— Не помню, чтобы Хан ошибался в определениях, — вставил Беркович. — Значит, — резюмировал Ялон, — Бени Бармин должен был видеть убийцу. — Так в чем проблема? — Он утверждает, что ничего не видел, ничего не знает, на дом Каспи не смотрел и вообще занимался только своим делом — красил забор. Беркович вздохнул и посмотрел в сторону Наташи, слушавшей разговор, затаив дыхание. Взгляд ее выражал полную уверенность в том, что сейчас ее любимый Боренька покажет всем этим остолопам, как находить преступника по горячим следам. — Не вижу зацепки, — сказал Беркович. — Если человек утверждает, что ничего не видел, то как заставить его изменить показания? Нужны улики, доказательства… — По-моему, — заметил Ялон, — этот Бармин перепугался, потому что знает убийцу. Он ведь живет рядом с Каспи тридцать лет, видел всех, кто ходил к соседу, а Каспи этот — личность темная, я узнавал: он есть в картотеке, пять лет назад вышел из тюрьмы, сидел за сутенерство. — Допустим, ты прав, — согласился Беркович. — Но не вижу, как твое мнение может помочь делу. — Боря, — тихо сказала Наташа. — Ты хочешь сказать, что если человек видел убийцу, нет способа заставить его сказать правду? — Интересно, какой? Пытать его, что ли? — спросил сержант. — Способ только один: доказать, что человек лжет. Тогда его можно привлечь за лжесвидетельство. — Ну так докажи! — воскликнула Наташа. Беркович и Ялон одновременно хмыкнули и пожали плечами. — Наташенька, — сказал сержант, — посиди несколько минут в машине, я осмотрюсь немного. Поговори с Моди, он знает массу историй… — Хорошо, — кивнула Наташа, поняв, что жених вовсе не собирается складывать руки, как ей сначала показалось. Ялон раскрыл дверцу машины, и Наташа села на переднее сидение. Беркович подошел к двери дома Каспи, но тело уже убрали, а прибывшие медики и полицейские натоптали так, что обнаружить чьи-нибудь следы было затруднительно. Да и смысла не имело; сержант понимал, что единственная возможность сдвинуть следствие с мертвой точки — это добиться, чтобы Бени Бармин назвал имя убийцы. Если, конечно, Ялон прав, и все обстояло именно так, как описал эксперт. Беркович пересек узкую нейтральную полосу и подошел к забору, отделявшему участок Каспи от такого же точно участка, принадлежавшего Бармину. Попробовал пальцем краску — действительно, забор недавно покрасили, прошло не больше двух-трех часов. Однако ни у забора, ни в пределах видимости Беркович не обнаружил ни ведерка с краской, ни кисти. Видимо, Бармин закончил красить еще до прибытия полиции и поспешил убрать инструмент. Куда? Сержант опустился на колени и обнаружил на песчаной дорожке следы краски — кто-то шел здесь с ведерком, из которого капало. Следов было несколько; судя по всему, Бармину пришлось по меньшей мере три раза наполнять ведерко. Беркович пошел вдоль следа и пришел к небольшому сарайчику, дверь которого была распахнута. Внутри стоял старый мотоцикл и лежали на полках инструменты. Пятилитровая емкость с краской стояла у входа, а рядом валялось небольшое, меньше литра, ведерко. Малярная кисть была аккуратно опущена в емкость с растворителем. Можно было сделать вывод, что Бармин спокойно закончил красить, вернулся с пустым ведерком в сарай, помыл кисть и опустил ее в растворитель, а потом отправился домой. Человек действовал так, будто ничего не произошло, и это говорило против версии Ялона. Беркович вышел из сарая и пошел по следам обратно. Пройдя почти две трети пути, он остановился, вгляделся в след и пошел обратно, вглядываясь в расположение капель краски. Он вернулся к сараю и минуты две постоял в задумчивости. Потом кивнул сам себе и решительно направился к дому Каспи. Бени