— Знаешь, Наташа, я не уверен, что сумею вернуться к пяти. — А что случилось? — осторожно спросила Наташа, зная, как не любит муж говорить о деле, если в расследовании еще не поставлена точка. — Женщину отравили, — коротко объяснил Беркович. Он выключил телефон и, спрятав его в боковой карман, вернулся в большую комнату, откуда вышел минуту назад, чтобы позвонить Наташе. Здесь ничего не изменилось за это время: тело Жаклин Визель лежало у журнального столика, на котором стоял пустой поднос. Четверо гостей сидели в разных концах салона на принесенных из кухни пластиковых стульях, Йосеф, муж Жаклин, откинулся в своем инвалидном кресле — лицо его ничего не выражало, а слепые глаза были, как всегда, неподвижны. «Мужественный человек, — подумал Беркович. — После смерти жены он стал совершенно беспомощным. Но держится, хотя все произошло на его глазах»… Он сразу поправил себя: при Йосефе все произошло, это да, но не на его глазах — муж Жаклин потерял зрение и стал инвалидом через год после их свадьбы двадцать лет назад. На химическом заводе, где он работал, произошел взрыв, и с тех пор они жили на его пенсию и на то, что зарабатывала Жаклин. Детей у Визелей не было, и Беркович не знал — по чьей вине или по чьему желанию. Визели часто принимали гостей, это скрашивало жизнь Йосефу, а Жаклин делала все, чтобы угодить мужу, которого просто боготворила. Обычно гости приходили к Визелям по вечерам, но сегодня собрались рано, потому что была пятница и Жаклин хотела устроить субботнюю трапезу. Гости сидели в салоне, пили кофе и беседовали. Тем для разговора было достаточно… Приглашены сегодня были две пары: Ализа и Марк Лейбовичи, а также Лея и Мордехай Киршенбаумы. Старые знакомые семьи Визель. Сидели, разговаривали. В четыре Йосеф предложил выпить вина, Жаклин достала из бара бутылку «Кармеля», открыл ее и наполнил бокалы Мордехай, после чего хозяйка дома поставила бокалы на поднос, а поднос — на журнальный столик. Каждый подходил и брал себе бокал. Последней взяла Жаклин. Отпила глоток, сказала что-то вроде: «Как вы пьете эту гадость, вино совсем скисло» и, неожиданно захрипев, уронила бокал и схватилась обеими руками за шею. Начался переполох, Жаклин корчилась на полу, все суетились, Йосеф в своем кресле кричал «Что случилось? Что случилось?» Открыли окно, чтобы было больше воздуха, вызвали скорую, но Жаклин умерла раньше, чем приехали медики. В суматохе кто-то из гостей (возможно, убийца) наступил на упавший из руки Жаклин бокал, и эксперт Рон Хан с трудом сумел собрать на плитках пола несколько капель вина. Он забрал на экспертизу и эти капли, и осколки, и бутылку, а заодно остальные бокалы, в которых, конечно, не было яда, поскольку все выпили и остались живы. — Могу я для допроса воспользоваться вашей кухней? — спросил Беркович у Йосефа. Тот повернул в его сторону голову, прислушался к интонациям голоса, коротко ответил «да» и вновь погрузился в себя. Инспектор вызвал сначала Мордехая Киршенбаума, который открывал злополучную бутылку. — Я только открыл ее штопором, — задавленным голосом сообщил свидетель, — и больше не трогал. Жаклин разлила вино — это все видели, — поднесла бокал мужу, а потом поставила поднос на журнальный столик. — Вы видели, кто в какой последовательности брал бокал? — Нет, мы были увлечены разговором, обсуждали палестинские беспорядки… — Если кто-то бросил в какой-нибудь бокал капсулу с ядом, это могло остаться незамеченным? — Конечно! Поднос стоял на столике, а мы все или ходили по комнате, или сидели на диване, моя жена выходила в туалет, потом вернулась, сам я вообще ничего не видел. — Вы уверены, что