— Там нет порога, Боря, — сказала Наташа, — ты что-то путаешь. — Нет порога? — заинтересованно спросил Беркович. — Ты уверена? — Я много раз была в этом зале на концертах. Это сейчас ты меня редко выводишь на люди, а тогда я не пропускала ни одного гастролера. — Намек понял, — пробормотал Беркович. — На следующей неделе непременно пойдем в театр. Утром, прежде чем поехать в управление, Беркович отправился в Бат-Ям. Здание клуба было построено лет двадцать назад на деньги некоего Залмана Кучика, о чем извещала огромная надпись над входом. Фойе оказалось просторным, а за барьером, ставшим причиной смерти Арона Бреннера, оказался небольшой бар — стойка и несколько столиков. В зал вели две двери, и Беркович убедился, что Наташа была права — споткнуться здесь было невозможно, разве что о собственную ногу. Или о чужую. Приехав в управление, Беркович явился к инспектору Хутиэли и рассказал о вчерашнем визите психотерапевта и последовавших за этим событиях. — Ты думаешь, что виноват племянник? — спросил Хутиэли. — Он соврал, когда сказал, что дядя споткнулся о порог. И еще: он утверждал, что не мог поддержать дядю, когда они проходили в дверь, потому что дверь слишком узкая. Это тоже ложь, там и три человека пройдут запросто. — Но зачем ему нужно было давать подножку собственному дяде? — удивился инспектор. — Наследство, — сказал Беркович. — Дядя, похоже, привез из России большие деньги. Яков Шульман — единственный наследник. — Вот оно как… — протянул Хутиэли. — Но зачем тогда он наехал на психотерапевта? Сидел бы тихо, никому бы и в голову не пришло, что со смертью его дяди дело нечисто! — Жадность, — мрачно сказал Беркович. — Почему не попробовать еще и с Равдина получить какую-то сумму? Наверняка он не собирался доводить дело до суда — надеялся договориться с психотерапевтом, ведь тому совершенно не нужна такая реклама! — Но он должен был понимать, что его могут поймать на лжи. — Да? Кто бы его поймал, если бы Равдин не обратился в полицию? А этого Шульман как раз ожидал меньше всего. Он еще не отвык от российских разборок. Кто там сейчас обращается к властям, если имеет дело с шантажистом? Себе дороже. Обычно договариваются… — Обычно договариваются, — повторил Хутиэли и покачал головой. Смерть писателя — Наташа, — сказал жене старший сержант Беркович, — в твоем положении вредно волноваться. И уж тем более — по такому поводу. Мне нравится такая литература, тебе — нет, разве это причина для того, чтобы нервничать? — Конечно! — воскликнула Наташа и бросила на стол книгу, купленную мужем. — Я видеть не могу эти страшные оскаленные морды на обложках. У этих книг отрицательная энергетика, они на тебя плохо влияют, разве ты этого сам не замечаешь? — По-моему, — рассудительно сказал Беркович, — книги о вампирах влияют на меня положительно. Прочитав один-два рассказа, я прекрасно засыпаю. Конечно, Брэм Стокер писал об этой нечисти лучше, чем современные авторы… — Лучше? — пожала плечами Наташа. — Из человека выпускают кровь, как можно писать об этом лучше или хуже? — Писать можно обо всем, разве нет? Важно — как. Давид Зильбер, говорят, писал хорошо, хотя я, например, придерживаюсь иного мнения. Но это уже вопрос вкуса. — Зильбер? — удивилась Наташа внезапной перемене темы. — Какой Зильбер? — Замечательный писатель, автор исторических романов с криминальным сюжетом. — Первый раз слышу это имя, — сказала Наташа. — Естественно, — кивнул Беркович. — Он выпустил всего одну книгу в середине семидесятых годов. Роман назывался «Крестоносцы» — сюжет ясен из названия. Был успех, продали около десяти тысяч экземпляров, собирались сделать перевод с