Бармин, мужчина лет пятидесяти, лысый, как колено, мрачно сидел на кухне и смотрел, как эксперт Хан заполняет бланки протоколов. — А, сержант! — встретил Хан Берковича. — Поговорите с этим господином, а то его придется отпустить, он утверждает, что ничего не видел. — Сержант! — воскликнул возмущенный Бармин. — Я действительно ничего не видел! На каком основании меня тут держат? Я буду жаловаться! Беркович уселся на стул и минуту смотрел на Бармина, не отрываясь. Тот забеспокоился. — Послушайте, сержант… — начал он тоном ниже. — Нет, это вы послушайте, — резко сказал Беркович. — Вы знаете имя убийцы, а он, не исключено, тоже вас видел, и потому ваша жизнь в опасности… — Чушь, — буркнул Бармин. — Не давите мне на психику, сержант. — Давить вам на психику будет суд, — пожал плечами Беркович, — когда будет судить вас по обвинению в лжесвидетельстве. — Чушь! — повторил Бармин. — Видите ли, — сказал сержант, — я докажу на суде, что вы сегодня солгали. Хотите скажу — как? Вижу, что хотите. Так вот, вы несколько раз наполняли ведерко, когда красили забор. Точнее — три раза. Два раза вы шли от забора к сараю и обратно медленным и равномерным шагом — это легко видно по следам. На третий раз вы тоже направились к сараю медленно, расстояние между каплями было небольшим. Но на половине пути вы вдруг перепугались и побежали к сараю, делая огромные прыжки. Расстояние между каплями, падавшими из ведерка, увеличилось втрое! Любой эксперт посчитает это доказательством. Что же вас так напугало? Если бы вы просто увидели, как некто убил соседа, вы бы спрятались за ближайшее дерево, переждали и потом вызвали полцию. Но вы пустились наутек — значит, убийца увидел вас, и вы подумали, что он захочет убрать свидетеля. Вы и сейчас так думаете. Вот почему вы не сообщили в полицию. И вот потому я говорю, что ваша жизнь в опасности. — Можно подумать, что полиция сможет меня защитить, — опустил голову Бармин. — Сможет, — твердо сказал Беркович, — если вы скажете правду. Мы возьмем убийцу, и вы будете в безопасности. Итак? — Менахем, — буркнул Бармин. — Фамилию его я никогда не знал, а кличка у него Кролик, потому что у него длинные оттопыренные уши… Полчаса спустя Беркович прощался с Наташей на пороге ее дома. Довез их Моди Ялон, предложил подбросить и сержанта, но Беркович, поблагодарив, отказался. — Ну как вечер? — спросил он. — Жалеешь, что отвлеклась от спектакля? — Что спектакль? — улыбнулась Наташа. — Ты сыграл лучше, чем все эти актеры, что дрыгались на сцене. — Ах, так все-таки дрыгались! — картинно возмутился Беркович. — А ты говорила… — Могу я изменить свои показания? Или ты и меня привлечешь к суду за лжесвидетельство? — сказала Наташа, оставив за собой последнее слово. Женщина в окне Берковича поднял с постели звонок инспектора, и до приезда полицейской машины он успел выпить чашку горячего кофе. Сержант терпеть не мог ночные вызовы, особенно после того, как Наташа переселилась наконец в его двухкомнатную квартиру и они назначили день свадьбы. Когда зазвонил телефон, Наташа, свернувшаяся клубочком под боком у Бориса, пробормотала, не просыпаясь: — Будильник… Почему так рано? Берковичу удалось встать с постели, не потревожив Наташу, но сейчас, стоя на склоне холма в трех шагах от неподвижного женского тела, сержант думал о том, что, проснувшись поутру и не обнаружив рядом своего любимого Бореньку, Наташа непременно сделает вывод о том, что служба для него важнее семейного счастья. Беркович подумал, что мысли о Наташе мешают ему сосредоточиться. Мертвое женское тело. И голос эксперта Раанана Хана, говоривший: — Никаких шансов у нее не было. Никаких. Это, впрочем, ясно было и без