Жаклин взяла бокал последней? — Ну… Во-первых, она всегда так делала, мы же не впервые собираемся. И во-вторых, когда она брала бокал, я случайно бросил взгляд на поднос — он был пуст. — Какие отношения связывали вас с семьей Визель? — Вы ищете мотив, инспектор? Не было у меня никакого мотива! И у Леи не было. Жена моя с Жаклин давно дружит, какие еще мотивы? Чушь! Мордехай, похоже, потерял над собой контроль, и Беркович отпустив свидетеля, вызвал Лею Киршенбаум. Она полностью подтвердила показания мужа. На вопрос о том, кто мог подложить яд, Лея ответила, как и Мордехай: — Да кто угодно! И Ализа могла, и Марк, никто на бокалы не смотрел, все кричали, что арабов нужно давить танками… — Мужа своего из списка вы исключаете? — спросил Беркович и не стал продолжать, встретив возмуженный взгляд Леи Киршенбаум. На вопрос о возможных мотивах убийства Лея ответила, что таковых попросту не существует. — Сколько бокалов стояло на подносе, когда вы взяли свой? — задал Беркович последний вопрос. — Четыре. Это точно, потому что я взяла бокал первой. После Йосефа, конечно, сначала Жаклин передала бокал мужу. Отпустив Лею, Беркович ненадолго задумался. Похоже, что убийца — тот, кто взял свой бокал предпоследним. Он видел, что остался один бокал, и бросил в него яд. Иначе как убийца мог быть уверен, что яд достанется именно тому, для кого предназначен? Похоже, что гости так были увлечены спором, что вообще не обращали внимания на то, кто что пьет, и бросить яд для убийцы не составляло трудностей. Допрос Ализы и Марка Лейбовичей не дал никаких новых сведений. Ализа была уверена, что когда брала свой бокал, на подносе оставалось еще несколько, но на вопрос — сколько именно — ответить не могла: не обратила внимания. Марк не был уверен и в этом. Взял свой бокал механически, продолжая ругать Арафата. О мотивах убийства супруги Лейбович имели одинаковое мнение: какие еще мотивы, инспектор? Ужас, ужас и ужас. И ничего больше. Допрос Йосефа Беркович оставил напоследок — инспектор просто не знал, как разговаривать с этим человеком. Внешне Йосеф держался молодцом, но пальцы его так сжали подлокотники кресла, что костяшки побелели. — Вы давно знаете этих людей? — спросил Беркович, когда сержант Клугер вывел четверых подозреваемых в одну из спален, и инспектор остался с Йосефом наедине. — Да, — кивнул Йосеф. — Возможно, вы слышали, кто как двигался по комнате, ведь у вас… — Да, у меня, как у всякого слепого, все в порядке со слухом, — перебил Йосеф. — Но у этого негодяя не было необходимости брать бокал предпоследним. Мы ведь не один десяток раз собирались, выработался ритуал. Расставляя на подносе бокалы, жена всегда пробовала вино первой и свой бокал отставляла чуть в сторону. Никто его не брал, но все знали, что этот бокал — для Жаклин. — Вот как! — воскликнул Беркович. — Но почему никто не упомянул об этом? — Ну… Наверное, боялись. Ведь тогда каждый оказывается под подозрением, верно? — Да, — согласился Беркович. — Теперь хотя бы ясно, что, когда ваша жена отпила из своего бокала в первый раз, яда там еще не было. — Вы обыскали их? — спросил Йосеф, голос которого никак не выдавал волнения. — Если у кого-то был яд… — Это будет сделано, — сказал Беркович, — хотя, согласитесь, надо быть идиотом, чтобы держать при себе вторую капсулу. Йосеф прерывисто вздохнул. — У вас есть другие родственники? — участливо спросил инспектор. — Да, — сказал Йосеф, — за мной есть кому ухаживать, если вы это имеете в виду. В Нью-Йорке живет моя сестра Джой, она давно звала нас с Жаклин к себе… Найдите убийцу моей жены, инспектор! — Обязательно, — пробормотал Беркович. Он