умный разговор о политической обстановке в городе, в стране, в мире… Ну, и выпить под это дело. Бутыль с самогоном стояла на столе, рядом с вареной картошкой и кислой капустой с огурцами. Её даже пробкой не затыкали. – Всё сходится. – я горячился, но ничего не мог с собой поделать. Казалось что времени, как в песочных часах, становится всё меньше… – Во-первых превращения. Козел-Кукиш, собаки эти Дуриняновские… Всё это – магия преобразований. – Драконы. – тихо подсказала Маша. – Мать Драконов мы убили, – отмахнулся я. Это точно не Баба Яга – почерк совсем другой. – Напитки на заводе Дуриняна. – напомнила Маша. – Что еще? – Пыльца! – закричал я. – Мы с Лумумбой собирались отследить цепочку раздачи Пыльцы… И заклинание не сработало! – Бабуля пошел вразнос в ту самую ночь, когда умерла Мать Драконов. – сказала Ласточка. – Наверное, если сверить часы… – Бердяй сказал, в какой-то момент Штурмовики просто упали. – подал голос Таракан. – Я успел поговорить с товарищем по службе… Вы его не знаете. – это он Маше с Обрезом. – Одним из десяти вернувшихся. Так вот: наши там попали в окружение. Против пистолетов и ножей – бластерные винтовки. И броня… У охотников шансов не было. Но в какой-то момент они просто попадали и расплылись лужами эктоплазмы. – Ты спросил, когда? – поднял голову Обрез. – Нет, как-то не подумал. – Ладно… – я схватился за голову. – Жаль, нет бумаги. Записать бы всё, а потом оценить трезвыми глазами… – Есть еще этот, как его, Живчик. Тоже магом был. – Цаппель. – напомнила Маша. – Только их просто так убили, без всякой магии. – Живчика убили у меня на глазах, прямо посреди вечера в Зеленом Пеликане. – сказал я. – Цаппель тоже там был. Мы с Лумумбой его даже подозревали… – Перший друг мадам Елены. – кивнул Таракан. – Сам слышал, как он хвастал: идею нанять твоего наставника узнать, где золото, она подала. – Широкой, говорит, души женщина. Даже охранников своих одолжила – золото тащить. До меня не сразу дошло. – Что? Что ты сказал про охранников? – Слышал от Цаппеля, – он заходил зачем-то к Шаробайке, – что охранников в помощь Цаппелю одолжила мадам Елена. – А они нас кокнуть хотели, да только обосрались и сбежали. – подитожила Маша. Я уставился на нее выпученными глазами. – Маха… ты понимаешь, что это значит? Они и грохнули Цаппеля, а мадам Елена теперь знает, где золото! – Но… ты ведь тоже знаешь. – резонно заметила она. – Мы же рядом стояли, и слышали, что покойница Лумумбе сказала. – Вы знаете, где золото старухи Ядвиги, и молчите? – взвился Обрез. – Да что ж вы за люди-то такие? Надо было первым делом, как только узнали… – Обрез? – попросил Таракан, – помолчи. Не до того сейчас. – Как это не до того? Нужно это золото быстренько выкопать и перепрятать! – Его там может и не быть. Даже скорее всего: молодцы-то сбежали – только мы их и видели. Может, они и хозяйку свою обманули… – Не может. – твердо сказал Таракан. – У нее всё схвачено: Дуринян, Ростопчий, Цаппель… не говоря уже о мелкой шушере. Все на карачках ползают, с рук едят. Есть в ней что-то такое… бабское. Я уверен: охранники первым делом побежали к хозяйке – чтобы выслужиться. Она им доверяла, иначе не отправила бы вместе с Цаппелем. – Погодите! Вы все не о том! – остановила нас Ласточка. – Ваня с Машей знают, где клад… Можно туда пойти, и проверить: если золота нет – значит, оно у Елены. Если больше никто взять не мог. – и многозначительно посмотрела на меня. У меня потемнело в глазах. – Ты что же, думаешь, Лумумба, выкопав клад, просто сбежал? А я тогда зачем тут с вами валандаюсь? – Может, для отвода глаз. – она холодно пожала плечами. – Откуда мы знаем, может, вы так всё и планировали. Я ведь не мог её ударить, правда? Поэтому просто ушел, куда глаза глядят. Дошел до ручья, снял кузнецову, пахнущую потом и окалиной рубаху, намочил, и набросил на голову. Даже слёзы выступили, от обиды. Почему? Что я такого сделал? За спиной послышались шаги. Я напрягся. – Не обижайся на Ласточку. Маша… – Уходи. – Она не со зла, правда. Просто… Нам никто никогда не помогал. Она не верит. – А Бабуля? А Таракан? Им от вас что-нибудь нужно? Или они свои, здешние, а мы с Лумумбой – чужие? И потому заведомо лжецы? – я убрал с лица мокрую тряпку. – Учитель говорит: образ мыслей определяет человека. Если сам – негодяй, думаешь, что и все вокруг такие же… – Ты им сказала, где клад? – Да. Всё равно нужно проверить. Ну, про мадам Елену. Они уже поехали: кузнец, дядь Степан, мотоцикл одолжил, с коляской. На котором Таракан утром в город мотался. – И далеко это? – Не очень. За пару часов обернутся. – она села рядом. – Так странно всё. – Чего уж тут странного? Решила Мадам легких денег срубить. Дуринян с Ростопчием, по-моему, решили примазаться. А мы мешали. Вот они и решили нас пристукнуть, чтобы под ногами не путались.