— Прямое. Полагаю, что, отдав вам Мирьям, Авигдор понял, что любит ее по-настоящему. Но что он мог теперь сделать? Однако вы оба игроки, и он предложил вам сыграть еще раз. — Чтобы я сыграл на собственную жену? Вы с ума сошли! — Нет, он предложил смертельную игру, в которой рисковал только сам. И от такого азарта вы не сумели отказаться. Рубинштейн смотрел на Берковича, как кролик на удава, ожидая продолжения. — Он сказал вам примерно так: «Марк, я оставлю в барабане один патрон и выстрелю в себя. Если мне не повезет, то твой выигрыш останется с тобой до конца твоей жизни. А если повезет, то ты с Мирьям разведешься». Я прав? Беркович знал, что Рубинштейн не станет обманывать. Это действительно был игрок — игрок до мозга костей, и сейчас ему представилась возможность продемонстрировать это полицейскому, тем более, что он мог быть уверен в своей безнаказанности. Что ему могло грозить? Общественное порицание? — Ну, правы, и что из этого? — пожал плечами Рубинштейн. — Это была наша игра, и Авигдор проиграл. — Но ведь всемеро больше шансов было, что проиграете вы, — заметил Беркович. — Мы игроки, — сказал Рубинштейн. — Но мы всегда играли честно, тем более друг с другом. Авигдор поставил на кон свою жизнь, а я — всего лишь жену. Жизнь у человека одна… — А жениться можно хоть семь раз, — перебил Беркович. В управление он вернулся после полудня, дождь на время прекратился, и в просветах туч даже появилось солнце. Пересказав сержанту Шаповалову разговор с Рубинштейном, инспектор заключил: — Вряд ли его можно привлечь к ответственности, но и выпускать из поля зрения не стоит. — Думаешь, он сам непрочь сыграть в русскую рулетку? — мрачно спросил Шаповалов. — Только что женившись и избавившись от единственного соперника? Вряд ли. Но игроки — народ непредсказуемый. Будто подтверждая слова Берковича, за окном прогремел гром. Белый автомобиль Телефонный звонок раздался, естественно, в самое неурочное время — на часах было десять минут восьмого. Вроде бы не так уж рано, все равно пора вставать, но, с другой стороны, Берковичу снился последний утренний сон, самый сладкий, тот, что нельзя прерывать без вреда для душевного состояния. Звонил — опять-таки, естественно, чего еще можно было ждать? — дежурный по управлению Марк Даргин: — Борис, — сказал он. — Тут дело довольно щепетильное. Вообще-то на дежурстве следователь Бар-Шмуэль, но майор сказал, чтобы послали тебя. И Дорит Винкель, конечно. — Ты можешь объяснить понятнее? — недовольно проговорил Беркович, прикрывая трубку ладонью, чтобы не разбудить спавшую рядом Наташу. — Почему дело щепетильное? И почему Дорит? Следователь Дорит Винкель обычно на происшествия не выезжала, занималась рутинными делами, не требовавшими большого опыта. — Они уже за тобой выехали, — продолжал Даргин, будто не слыша реплики инспектора. — Так что если ты минут через десять выйдешь… Нормально. Десять минут на сборы — будто речь шла о боевой тревоге в армии, а не о работе полицейского инспектора. Беркович был готов через семь минут и, когда подъехала машина, демонстративно посмотрел на часы. — Что? — нахмурился сидевший за рулем Давид Борц. — Я гнал с сиреной. За девять минут домчались. Беркович сел рядом с водителем и, обернувшись, поздоровался с сидевшими сзади Дорит Винкель и экспертом Роном Ханом. — И ты с нами? — спросил инспектор. — Что случилось, в конце-то концов? — Убийство в пансионате Ханы Зусман, — начала рассказывать Дорит. — Это очень небольшой пансионат, восемь номеров, находится между Рамат-Авивом и Герцлией на берегу моря. Убита Рената Каштовиц, журналистка. Она прибыла в пансионат вчера вечером. — Рената… — протянул Беркович. Он читал ее судебные очерки в «Едиот ахронот». Хорошие материалы, профессиональные. — В полицию позвонила сама Зусман. Она утром вошла в комнату Ренаты и обнаружила женщину на кровати всю в крови. — Кроме Ренаты в пансионате еще есть постояльцы? — поинтересовался Беркович. — Да, — сказала Дорит. — Но подробности я не знаю. Пансионат Ханы Зусман оказался двухэтажным коттеджем, окруженным каменным забором. У резных ворот стояла патрульная машина, вновь прибывших встретил полицейский, представившийся Йосефом Кармазом. На первом этаже слева располагался небольшой холл, где ждала хозяйка заведения, а справа находилась столовая американского типа, отделенная от холла невысоким ажурным барьерчиком. Здесь стоял прямоугольный стол с четырьмя кофейными приборами и блюдом с салатами. У Ханы было заплаканное лицо, и она не знала куда деть руки. — Это на втором этаже, — сказала хозяйка. — Там комнаты постояльцев. — Есть в доме другие жильцы, кроме… м-м… убитой? — спросил Беркович. — Да, — ответила Хана. — Шуля Мазин, Лея Вейземан и Алона Бакер. Они сейчас в своих комнатах. Ваш сотрудник, — хозяйка кивнула в сторону патрульного, — велел им