— Представьте себе! — воскликнул он. — Случилось это лет двадцать пять назад, я только приехал в Израиль и жил в одном городке на севере. Вовсе не в богатом районе, кстати говоря… * * * Катрин приехала с родителями из Соединенных Штатов, а Фернандо — из Аргентины. Семья Мильгром переехала в Израиль, потому что отец Катрин решил: чем мыть машины богачам из Квинса, лучше делать это для своих, евреев. А может, в Израиле повезет, и он выбьется в люди. Семья Фернандо Капита тоже была не из богатых, отец его всю жизнь горбатился на стройке, зарабатывая ровно столько, чтобы сводить концы с концами. Жили Катрин с Фернандо на соседних улицах и не могли не познакомиться, поскольку учились в одной школе. То, что между ними началась любовь, — дело, конечно, слепого случая. В манеканщицы Катрин не взяли бы — она была девушкой полноватой, да и писаной красавицей ее никто бы не назвал. А Фернандо после школы пошел в армию, отслужил три года, на субботы приезжал домой, и у Катрин не было времени, чтобы скучать по жениху — всю неделю она была занята в небольшом магазине игрушек. В армию ее не взяли, потому что врачи нашли у нее плоскостопие, да и зрение у Катрин было слабым, она носила сильные очки, которые снимала, когда гуляла с Фернандо. Соседи знали — вот вернется Фернандо, и будет свадьба. Родители Катрин не были в восторге от предстоявшего брака, им хотелось для дочери, естественно, более выгодной партии, но и возражать они не собирались, все-таки воспитаны были в демократических традициях и признавали за каждым человеком право самому выбирать свою судьбу. Вернулся Фернандо, несколько дней они с Катрин ходили по городку совершенно счастливые, и прохожие оборачивались им вслед. Через неделю Фернандо устроился работать охранником и получил оружие: новенькую «беретту». А еще несколько дней спустя безжизненные тела Фернандо Капиты и Катрин Мильгром были обнаружены поутру на краю апельсиновой плантации, метрах в двухстах от центральной дороги Тель-Авив — Хайфа. Катрин была убита выстрелом в грудь, а Фернандо пуля попала в живот, и он, судя по всему, некоторое время был еще жив, но передвигаться не мог и умер от потери крови. Пистолет, принадлежавший Фернандо, лежал на земле между двумя телами, и, по идее, никто — ни юноша, ни девушка — не мог бы до него дотянуться. Экспертиза показала — на рукоятке следы Катрин и Фернандо, причем в одном месте след пальца Катрин находится поверх следа пальца Фернандо, а в другом месте наоборот. И потому никто не мог сказать — кто держал пистолет последним, а ведь это было важно знать: то ли Фернандо убил подругу и покончил с собой, то ли это сделала Катрин. Оба они, однако, держали пистолет в руках. Почему? Слухи, конечно, ходили всякие, и версии выдвигались самые разнообразные. Одна версия: Катрин давно разлюбила Фернандо, но пока он был в армии, не считала себя вправе сказать ему об этом. А когда юноша вернулся, между ними произошел откровенный разговор, Фернандо (южная кровь!) вспылил, под рукой оказалось оружие… Может быть, но почему на пистолете были следы пальцев Катрин? Версия вторая: стреляла Катрин, потому что мужчина, тем более после армии, не станет убивать себя выстрелом в живот, понимая, насколько это мучительная и, к тому же, не гарантированная смерть. Если так, то, видимо, Фернандо нашел себе другую, и девушка, будучи вне себя, выхватила у него пистолет… В этом случае, кстати, объяснялось, почему на рукоятке два следа, перекрывающие друг друга. Катрин выхватила оружие у Фернандо, тот пробовал отобрать и получил пулю в живот. А потом Катрин покончила с собой, выстрелив в сердце. Была и третья версия, объяснявшая, почему в одном месте на рукоятке след Катрин перекрывает след Фернандо, а в другом — наоборот. Они поняли, что счастья в жизни им не видеть (вопрос, конечно, оставался — а, собственно, почему?), и решили покончить с собой, но никто не хотел стрелять в себя сам, и тогда первой выстрелила Катрин, попав другу в живот, а Фернандо, забрав из руки девушки оружие, выстрелил ей в сердце… Ни одну из этих версий в полиции доказать не смогли, да