понимал, что предстояла долгая работа. Конечно, в конце концов он вычислит преступника, но сколько времени придется потратить, чтобы допросить всех родственников и знакомых Лейбовичей и Киршенбаумов, разобраться в их биографиях и в конце концов отыскать мотив? Найти, где преступник взял яд, — тоже кропотливая работа. — Сейчас я закончу, — сказал Беркович, — и вам пришлют сиделку, я позабочусь об этом. — Спасибо, инспектор, но не стоит, — отозвался Йосеф. — Дома я прекрасно ориентируюсь и с кресла могу вставать тоже — правда, ненадолго, на минуту, не больше, потом начинаются боли… Ничего, до приезда Джой я выдержу. Вы ведь дадите ей телеграмму? — Да, немедленно, — сказал Беркович. Он прошел в спальню, где дожидались подозреваемые, и задал вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь: — Йосефу Жаклин подала бокал сама? — Нет, на подносе, — сказала Лея. — Понятно, — протянул инспектор и, подозвав сержанта, сказал ему несколько слов. Тот кивнул и вышел из комнаты. — Вы все говорили, — продолжил допрос Беркович, — что Жаклин души в муже не чаяла. — Она его обожала! — воскликнула Ализа. — Безумно, — согласился Мордехай. — Выполняла любой его каприз, — добавила Лея. — Если бы он, к примеру, попросил ее достать где-нибудь цианид и изготовить капсулу, — сказал Беркович, — она бы сделала и это? — Конечно, — хором ответили все четверо. — И даже не спросила бы, зачем ему это нужно? Она могла подумать, что он хочет покончить с собой… — Потому что он инвалид? — спросил Марк. — Вы не знаете Йосефа, инспектор, и не знали Жаклин. Он слишком любит жизнь, чтобы с ней расстаться, к положению своему давно привык и находит в нем свои плюсы. А Жаклин слишком любит… любила его, чтобы задавать вопросы. Йосеф сказал — значит, это закон. — Понятно, — еще раз протянул Беркович и надолго замолчал. Из салона послышались какие-то крики, что-то упало, и инспектор, извинившись, вышел из спальни. Йосеф, видимо, пытался встать с коляски, но неудачно — он лежал на полу, его поднимали двое полицейских, а сержант Клугер протягивал Берковичу на ладони три темные продолговатые капсулы. — Вы это хотели видеть, инспектор? — спросил он. — Где вы их нашли? — спросил Беркович, осторожно перекладывая капсулы в пластиковый пакет. — В кармане его брюк, — сказал Клугер, кивая на Йосефа, которого полицейские подняли наконец с пола и усадили в инвалидную коляску. Йосеф слепо смотрел перед собой, но больше не делал попыток подняться. — Вы были так уверены в том, что подозревать будут только гостей, что даже не позаботились спрятать оставшиеся капсулы? — спросил Беркович. Не получив ответа, он продолжил: — Конечно, все видели, какая у вас с женой любовь. К тому же, слепой инвалид, без Жаклин вы, как без рук… А ведь она была у вас как рабыня. Подумать только: жена сама приобрела яд! Неужели даже догадывалась, для чего он вам понадобился? — Но зачем он это сделал? — пораженно спросил инспектор Хутиэли, когда, отправив Йосефа в камеру, Беркович зашел к бывшему начальнику рассказать о проведенном расследовании. — Сразу два мотива, как я выяснил. Первый: Жаклин душила его своей любовью, бывает ведь так — он жену со временем просто возненавидел. Второй мотив: у Йосефа в Америке живет сестра, она всегда приглашала брата к себе, но с Жаклин у Джой отношения не сложились. Единственное, в чем Жаклин была тверда, как скала: она ни за что не хотела переезжать в Штаты… — Господи, — пробормотал Хутиэли. — Он сам это сказал? — Да, — кивнул Беркович. — Больше всего он удручен тем, что доставил неприятности сестре. — Неприятности! — воскликнул Хутиэли и выразительно пожал плечами.