— Поговорить с ней? — Не сможете, — сообщил Беркович. — Она глухонемая. Это ее и выдало: она прочитала по губам разговор парикмахера с его женой. Он сказал, что намерен отнести в банк выручку, и госпожа Финкель видела эти слова. Беркович отключил телефон и быстрыми шагами направился прочь от больницы. Нужно было поймать такси и мчаться за ордером. Вряд ли с этим будут проблемы. Однако, — думал сержант Беркович по дороге, — чего ей нехватало в жизни? Может, именно приключений на свою голову? Английский аристократ — Чего я терпеть не могу, так это вечерних приемов с иностранцами, — сказал инспектор Хутиэли, обращаясь к сержанту Берковичу. — Я тоже, — меланхолически отозвался Беркович, вспоминая вчерашний поход в театр. Он имел неосторожность пригласить на спектакль «Гешера» приехавшую из Москвы тетю Зину. Тетя была заядлой театралкой и собиралась разнести представление в пух и прах. Для похода в театр она вырядилась так, будто находилась у себя в Москве и собиралась на Таганку или в Большой. Это бы ничего, но она и Бориса заставила надеть костюм, пылившийся в шкафу неизвестно сколько времени. Ладно костюм, но Борису пришлось нацепить галстук, и это так выбило его из колеи, что он совсем не понимал происходившего на сцене. Тетя Зина, однако, пришла в восторг и пожелала посетить «Гешер» еще раз. Слушая комиссара, Беркович с тоской думал о том, что придется опять надевать злосчастный костюм. — Все эти шикарные дамы в мехах, — продолжал тем временем Хутиэли, — все эти дипломаты в черных смокингах согласно протоколу… Можно подумать, что это происходит не в Израиле, а на какой-нибудь Даунинг стрит. Беркович хотел было заметить, что неприлично говорить «какая-нибудь» об улице, на которой расположена резиденция премьер-министра Великобритании, но, подняв взгляд на инспектора, понял, что недовольство Хутиэли имеет какую-то подоплеку, связанную с выполнением им профессиональных обязанностей. — Вы были на дипломатической приеме? — поинтересовался Беркович. — Дипломатическом?.. Нет, обычная вечеринка в отеле «Шератон», но туристы на этот раз оказались из самого высшего общества, разряженные и расфуфыренные будто с картинок. — Вы-то там что делали? — с нетерпением спросил Беркович. — Ничего! — рявкнул инспектор. — Не был я там! Но из-за этих расфуфыренных дам мне не дали выспаться! Беркович наклонился вперед. Ему уже было понятно, куда клонит Хутиэли. — Драка? — спросил он. — Из-за женщины, конечно? — Убийство, — мрачно сообщил инспектор. — И сейчас мы с тобой поедем в отель, чтобы допросить двоих подозреваемых. — Почему не доставить… — Нет, в полиции их допрашивать нельзя, они, видишь ли, иностранные граждане, да, к тому же, из высшего света, глаза бы мои их не видели… Детали совершенного вчера ночью преступления инспектор Хутиэли рассказал сержанту Берковичу по дороге в отель «Шератон». Времени было более чем достаточно: на улице Каплан они прочно застряли, не помогли ни мигалка, ни включенная сирена, машины плотно прижались друг к другу, и можно было только потихоньку двигаться в общем потоке. — Вечеринка, — сказал инспектор, — состоялась в «Шератоне», но участие в ней приняли и те туристы, что жили в «Хилтоне». Это английская группа, пятьдесят шесть человек, все дети и родственники политических деятелей и безнесменов, в общем, то, что зовется высшим светом, элитой общества. — Что им понадобилось в Израиле? — с недоумением спросил Беркович. — Отправились бы на Канары… — Да они все евреи, можешь себе представить! Ни разу не были в Израиле, и вот кому-то пришла в голову гениальная идея… По-моему, идея дурацкая, и, к тому же, дело закончилось плохо… Одна из девушек была обнаружена сегодня на рассвете в кустах неподалеку от «Шератона». Ее задушили. — Она жила в «Шератоне»? — спросил Беркович. — Резонный вопрос, — одобрил инспектор. — Нет, Маргарет Коэн приехала на вечеринку из «Хилтона» с двумя кавалерами: Остином Мейергоффом и Дани Бокштейном. Танцевала с обоими и строила глазки всем прочим. Потом сказала, что хочет спать, и один из кавалеров отправился ее проводить. Мейергофф утверждает, что видел, как Маргарет уходила с Бокштейном — это привело его в ярость, и весь оставшийся вечер он пил в баре, а потом уехал в «Хилтон» и завалился спать. Бокштейн, в свою очередь, говорит, что, увидев, как Маргарет напропалую кокетничает с кем попало, он впал в уныние и уехал к себе в отель один, когда веселье было в разгаре. Надо полагать, что он лжет, потому что в его машине была обнаружена черная шляпа, которая, по общему мнению, принадлежала Маргарет — ее не раз видели именно в этой шляпе… — И тем не менее Бокштейн утверждает, что уехал один? — спросил Беркович. — Да, он стоит на своем. Но, понимаешь, я лишь снял предварительный допрос, оба парня сейчас дожидаются в своих номерах под присмотром полицейских. Я получил ордер на продолжение дознания и, как видишь, решил прихватить тебя… — Благая мысль, — пробормотал Беркович. — Хоть раз в жизни увижу настоящих английских аристократов. — Еврейских, — поправил Хутиэли. — Английских, — поправил Беркович. — Став аристократом, еврей, на мой взгляд, автоматически становится англичанином… Остин Мейергофф оказался высоким и крепким мужчиной двадцати одного года с обаятельной улыбкой и внимательным взглядом серых глаз. Он пригласил инспектора и сержанта сесть в глубокие кресла, стоявшие в его номере, и спросил, не хотят ли они выпить. — У нас всего несколько вопросов, — сказал Хутиэли, проигнорировав предложение пропустить рюмочку. — Когда вы в последний раз видели Маргарет Коэн? — Я думаю об этом все утро, — пробормотал Мейергофф. — В половине одиннадцатого я видел, как Маргарет танцует с Дани. Я хотел пригласить ее на следующий танец, но, когда закончилась музыка, они вышли из зала… Больше я не видел ни Дани, ни Маргарет. А утром… — То есть, вы не видели, как они уезжали, — уточнил инспектор. — Нет, но это, возможно, видел кто-нибудь другой… На стоянке, например. — Никто не видел, — покачал головой Хутиэли. — Вы знаете, конечно, что Бокштейн взял напрокат машину на все время пребывания в Израиле. Он не пользовался такси, поэтому нет свидетелей… — Скажите, господин Мейергофф, — вмешался Беркович, — как была одета Маргарет вчера вечером? Хутиэли повернул к сержанту удивленное лицо, но Беркович сделал предостерегающий жест, и инспектор промолчал, поджав губы. — На ней было черное вечернее платье, — сказал Мейергофф, вспоминая, — поверх платья норковое манто, перчатки тоже черного цвета… на ногах туфли-лодочки. — И шляпка… — дополнил Беркович. — Нет, на вечеринке она была без шляпы. — Но приехала она, видимо, в шляпе, — продолжал Беркович. — Ведь ее нашли в машине, арендованной Бокштейном. — Да, — согласился Мейергофф. — Приехали мы втроем, шляпа была у Маргарет на голове. — Спасибо, — сказал инспектор, вставая. — Мы, возможно, еще потревожим вас, когда поговорим с Бокштейном, нужно уточнить детали. — Конечно, — вздохнул Мейергофф. — Господи, какой ужас, — вырвалось у него. — Такая молодая, такая красивая… — Послушай, Борис, — сказал инспектор, выйдя с Берковичем в коридор, — главное в нашем деле — задавать верные вопросы и избегать лишних. Какая разница, во что была одета девушка? Главное — доказать, что она уехала в машине Бокштейна. — Так я именно это и выясняю, — поднял брови сержант. — Объясни-ка! — Давайте сначала поговорим с Бокштейном, — попросил Беркович. Дани Бокштейн оказался полной противоположностью Мейергоффу: типично еврейский юноша невысокого роста, худощавый, с орлиным носом, выглядевшим слишком большим для его лица. Он нервно курил, расхаживая по комнате. Сесть он не предложил, и полицейские остались стоять. — В арендованной вами машине, — начал Хутиэли, — обнаружена шляпа погибшей сегодня ночью Маргарет Коэн. Есть свидетель, утверждающий, что вы ушли с вечеринки вместе. У меня достаточно оснований для временного задержания, предупреждаю, что вы имеете право на молчание и адвоката, поскольку… — На кой черт мне адвокат, — воскликнул Бокштейн, — и почему я должен молчать? Я проводил Маргарет до холла отеля, дальше она меня не пустила, сказала, что доберется сама и что она устала от нашего общества. Я поболтался по холлу, посидел в баре, вечеринка потеряла для меня смысл… Не помню, сколько я выпил… Вернулся в «Хилтон» заполночь. Вот и все. — Шляпка… — начал инспектор. — Не видел я никакой шляпки! — воскликнул Бокштейн. — Маргарет была без шляпы, это может подтвердить каждый! — Да, — согласился Хутиэли. — Она могла прийти в шляпе, повесить ее на общей вешалке в холле, а потом, уезжая с вами, надеть… — Уезжая со мной! — нервно поводя плечами, буркнул Бокштейн. — Господи, какая глупость! Кто-нибудь видел эту проклятую шляпу на этой проклятой вешалке? — Нет, — признал инспектор. — Но никто не может сказать, что ее там не было. Люди просто не обращали внимания. — Ну так найдите свидетеля, который хоть что-нибудь знает точно! — вскричал Бокштейн. Беркович наклонился к уху инспектора и сказал вполголоса: — Пожалуй, я попробую отыскать такого свидетеля. — Где? — нахмурился Хутиэли. — Оперативники опросили всех, кто был на вечеринке. — В отеле есть замечательная парикмахерская, — сказал Беркович. — Я знаю, там работает Натали Осинская, она из России, прекрасно разбирается не только в прическах, но и в туалетах, ведь ей приходится… — Послушай, Борис, — недовольно сказал Хутиэли. — При чем здесь твоя знакомая? Она не была на вечеринке, что она… — Вы позволите, я приглашу ее подняться, если она в утренней смене? — Твое упрямство мне известно, — пожал плечами инспектор. — Пригласи, только не сюда. Я сейчас спущусь в холл. Через несколько минут Хутиэли был представлен яркой блондинке лет тридцати, грациозно подавшей инспектору руку — жест был таким царственным, кто Хутиэли, сам от себя не ожидая, наклонился и поцеловал женщине пальцы. — Натали, скажи ему, — потребовал Беркович. — Я, как ты понимаешь, не авторитет… — Боря описал мне костюм, в котором была вчера бедная девушка, — сказала Осинская. — Так я вам официально заявляю, и можете занести это в протокол, я готова сказать это и на суде под присягой: если Маргарет Коэн была в здравом уме, то приехала на вечеринку без шляпы. А она, судя по описанию ее костюма, была именно в здравом уме и хорошо разбиралась в вечерних туалетах. К ее костюму шляпа подходит так же, как седло — корове.