и не особенно старались, поскольку обе семьи очень просили не проводить дополнительных экспертиз — и без того все было ужасно, какая, собственно, разница, кто стрелял первым, кто вторым. На кладбище Катрин и Фернандо лежали рядом, и обе семьи приходили к могилам в положенные дни, вместе читали кадиш и вместе скорбели о погибших детях… * * * — Вот видите, — сказал Беркович, — то, что вы рассказали, лишь подтверждает мои слова. Кто-то из них было явно не в себе. У кого-то были скрытые психические отклонения, которые должны были со временем проявиться — и проявились. Иначе ничего бы не случилось, даже если бы молодые люди крепко повздорили. Да если бы все, кто по дурости устраивают скандал любимому человеку, хватались за оружие, жизнь на земле давно бы прекратилась! — Да-да, — рассеянно сказал сосед, — вы правы… То есть, не в том правы, что кто-то — Катрин или Фернандо — был психически болен, вовсе нет. А в том, что если бы каждый начинал стрелять по каждому поводу… — Так одно следует из другого! — воскликнул Беркович. — Не будь у Катрин психического отклонения, она бы не стала стрелять из-за какой-то глупости! — Почему вы думаете, что стреляла именно Катрин? — поднял брови сосед. — По-моему, это ясно, — сказал Беркович. — Бывший солдат не стал бы стрелять себе в живот, это исключено. А девушка, не умевшая обращаться с оружием, вполне могла поступить именно так. — Железная логика, — восхитился сосед. — А что вы скажете о перепутанных отпечатках? — Это тоже очевидно, — Беркович пожал плечами. — Катрин выхватывает пистолет у Фернандо из кобуры, он пробует забрать оружие, получает пулю в живот… А потом Катрин, увидев то, что натворила, стреляет себе в сердце. — М-м… — протянул сосед. — Извините, но так рассуждать может только тот, кто не знал Катрин. А я знал эту семью с того дня, как Мильгромы поселились в нашем городе. Более рассудительного существа я не встречал в своей жизни. Она все продумывала наперед. Она строила с Фернандо планы на всю оставшуюся жизнь и рассказывала о них мне, когда я спрашивал о будущей свадьбе. — Вот именно, — сказал Беркович, — она расписала для себя всю жизнь, и вдруг Фернандо заявляет… — У Фернандо никого не было, кроме Катрин! — Так я о том и говорю! Значит, у Катрин было скрытое психическое отклонение… — Нет, — твердо заявил сосед. — В жизни не поверю. Кстати, скажите: если действительно стреляла Катрин, почему пистолет оказался на земле посредине между телами? Она что, специально положила его туда? — Почему специально? Выстрелила и инстинктивно отбросила оружие. — Да? Она умерла, по словам экспертов, мгновенно. И потому, по идее, должна была сжимать оружие в руке, ведь пальцы в момент смерти конвульсивно сжимаются… — Достаточно и секунды, — покачал головой Беркович, — и вообще, все это детали. Рассудочность женщинам совершенно не свойственна. Уже одно это наводит на мысль… Он оборвал себя, потому что заметил странный взгляд, брошенный на меня соседом. — Послушайте, — сказал Беркович. — Насколько я понимаю, у вас на этот счет была собственная версия, отличавшаяся от всех. Я прав? — Вы правы, — сказал сосед неохотно. — У меня всегда была собственная версия, но… Меня не спрашивали, а сам я не хотел… — Ну-ну, — сказал Беркович с излишней заинтересованностью, — расскажите, мне, как полицейскому, это любопытно. — Хорошо, — сказал сосед после долгой паузы. — В те дни никому и в голову не пришло, что в этой истории мог быть кто-то третий. — Третий? — воскликнул Беркович. — А что? Были следы третьего? Я ведь не помню той истории, меня тогда еще и в стране не было. — Нет, конечно, не было больше ничьих следов! Дождь не шел полгода, земля была совершенно сухая, никаких следов просто не могло остаться. Но представьте, что некто проследил за Катрин и Фернандо, подошел к ним, выхватил у парня пистолет… — Чепуха! — бросил Беркович. — Чтобы солдат позволил незнакомцу подойти и… — Почему незнакомцу? Как раз наоборот, очень знакомому человеку. Да, позволил, потому что он и Катрин его хорошо знали. Тот, третий, выхватил оружие и, пока Фернандо приходил в себя от