Куда пойдёшь? Темно. А идти надо. Двинулся наугад. Что ни шаг, то гуще чаща. Стрелял, кричал. Никто не отвечает. И опять, уж сам не зная куда, шагал, продирался по лесу. Наконец совсем из сил выбился, осип от крика. Стал – и не знает, куда идти: давно потерял, в какой стороне дом. Пригляделся: будто огонёк из-за деревьев? Или это волчьи глаза блестят? Пошёл прямо на свет. Вышел из лесу: чистое место, посреди него изба. В окошке свет. Глядит лесник, глазам не верит: своя изба стоит! Круг, значит, дал в темноте по лесу. На дворе ещё раз выстрелил. Нет ответа. И волки молчат, не воют. Видно, добычу делят. Пропал парнишка! Скинул лесник лыжи, зашёл в избу. В избе тулупа не снял, сел на лавку. Голову на руки уронил да так и замер. Лампа на столе зачадила, мигнула и погасла. Не заметил лесник. Мутный забелел свет за окошком. Лесник поднялся. Страшный стал: в одну ночь постарел и сгорбился. Сунул за пазуху хлеба краюху, патроны взял, ружьё. Вышел на двор – светло. Снег блестит. Из ворот тянутся по снегу две борозды от Егоркиных лыж. Лесник поглядел, махнул рукой. Подумал: «Если б луна ночью, может, и отыскал бы парнишку по белотропу. Пойти хоть косточки собрать! А то бывает же такое! – может, и жив ещё?..» Приладил лыжи и побежал по следу. Борозды свернули влево, повели вдоль опушки. Бежит по ним лесник, сам глазами по снегу шарит. Не пропускает ни следа, ни царапины. Читает по снегу, как по книге. А в книге той записано всё, что с Егоркой приключилось за ночь. Глядит лесник на снег и всё понимает: где Егорка шёл и что делал. Вот бежал парнишка опушкой. В стороне на снегу крестики тонких птичьих пальцев и острых перьев. Соро?к, значит, спугнул Егорка. Мышковали тут сороки: кругом мышиные петли-дорожки. Тут зверька с земли поднял. Белка по насту прыгала. Её след. Задние ноги у неё длинные – следок от них тоже длинный. Задние ноги белка вперёд за передние закидывает, когда по земле прыгает. А передние ноги короткие, маленькие – следок от них точечками. Видит лесник: Егорка белку на дерево загнал, там её и стукнул. Свалил в снег с ветки. «Меткий парнишка!» – думает лесник. Глядит: здесь вот Егорка подобрал добычу и дальше пошёл в лес. Покружили, покружили следы по лесу и вывели на большую поляну. На поляне Егорка, видать, разглядывал заячьи следы – малики?. Густо натропили зайцы: тут у них и петли и смётки – прыжки. Только Егорка не стал распутывать заячьи хитрости: лыжные борозды прямо через малики идут. Вон дальше снег в стороне взрыхлен, птичьи следы и обгорелый пыж на снегу. Куропатки это белые. Целая стая спала тут, в снег зарывшись. Услышали птицы Егорку, вспорхнули. А он выпалил. Все улетели; одна шмякнулась. Видно, как билась на снегу. Эх, лихой рос охотник: птицу на лету валил! Такой и от волков отбиться может, даром им в зубы не дастся. Заторопился лесник дальше – сами ноги бегут, поспевают. Привёл след к кусту – и стоп! Что за леший! Остановился Егорка за кустом, толчётся лыжами на месте, нагнулся – и рукой в снег. И в сторону побежал. Метров сорок прямо тянется след, а дальше колесить стал. Э, да тут звериные следы! Величиной с лисьи, и с когтями… Что за диковина? Сроду такого следа не видано: не велика лапа, а когтищи с вершок длиной, прямые, как гвозди! Кровь на снегу: пошёл дальше зверь на трёх. Правую переднюю Егорка ему зарядом перешиб. Колесит по кустам, гонит зверя. Где уж тут было парнишке домой ворочаться: подранка разве охотник бросит? Только вот что за зверь? Больно здоровые когтищи! Тяпнет такими по животу из-за куста… Парнишке много ли надо! Глубже и глубже в лес лыжный след – сквозь кусты, мимо пней, вокруг поваленных ветром деревьев. Ещё на корягу налетишь, лыжу поломаешь! Эх, желторотый! Заряд, что ли, бережёт? Вот это место – за вывороченными корнями – и добить бы зверя. Некуда ему тут податься. А руками разве скоро возьмёшь? Сунься к нему, к раненому! Обозлённый-то и хомячишко в руки не дастся, а этот зверь, видать, тяжёлый: дырья от него в снегу глубокие. Да что же это; никак снег падает? Беда теперь: занесёт след, тогда как быть? Ходу! Ходу! Кружит, колесит по лесу звериный след, за ним – лыжный. Конца не видно. А снег гуще, гуще. Впереди просвет. Лес пошёл редкий, широкоствольный. Тут скорей ещё следы засыпает, всё хуже их видать, трудней разбирать. Вот наконец: догнал тут Егорка зверя! Снег примят, кровь на нём, серая жёсткая шерсть. Поглядеть надо по шерсти-то, что за зверь такой? Только неладно тут как-то наслежено. На оба колена парнишка в снег упал… А что там впереди торчит? Лыжа! Другая! Узкие глубокие ямы в снегу: бежал Егорка, провалился… И вдруг – спереди, справа, слева, наперерез – машитые, словно собачьи, следы. Волки! Настигли проклятые! Остановился лесник; на что-то твёрдое наткнулась его правая лыжа. Глянул: берданка лежит Егоркина. Так вот оно что! Мёртвой хваткой схватил вожак за горло, выронил парнишка ружьё из рук, – тут и вся стая подоспела… Конец! Взглянул лесник вперёд: хоть бы одёжи клок подобрать! Будто серая тень мелькнула за деревьями. И сейчас же оттуда глухое рычание и тявк, точно псы сцепились. Выпрямился лесник, сдёрнул ружьё с плеча, рванул вперёд. За деревьями над кучей окровавленных костей, оскалив зубы и подняв шерсть, стояли два волка. Кругом сидели ещё несколько. Страшно вскрикнул лесник и, не целясь, выпалил сразу из обоих стволов. Ружьё крепко отдало ему в плечо. Он покачнулся и упал в снег на колени. Когда разошёлся пороховой дым, волков уже не было. В ушах звенело от выстрела. И сквозь звон ему чудился жалобный Егоркин голос: «Тять!» Лесник зачем-то снял шапку. Хлопья снега падали на ресницы, мешали глядеть. – Тять!.. – так внятно опять почудился тихий Егоркин голос. – Егорушка! – простонал лесник. – Сними, тять! Лесник испуганно вскочил, обернулся… На суку большого дерева, обхватив руками толстый ствол, сидел живой Егорка. – Сынок! – вскрикнул лесник и без памяти кинулся к дереву. Окоченевший Егорка мешком свалился на руки отцу. Духом домчался лесник до дому с Егоркой на спине. Только раз пришлось ему остановиться – Егорка пристал, лепечет одно: