– Убит ударом по затылочной части, – сказал он инспектору, поднимаясь с колен. – Эй, ребята, можете уносить… – Сильный удар? – спросил Хутиэли. – Достаточно сильный, но не геркулесов. – Почему он не развел костер на песке? – буркнул инспектор. – Тогда хотя бы был шанс найти следы… Действительно, Михельсон устроил костер на асфальтовой дорожке, которая огибала апельсиновую рощу и выходила к шоссе. Конечно, здесь было удобнее, рядом находились несколько скамеек, не мог же на самом деле Михельсон знать, что его убьют, иначе он бы, конечно, подумал о сохранности следов. – Аккерман и Зайдель в моей машине, – сказал, подойдя к инспектор, патрульный Дани Авнери. – Вы хотите их допросить сейчас или доставить задержанных в отделение? – Приведите обоих сюда, – попросил Хутиэли. – Пусть восстановят картину на местности. У Сони Аккерман были заплаканные глаза, тушь потекла, лицо казалось старым и некрасивым. Габи Зайдель старался держаться независимо, но это ему плохо удавалось, он сжимал кулаки, хрустел пальцами и не мог устоять на месте. – Вы приехали одновременно? – спросил Хутиэли. – Я подъехал после Сони, – мрачным голосом заявил Зайдель. – Я догнал ее, когда она уже шла по тропинке. – Это так? – повернулся Хутиэли к девушке. Она кивнула. – Вы не передвигали тело? – Нет! – вырвалось у Зайделя. Похоже, ему и в страшном сне не могло привидеться такое. Соня только головой покачала. – Вы, я полагаю, старые знакомые, – продолжал инспектор, – и хорошо знаете… знали Михельсона. У него были враги? – Да! – неожиданно звонким голосом воскликнула Соня Аккерман. – Да! И ты, Габи, не станешь этого отрицать! – Что ты хочешь сказать, Соня? – нахмурился Зайдель. – Ты же не станет утверждать, что это я… – Почему нет? – с вызовом сказала Соня. – Ты же его терпеть не мог! Он был талантливее тебя, и мы с ним встречались, а твои ужахивания я отвергла! И этого ты ему не простил! – Послушай, Соня, – мягко сказал Зайдель. – Ты, конечно, не в себе, я тоже, но все-таки думай, что говоришь. Здесь полиция. Что они скажут? – Ты боишься? Потому что тебе есть, что скрывать! Зайдель повернулся к инспектору, всем видом показывая, что пора бы полицейскому вмешаться и прекратить вздорные речи взбалмошной женщины. – Продолжайте, продолжайте, – пробормотал Хутиэли. – Вы действительно его терпеть не могли? – Чепуха! – воскликнул Зайдель. – Если уж так пошел разговор, то все было наоборот! Мы с Ариком дружили несколько лет, а потом появилась Соня и все разрушила. У нее есть такая особенность – все разрушать вокруг себя. – О чем ты говоришь? – вскинулась Соня. – Помолчи, ты сама начала! Сначала ты флиртовала со мной, потом – с Ариком, а недавно начала встречаться с… ну, неважно… Арик жутко ревновал, грозился, что убьет обоих. – А вы? – вставил Хутиэли. – Вам было все равно? – Я давно понял, что Соня просто кокетка. Глупая кокетка! – Как ты смеешь! – воскликнула актриса и сжала кулачки. Беркович быстро встал между ней и Зайделем. – Вы лучше спрсите у нее, где она была все утро! Я хотел за ней заехать и звонил домой, но мать сказала, что Соня давно ушла. А сотовый телефон был отключен, я так не сумел до нее дозвониться. Приехал сюда, а она уже здесь, я догнал ее на дорожке. Спросите ее, когда она сюда приехала! Соня Аккерман неожиданно заплакала, обхватил плечи руками. – Прекратите! – резко сказал инспектор. – Ваши обвинения понятны, и мы примем их во внимание. Но держите все-таки себя в руках. Это ведь всего лишь ваше личное мнение, и не более того. Взгляд Зайделя был прикован к чему-то за спиной инспектора, а Беркович успокаивал девушку и тоже не мог видеть, на что смотрел актер. С неожиданным возгласом Зайдель бросился вперед и опустился на колени перед погасшим костром. – Эй, ну-ка отойдите! – крикнул инспектор. – Что вы делаете? Но Зайдель уже