изумления, выстрелил. А потом убил и Катрин, которая от ужаса не могла пошевелиться. — Но следы на рукоятке… — Он протер рукоятку, стерев свои отпечатки, а потом приложил пальцы мертвых уже Фернандо и Катрин — вот почему, кстати, отпечатки оказались перекрыты в разных местах по-разному… Бросил пистолет между телами и ушел. — Но… почему? Где мотив? Ваша версия все объясняет, кроме мотива! — Мотив? Любовь, что же еще! Некто третий, полюбивший Катрин, признавшийся ей в этом и получивший отказ. Некто третий, который не мог допустить, чтобы Катрин и Фернандо поженились. Некто третий, который считал: пусть лучше оба умрут, потому что, если он убьет одного Фернандо, Катрин будет знать, кто это сделал! — Почему же об этом не подумали в полиции? — спросил Беркович. — Кто-то ведь должен был видеть, как этот третий приходил к Катрин, говорил с ней, кто-то должен был догадываться о том, что он любит и любит безответно… — Никому и в голову прийти не могло, что этот человек способен на убийство, — покачал головой сосед. — Такой тихий, такой робкий… Да, он поглядывал в сторону Катрин, но в ее сторону поглядывали многие, это еще не основание для подозрений. Нет, о третьем даже не подумали… Ну, я пойду, время уже позднее. Сосед заторопился домой, да и Берковичу было пора, Наташа уже делала ему знаки, стоя поодаль с коляской. И ночью уже, отложив книжку, которую он читал, Беркович подумал: а что если… Сосед так уверенно говорил об этом гипотетическом третьем… И взгляд, который он бросил… Сосед был человеком скрытным и, если разобраться, даже робким в каком-то житейском смысле. И возраст — в те годы ему было лет двадцать с небольшим. Срок давности уже истек, и сосед мог позволить себе лишнюю откровенность. Так неужели?… Беркович знал, что никогда не спросит об этом. Но знал также, что никогда больше не сможет сидеть с соседом вечерами на скамейке и обсуждать результаты футбольных матчей. Даже если он неправ. Беркович не в силах был смотреть в глаза убийце. Живой труп Вечерние улицы были полны людей. Народ сидел в кафе, прогуливался по набережной, некоторые купались: вода была теплой, как парное молоко. Отовсюду слышалась музыка, громкие разговоры, переходящие в крик и выяснение отношений. По пешеходной улице Рамбам, опустив голову и думая о чем-то своем, шел мужчина лет сорока в темной майке и шортах. Обычная для Тель-Авива одежда в такую жару. Никто не обращал на мужчину внимания. Он дошел до поворота, остановился на мгновение, а потом упал головой вперед, раскинув руки. — Что с вами? — вскочил на ноги один из посетителей кафе, чей столик находился в двух метрах от упавшего. — Вам плохо? Вопрос был, конечно, риторический. Если человеку хорошо, с чего бы ему падать на улице и лежать так, будто он умер? Кстати, он на самом деле умер — это стало ясно, как только мужчину перевернули на спину и взглянули в его остановившиеся глаза. — Сердце? — предположил кто-то. — «Скорую» вызовите! — послышался голос. — И полицию. Смотрите — кровь! Действительно, на асфальте под телом расплывалась черная лужица. Однако ни на лице, ни на руках мертвеца не было никаких видимых повреждений, майка на груди также была чистой, но, когда мужчину опять перевернули, то причина смерти стала вполне очевидной — на спине слева чернело пятно, и в майке была маленькая дырочка. Видимо, дырочка была и в теле несчастного, что и стоило ему жизни. Во всяком случае, именно так определил причину смерти эксперт Рон Хан, прибывший на место происшествия вместе с оперативной группой сержанта Хелемски. Инспектор Беркович подъехал чуть позже, когда тело убитого уже увезли в морг. — Фред Бергер его звали, — сказал сержант Хелемски, передавая Берковичу документы, обнаруженные в поясной сумке. — Сорок два года. Живет, если, конечно, данные правильны, в Шхунат Элиягу, я, кстати, хорошо знаю этот квартал. — Вот и отправляйтесь туда, — приказал Беркович. — Сообщите родным, соберите сведения — кто такой, чем занимался, были ли враги, в общем, как обычно… Хелемски уехал на патрульной машине, а эксперт сообщил Берковичу свои соображения о причине смерти.