экспертизы. Судя по характеру травм и положению тела, женщина выпала из окна одного из домов, стоявших на вершине крутого холма — от подножия дом отделяло около пятидесяти метров, и сохранить жизнь, упав с такой высоты (а нужно еще учесть высоту самого дома), было невероятно. Утро уже наступило, и в окнах двух десятков домов, стоявших наверху подобно стенам старинной крепости, отражались косые лучи только что взошедшего солнца. Все окна в ближайшем трехэтажном доме были закрыты, а многие и зашторены. Ясно, что смерть женщины — не несчастный случай. Кто-то ведь уже после ее падения закрыл окно. — Где Рон? — спросил Беркович эксперта. Рон Тенцер был командиром полицейского патруля, приехавшего час назад по вызову свидетеля, обнаружившего труп. — Поднялся в дом, — Хан показал наверх. — Опрашивает жителей, хочет выяснить, из какого именно окна выпала женщина, и кто она вообще такая. Никаких документов на трупе, естественно, не оказалось — женщина была, хотя и одета, но очень легко: на ней было почти ничего не скрывавшее летнее короткое платье. — Это не может быть ни самоубийством, ни несчастным случаем, — заметил Хан. — Иначе окно, из которого она упала, осталось бы открытым. — Вот именно, — с досадой сказал Беркович. — Если кто-то выбросил женщину, то зачем он закрыл окно? Ведь этим убийца сразу привлекает к себе внимание! — Пожалуй, — согласился эксперт. — А где свидетель, вызвавший полицию? — поинтересовался Беркович. — В машине, — сказал Хан. — Я видел его мельком, молодой парень с проблемами. — С проблемами? — удивился Беркович. — Какие проблемы? — Не может объяснить, почему он рано утром бродил по склонам холма с биноклем. Согласитесь, сержант, странное занятие для молодого человека. Беркович хмыкнул, подумав, что эксперт, пожалуй, уже забыл, как сам был молод и ухаживал за девушками. Впрочем, у Хана могли быть иные методы. Сам же Борис еще не успел забыть, как лет семь-восемь назад простаивал с биноклем под окнами своей первой любви по имени Машенька и пытался разглядеть за стеклом спальни текст предназначенной ему записки. Беркович сбежал с холма на дорогу, где стояли две полицейские машины и скорая помощь. Свидетель, о котором говорил Хан, расположился на заднем сидении одной из машин. Это действительно был молодой человек лет двадцати трех, в шортах и огромной майке с символикой хайфского клуба «Маккаби». На груди у парня висел на ремне большой морской бинокль. — Миха Зусман, — сказал свидетель, отвечая на вопрос Берковича. — Послушайте, сержант, нельзя ли сделать так, чтобы я дал показания и поехал по делам? У меня полно дел, в том чмсле и важных… — Вы на машине? — спросил Беркович. — В каком смысле? — не понял Зусман. — Здесь я пешком. А живу в одном из домов поселка, отсюда дом не виден, он во втором ряду. По утрам бегаю, здесь хорошие дорожки. — С биноклем? — скептически спросил сержант. — Господи! — воскликнул Зусман. — Вас это тоже смущает? Ваш коллега меня об этом уже спрашивал, и по-моему, мой ответ его не удовлетворил. — А какой был ответ? — А никакого! — с вызовом сказал Зусман. — Люблю при восходе солнца рассматривать холмы и дорогу на Иерусалим. Разве это не красиво? И разве это противозаконно? — Ни в коем случае! — с энтузиазмом воскликнул Беркович, проникаясь к Зусману все большей симпатией. Действительно, рассудочный Тенцер, командир патруля, вряд ли мог проникнуться идеей утренней пробежки с разглядыванием красот пейзажа. — Ни в коем случае, — повторил сержант. — Скажите, раз уж вы живете в этих домах, то, может, погибшая вам знакома? — Конечно, — мрачно отозвался Зусман. — Это Нира Кишон, она живет в этом доме, что над дорогой, верхний этаж.