— Не могли, — покачала головой Шуля Мазин. — Не знаю, кто сбил мальчика, знаю только, что не я. Но все равно… Она сказала, что если я не приеду, то в материале, который будет опубликован на первых страницах, окажется и мое имя. Мне это надо? — Мне она сказала то же самое, — прошептала Алона Бакер. — И мне, — подтвердила Лея Вейземан. — Ну вам-то, — повернулся Беркович к хозяйке пансионата, — Рената не могла сказать того же. — Нет, она заказала комнаты, вот и все. — А если бы здесь были и другие постояльцы… — Сейчас зима, да и интифада эта проклятая, комнаты пустуют второй месяц. — Ясно, — вздохнул Беркович. Он чувствовал себя очень неуютно — одна из этих приятных женщин была убийцей, причем убила она дважды: сначала мальчика, брата Ренаты, и это было трагической случайностью, но потом она расправилась с журналисткой, поскольку смертельно боялась разоблачения и тюрьмы. — Ваши комнаты сейчас осмотрят, — сказал инспектор, — а потом придется провести личный обыск, прошу прощения. От всех этих процедур вы можете себя избавить… То есть, не все вместе, конечно… Но та из вас, кто виновата… Ну, вы понимаете, добровольное признание… Беркович окончательно смутился и замолчал. Молчали и женщины, напряженно глядя друг на друга. — О Господи, — сказала наконец Хана, — не тяните, инспектор. Все равно никто не признается. Нужно искать — ищите. Если хотите, начните с меня, все-таки я хозяйка этого заведения. Вам нужно орудие убийства? Так я вам скажу сразу — нож скорее всего взят из моего комплекта кухонной посуды. — Почему вы так думаете? — спросил Беркович. — Да потому, что утром, когда я накрывала на стол, одного кухонного ножа в коробке не было. — Его мог взять любой? — Конечно. Коробка открыта, стоит на виду… Беркович взял в руки средних размеров кухонный нож — единственный, оставшийся в коробке. Еще четыре таких же ножа лежали на столе, каждый рядом с тарелкой. Женщины отвернулись, этот предмет кухонной утвари вызывал неприятные ассоциации. «И особенно — у одной из них», — мрачно подумал Беркович. У кого же именно? — Пожалуйста, — сказал он, — перейдите в салон и подождите, пока будет идти обыск. — Вы оставляете нас вместе? — удивилась Лея Вейземан. — Мы ведь сможем говорить друг с другом… — Да сколько угодно, — пожал плечами инспектор. — Или вы собираетесь коллективно покрывать убийцу? Женщины встали из-за стола. — Я бы хотел сначала поговорить с вами, — обратился Беркович к хозяйке. — Останьтесь, пожалуйста. — Вы действительно всегда едите с гостями? — продолжал он, оставшись с Ханой вдвоем. — Да, — кивнула она. — Это принцип моего заведения. Знаете… создает такую интимную атмосферу. — Вчера вечером вы тоже ужинали вместе? — Конечно, — нахмурилась Хана. Она не понимала смысла задаваемых вопросов. — А что… Лицо ее неожиданно застыло, а в глазах появился испуг. — Вот именно, — сказал Беркович. — Вы поняли, верно? Ведь это вы убили Ренату. — Я не… — Нож мы все равно найдем, вы не могли его вынести из дома. А добровольное признание… Хана опустила голову на руки и зарыдала. — Ну хорошо, — сказал Рон Хан инспектору по дороге в управление, — а если бы у нее не сдали нервы? — Я предъявил ей улику, которую она не могла оспорить. — Какую улику? — удивился эксперт. — В тот момент ты даже не начинал обыск! — Стол был накрыт на четверых, — объяснил Беркович, — а Хана всегда ест с постояльцами. Она знала, что пятой — Ренаты Каштовиц — утром за столом не будет. — Но это же глупо! — удивленно проговорил Хан. — Она понимала, что это улика, почему же… — Привычка, Рон. Хана думала совсем о другом, а не о том, как сервировать стол к завтраку. А руки действовали как бы сами по себе… Руки-то знали, что за завтраком будут четыре человека, а не пять. Машина свернула на стоянку управления полиции, и Беркович увидел, как патрульный Кармаз вел к зданию Хану Зусман. Убийство перед финалом — Я ничего не понимаю в тяжелой атлетике, — заявил инспектор Беркович. — Наверное, это выглядит странным для полицейского, но так уж получилось. В детстве ходил в математическую школу, а когда переехал в Израиль, то не до спорта было. И лишь когда захотел пойти в полицейские, обратил на свою спортивную форму серьезное внимание. Разговор происходил в кабинете инспектора Хутиэли несколько минут спустя после того, как Беркович получил от начальства распоряжение принять к расследованию дело об убийстве Нортона Блейка, спортсмена-тяжеловеса, обнаруженного мертвым в его гостиничном номере. — Ты хочешь, чтобы я забрал у тебя это дело? — спросил Хутиэли. — Ради Бога, Борис, я с удовольствием помогу тебе в расследовании, если возникнет необходимость, но объясни мне, какое отношение к делу имеет твоя спортивная неосведомленность? Это же обычный грабеж. — Не думаю, — отозвался Беркович. — Для обычного грабежа все слишком хорошо инсценировано. — Думаешь, что кубки украли для