иврита на английский, но… Автор запретил не только переводить роман, но даже делать второе издание. Видимо, немного свихнулся, во всяком случае, так считали родственники. Мог хорошо заработать, но не захотел. Впрочем, у него был другой источник дохода — он был химиком, создавал новые духи и делал это замечательно. «Лунный свет», к примеру, и «Звезда» получили высшие призы на международных конкурсах. — Так ты о том Зильбере говоришь? — сказала Наташа. — Известная личность, хотя духи его не в моем вкусе. — Он хорошо зарабатывал, — продолжал Беркович, — Литература для Зильбера была хобби и не более того. Умер он на прошлой неделе, и в его архиве нашли распечатки рукописей двенадцати неизданных романов. Домочадцы утверждают, что романы великолепны. Это Сенкевич и Фейхтвангер в одном лице. — Ну, ты преувеличиваешь… — протянула заинтересованная Наташа. — Марик Дашевский, филолог из Тель-Авивского университета, с родственниками согласен. Во всяком случае, теперь рукописи будут изданы, все ожидают большого успеха, особенно Игаль Зильбер, племянник покойного. Дело в том, что по завещанию права на рукописи отходят именно к этому молодому человеку. И запрет на публикацию снимается, согласно тому же завещанию, после смерти автора. — Первый раз слышу о писателе, не желавшем прижизненной славы. — Меня это тоже поразило, но мне объяснили. Видишь ли, он считал писательство игрой, а создание духов — делом жизни. Известности ему хватало, он считал, что слава писателя только повредит его славе как парфюмера. — А почему ты это рассказываешь? — с подозрением спросила Наташа. — Со смертью Зильбера что-то нечисто? — Умер он в результате несчастного случая. Споткнулся, спускаясь по лестнице, — у Зильбера вилла в Нетании, два этажа, довольно крутые ступени. Он покатился и проломил голову о каменную вазу, стоявшую внизу. Мгновенная смерть. Дело было ночью, грохота от падения никто не слышал, все спали. Тело обнаружили утром. — А кто еще был в ту ночь на вилле? — спросила Наташа. — Ронит — это его жена, дочь Лимор и племянник Игаль. Дочь разведена, детей нет. Племянник имеет квартиру в Тель-Авиве, но сейчас там ремонт, и он около месяца жил на вилле дяди. В том, что Зильбер оказался ночью на лестнице, нет ничего необычного — он нередко вставал среди ночи и поднимался в кабинет, чтобы написать главу или хотя бы несколько предложений. В ту ночь была гроза, и произошел перебой в подаче электроэнергии. Час с четвертью район вилл оставался без света. А Зильбер как раз в это время писал свой новый роман — естественно, на компьютере. Свет погас, и он, видимо, решил, что лучше пойти спать. Спальня на первом этаже. На лестнице темно. В общем, не повезло человеку… — Ты считаешь, что его столкнули? — спросила Наташа. — Это одна из версий, — уклончиво отозвался Беркович. — Жена утверждает, что слышала в полусне, как муж встал с постели и вышел. Ничего необычного в этом не было, и она спокойно заснула, проспав до утра. Спальня дочери — соседняя с родительской. Лимор вечером приняла снотворное, потому что после развода у нее бессонница. Спала до тех пор, пока ее не разбудил приезд «скорой помощи». Племянник тоже спал без задних ног и даже не слышал ударов грома. — И ты, конечно, думаешь, что племянник столкнул дядю, поскольку был заинтересован в его смерти. — Хм… В принципе, да. Он ведь был уверен, что, издав дядины романы, заработает кучу денег. Сам Зильбер говорил племяннику, что тот на его рукописях станет миллионером. В конце концов Игаль мог в это поверить. — А что, у него были финансовые проблемы? — поинтересовалась Наташа. — Сколько угодно. Он игрок. Играл одно