не выходить. — Все женщины, — констатировал Беркович, поняв наконец, почему начальство послало на происшествие Дорит Винкель. — Я слышал, что госпожа Каштовиц приехала вчера. А остальные? — Тоже приехали вчера вечером, — сообщила Хана. — И самое важное… Вы это все равно обнаружите, так что я скажу сразу… За всех заплатила госпожа Каштовиц. Она позвонила неделю назад и заказала четыре комнаты, назвав свою фамилию и фамилии этих женщин. — Они приехали вместе? — Нет. Они познакомились здесь вчера вечером. — Вот как… — нахмурился Беркович. По выражению лица хозяйки он видел, что ей есть что сказать о своих гостях, но новые вопросы инспектор оставил на потом. — Позавтракать ваши гости не успели, — заметил он, проходя через столовую к лестнице, ведущей на второй этаж. — Все как раз собирались к завтраку, когда я вошла в комнату госпожи Каштовиц и увидела… Я и сама бы выпила кофе, всегда завтракаю с гостями, а тут… Комната, в которой на кровати лежал труп молодой женщины, была второй со стороны лестницы. Зрелище оказалось не для слабонервных, и Беркович попросил Дорит подождать за дверью. Ее услуги еще пригодятся — возможно, придется проводить личный осмотр женщин, остановившихся в пансионате. — Она мертва уже часов шесть, не меньше, — сказал Рон Хан, осмотрев тело. — Три ножевых удара, один из них — в области сердца. Скорее всего, этот удар и оказался смертельным. — Занимайся своим делом, — вздохнул Беркович, — а я поговорю с женщинами. Странная история, ты не находишь? Хан не ответил, и Беркович вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. — Соберите ваших гостей в столовой, — сказал он Хане. — И для начала ответьте на вопрос: ночью мог кто-нибудь войти в дом незамеченным? — Нет, — покачала головой хозяйка. — Дверь была заперта изнутри на задвижку, окна тоже закрыты, можете убедиться сами. — Иными словами, вы утверждаете, что убила Ренату одна из женщин, находившихся в доме. — Получается так… Мне очень неприятно… Я просто в шоке. Несколько минут спустя за большин столом собрались все, кто ночевал в пансионате, Беркович и Дорит Винкель принесли себе стулья из салона. Шуля Мазин оказалась высокой блондинкой лет тридцати, она работала секретарем в адвокатской конторе. Лее Вейземан было на вид лет сорок, но могло быть и больше, она представилась, как менеджер компьютерной фирмы. Алона Бакер была самой молодой — вряд ли ей исполнилось двадцать. — Давайте разберемся, — начал Беркович, вглядываясь в расстроенные лица женщин. — Я никого не собираюсь обвинять без оснований, но похоже, что кто-то из присутствующих имел серьезный мотив для убийства. — Я вам вот что скажу, инспектор, — вмешалась Лея Вейземан, у нее был низкий прокуренный голос, говорила она четко, будто читала по-писаному. — Мотив для убийства был у каждой из нас. Причем один и тот же. У каждой — включая хозяйку этого заведения. — Вот как? — поднял брови Беркович. — Каждой из нас позвонила позавчера эта журналистка, Рената Каштуниц, и сказала, что заказала комнату в пансионате Ханы Зусман. Каждая из нас, естественно, удивилась и сказала, что никуда ехать не собирается. Тогда журналистка заявила, что речь идет о смерти мальчика, сбитого машиной, номер которой начинается на 886. После этого никто из нас не смог отказаться от приглашения. — Видите ли, инспектор, — продолжала Лея Вейземан, налив себе в чашечку остывший уже кофе и отпив глоток, — примерно в километре от пансионата около года назад белая «мазда» сбила мальчика десяти лет. Водитель с места происшествия скрылся. Единственный свидетель успел увидеть, что за рулем сидела женщина, и заметил первые три цифры номера. — По этим данным преступника легко было найти, — заметил Беркович. — Конечно, инспектор! Дорожная полиция обнаружила четыре белых «мазды» с номерами, начинавшимися с цифр 886, записанных на имя женщины. Это наши имена, как вы наверняка догадались. — Вас трое, — сказал Беркович, — а машин… — Четыре, — вступила в разговор Хана. — Четвертая машина — моя. — Так, — кивнул инспектор. — Теперь я по крайней мере понял, почему журналистка собрала всех именно в вашем пансионате. Продолжайте, пожалуйста. — Расследование зашло в тупик, — сказала Лея Вейземан. — Мы не были знакомы друг с другом, но вчера вечером выяснили, что каждую из нас вызывали в свое время в полицию, наши машины были обследованы, но улик не нашлось, подтвержденного алиби не оказалось ни у кого. В конце концов дело прекратили. — Ясно, — сказал Беркович. — Рената была судебным журналистом, этот случай ее заинтересовал… — Сбитый мальчик был ее братом, — тихо сказала Алона Бакер и заплакала. — Вот оно что… Сообщая, что ждет вас в пансионате, она сказала, что обнаружила доказательства, верно? И что может их предъявить? Но ведь те из вас, кто не убивал мальчика, могли отказаться от приглашения…