отвода глаз? — Похоже на то. — Расскажи подробнее, — попросил Хутиэли. — Я ведь знаю об этом деле только то, что сообщалось в сводке. — На прошлой неделе, — начал рассказ Беркович, — в Тель-Авиве начался чемпионат мира среди юниоров по тяжелой атлетике. В Израиле соревнования такого уровня проводятся впервые, интерес был огромным. Юниоры, правда, — это не что корифеи, но тоже, видимо, интересно. Прибыло тридцать два спортсмена из семнадцати стран. Израильтянин тоже участвовал, но дошел только до одной восьмой финала. В полуфинал вышли тяжеловесы из Штатов, России, Франции и Сенегала. Вот, смотрите, это четверка полуфиналистов — снимок сделан вчера утром уже после того, как стало известно, что в финал вышли Руди Баскер из Штатов и Убадо Кадора из Сенегала. Хутиэли взял фотографию, на которой были изображены четыре юных богатыря — каждому на вид можно было дать лет по семнадцати. Полуфиналисты стояли рядом друг с другом, улыбаясь в камеру, все в одинаковых спортивных майках, плотно облегавших поджарые тела. На майках было написано «Нам хорошо с „Элит“» — эта компания была основным спонсором соревнований и, естественно, рекламировала свою продукцию всеми возможными способами. Два полуфиналиста были неграми — Баскер из Штатов и Кадора из Сенегала, отличить их друг от друга было весьма затруднительно, у них и комплекция была одинаковой — богатыри под два метра. Француз и русский выглядели как бы «пожиже», хотя в сравнении, например, с инспектором Берковичем тоже были богатырями. — Этот, что ли? — спросил Хутиэли, ткнув пальцем в одного из негров, того, что улыбался шире своего конкурента. — Нет, это Кадора, сенегалец, — отозвался Беркович. — А убили американца Баскера, он вышел в финал, и, похоже, знатоки отдавали ему предпочтение перед вторым финалистом Олегом Брилевым. — После того, как «Элит» нацепил на спортсменов майки, начались полуфинальные соревнования, — продолжал Беркович. — Это было вчера днем. Баскер и Брилев победили и вышли в финал, который должен был состояться сегодня. Но утром Баскера нашли в его номере с проломленным черепом. Рядом лежала двухпудовая гиря, с которой он тренировался. На гире следы крови, так что искать орудие убийства долго не пришлось. — Почему первой версией было ограбление? — Да потому, что из номера исчезли бриллиантовые запонки и платиновая брошь Баскера. И то, и другое он надевал на банкет, состоявшийся перед началом соревнований. Видеть эти ценности мог кто угодно, позариться мог каждый. — Каждый, кто жил в гостинице «Плаза», — уточнил Хутиэли. — Если я правильно понял то, что сказано в сводке, после полуночи и до семи утра в гостиницу не входил никто из посторонних. А в полночь Баскер был еще жив — его видели в коридоре. — Верно, — согласился Беркович. — Я бы еще больше сузил область поиска. Во-первых, нужно обладать недюжинной силой, чтобы грохнуть человека по голове двухпудовой гирей. Во-вторых, Баскер наверняка знал убийцу, иначе почему впустил его к себе в номер поздно ночью? Оба обстоятельства, кстати, и навели меня на мысль, что ограбление — инсценировка. — Я понимаю ход твоих рассуждений, — медленно проговорил Хутиэли. — Ты решил, что Баскера убил кто-то из его же коллег-спортсменов. Из зависти или по другой причине. — Скорее все-таки из зависти, — кивнул Беркович. — Видите ли, эти четверо познакомились уже здесь, в Тель-Авиве, так что другие причины исключаются. — Почему ты говоришь о четырех? В соревновании принимали участие еще двадцать восемь человек. — Израильтянин Ганор вообще не жил в «Плаза», а остальные в ту ночь не были в отеле — поехали отмечать свое поражение в один из ночных клубов, вернулись утром. Остались только четверо. — Не понимаю, — нахмурился Хутиэли. — Это ведь было уже после полуфинала. Русский и француз выбыли из борьбы, какой был смысл соблюдать спортивный режим. — Говорят, что очень устали и хотели отдохнуть, — объяснил Беркович. — Возможно, это так. А возможно, один из них лжет. — Если принять твою версию, — вздохнул Хутиэли, — получается, что подозреваемых трое — Кадора из Сенегала, Брилев из России и Вернье из Франции. Причем самый подозрительный — Брилев, поскольку он вышел в финал и больше других был заинтересован в смерти Баскера. — Как раз именно поэтому я полагаю, что Брилева следует подозревать меньше других, — возразил Беркович. — Не идиот же он, должен понимать, что убийство перед финалом — самый верный способ навлечь на себя подозрения. — Не аргумент, — хмыкнул Хутиэли. — Парень явно был в состоянии аффекта, когда шел на убийство. Ты думаешь, он способен был рассуждать здраво? — Думаю, да. В состоянии аффекта не изображают так тщательно попытку ограбления. Впрочем, я, конечно, не собираюсь сбрасывать со счетов и Брилева, все может быть. — Трое подозреваемых, — протянул Хутиэли. — Ты, видимо, уже проверил, как каждый из них провел ночь?