встал на ноги. В руке он держал женскую сережку. – Видите! – возбужденно сказал он. – Вы видите? Это сережка Сони! Я сам видел на ней эти серьги! Хутиэли отобрал у Зайделя сережку. Сержант Беркович, оставив Соню на попечении патрульного Авнери и подошел к инспектору. Сережка, судя по ее виду, побывала недавно в сильном пламени и почти обуглилась. – Это сережка Сони, – как заведенный, повторял Зайдель. Хутиэли и Беркович одновременно посмотрели на девушку, которую поддерживал Авнери. В ее ушах не было серег. Соня встретила взгляды полицейских и смертельно побледнела. – Я… – пролепетала она. – Вы что… Это… – Это действительно ваша вещь? – спросил Хутиэли, протягивая сережку на ладони. – Моя… – прошептала Соня. – Но… У меня неделю назад пропали серьги… Я не могла их найти… Беркович опустился на колени перед погасшим костром и указательным пальцем пошевелил золу в том месте, где Зайдель подобрал сережку. Зола была еще теплой. Беркович вытер палец носовым платком и встал с колен. – Хорошая история, – пробормотал он. – Сразу выдает дилетанта. – Ну-ка, ну-ка, – сказал Хутиэли, с интересом наблюдая за действиями Берковича. – Похоже, что у тебя сложилось определенное мнение. – Да, – кивнул Беркович. – Вот господина Зайделя интересовало, где была утром Соня Аккерман. А мне интересно, где был сам Зайдель. И почему он появлся здесь сразу после Сони. Может, он за ней следил? – Вы думаете, о чем говорите? – холодно поинтересовался Зайдель. – Конечно, – кивнул Беркович. – И когда говорю, и когда делаю. Инспектор, – обратился он к Хутиэли, – вы же видите, сережка побывала в сильном огне, в открытом пламени. – Несомненно, – подтвердил инспектор. – А господин Зайдель, – продолжал Беркович, – вытащил ее из верхнего слоя золы. Костер догорал, пламя было слабым. Собственно, открытого огня уже вообще не было, только зола продолжала тлеть. Туда, в золу и была брошена сережка. Кто-то ее предварительно подержал в огне. Не здесь, конечно. И я подозреваю, кто это мог быть. Зайдель бросился в сторону, но патрульный Авнери отреагировал мгновенно – оставил Соню и бросился за актером. Силы были, конечно, не равны… По дороге в управление Хутиэли сказал сержанту: – Ты имей это в виду, Борис. Ревность – страшная штука. – Я не ревнив, – отозвался Беркович. – А Наташа совсем не кокетка, не такая, как эта Соня. – Кто знает? – вздохнул инспектор. – Говорят, ревность непредсказуема. – Если я и убью соперника, – твердо сказал Беркович, – то только в состоянии аффекта. Я не стану заранее красть у девушки серьги, обрабатывать их в пламени, устраивать пикник… Бездарный спектакль… – Что ты хочешь, – прокомментировал Хутиэли. – Зайдель ведь актер, а не режиссер… Смертельная царапина – Вы знаете, инспектор, – сказал сержант Беркович, войдя утром в воскресенье в кабинет Хутиэли, – все-таки неплохо быть женатым. – Похоже, – отозвался инспектор, не отрывая взгляда от экрана компьютера, – Наташе удалось наконец убедить тебя в этой простой истине. – Мы провели вместе субботу, – продолжал Беркович, усаживаясь за свой стол, – и я должен признаться, что давно не ел таких замечательных творожников. И еще мы были на пляже… – Я не спрашиваю, – добродушно сказал Хутиэли, – чем вы еще занимались. Но раз уж ты решил жениться… – Еще не решил, – покачал головой Беркович, – но близок к тому. – Решай поскорее, – посоветовал инспектор, – иначе Наташа подумает, что у тебя проблема не там, где она на самом деле. – А где она на самом деле? – с подозрением спросил Беркович. – По-моему, это очевидно! – воскликнул Хутиэли. – Главная твоя проблема в том, что, когда ты гуляешь с Наташей, то думаешь о работе, а когда работаешь, то думаешь, будто отрываешь время от прогулок. Я прав? – Хм… – пробормотал сержант. – Вы всегда правы. Кроме, конечно, тех случаев, когда неправы.