время в казино «Оазис», но там в долг не поиграешь, и он перешел на карты. Игаль и сам не отрицает, что долгов у него набирается тысяч на триста. Не может он представить и надежных доказательств того, что всю ночь провел в постели и ничего не слышал. Более того, тапочки Игаля, стоявшие у его кровати, оказались влажными, будто он наступил в мокрое. Где может быть лужа на вилле? — Ну, он же не идиот, чтобы выходить в тапочках под дождь? — недоверчиво сказала Наташа. — Нет, конечно. Сам Игаль утверждает, что замочил тапочки утром, когда умывался — это было, по его словам, еще до того, как он вышел в холл и обнаружил дядю мертвым у основания лестницы. — Но ты этому не веришь… — Есть сомнения, — кивнул Беркович. — Из головы Зильбера натекла струйка крови, и видно было, что кто-то на эту струйку наступил. Если это сделал племянник и в темноте не заметил, то утром он, конечно, обнаружил следы крови на подошве, понял, чем это грозит, и протер тапочки мокрой тряпкой. — Но он не мог знать, что ночью начнется гроза, свет выключится, будет темно… — Заранее знать, конечно, не мог, но когда это произошло, решил воспользоваться случаем. — Ты его задержал? — Игаля? Нет, деться ему все равно некуда, не станет же он скрываться, бросив рукописи дяди, — единственное, ради чего стоило убивать. Мне нужно найти хотя бы одну прямую улику… — И ты думаешь об этом, читая книги про вампиров? — ехидно спросила Наташа. Беркович поставил книгу на полку и отправился в ванную, посчитав разговор законченным. Весь следующий день старший сержант был занят на допросах по нескольким мелким делам, не представлявшим никакого интереса, — жуликов в Тель-Авиве в последнее время развелось слишком много, попадались они на мелочах, работа с ними была не интересной, и вечером Беркович вернулся домой с головной болью. — Боря, — сказала Наташа, подавая мужу тарелку с его любимым борщом, — я сегодня была в парикмахерской. — Поздравляю, — рассеянно отозвался Беркович. — Как поживает Роза? — Я ездила не к Розе, а в салон «Оранж», что в Нетании. — Куда? — поразился Беркович. — Зачем было ехать в такую даль… А, понял, — прервал он себя, — у моей жены возник зуд расследования. Ты решила посмотреть на виллу Зильбера, не так ли? — И не думала, — возразила Наташа. — Я хотела послушать, что говорят о смерти Зильбера женщины в салоне красоты. — Ну-ну, — заинтересованно сказал Беркович. — И что же ты услышала? Женщины тоже считают, что Зильбера столкнули? — Это не обсуждается, — отмахнулась Наташа. — Но что меня поразило: все сочувствуют Игалю и возмущаются действиями полиции — твоими, дорогой Боря. — Но я ведь не… — Всем известно, что полиция подозревает Игаля! А женщины уверены, что он ни при чем. Знаешь кого они считают виновным? Жену! Ронит Зильбер ходит в «Оранж», ее там хорошо знают и считают жуткой женщиной. Она ненавидела мужа… — Знаю, — поморщился Беркович. — Он ей все время изменял, а не уходила она он мужа только из-за его денег. Но убить… К тому же, Зильбер свою жену тоже терпеть не мог. Настолько, что специально оговорил в завещании — Ронит получала только виллу и ничего больше. — Вилла дорогая, — настаивала на своем Наташа. — Если ее продать… — Погоди-ка, — прервал жену Беркович. — Пожалуй, в этом кое-что есть. Он замолчал и до самой ночи не желал больше говорить о семействе Зильберов. Наташа не мешала мужу думать и была горда тем, что помогла расследованию. Эта Ронит… Наташа видела ее мельком, когда сидела под феном. Действительно неприятная женщина, голос визгливый, такая убьет и не поморщится… На следующий вечер Беркович вернулся домой раньше обычного и сказал с порога: