– За совет спасибо, но вот последнее – совершенно лишнее, – сухо сказала Ксения. – Мы случайно познакомились в интернате, где жил Николай Петрович Валевский, и нас ничего не связывает. Кстати, Олег Иванович, а вы давно знаете Андрея Погодина? – Лично познакомился несколько дней назад. – Васин пожал своими могучими плечами. – Андрей Михайлович приехал в наш город после долгого перерыва. Я старше его на десять лет, поэтому, когда я уходил в армию, он еще во второй класс с ранцем бегал. Конечно, я его не помню. Только бабушку его. Замечательную Глафиру Сергеевну, которая преподавала у меня русский язык и литературу. Удивительная была женщина. Просто невероятная. Тем, что я знаю и люблю русскую классику, я обязан именно ей. – Неужели вы у любимой учительницы дома никогда не были и внука ее не видели? Я знаю, что в маленьких городках было само собой разумеющимся, чтобы ученики на чай забегали после окончания школы. Тем более если учитель любимый. – Странно, я никогда про это не думал, но вы правы. – Васин снова улыбнулся, теряя облик сурового бизнесмена. – Мы действительно бывали у своих учителей дома, но не у Глафиры Сергеевны. При всей своей доброте она была очень закрытым человеком. Ни в дом, ни в душу никого не впускала. Впрочем, не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашим нынешним делам. – Совершенно никакого, – лицемерно сказала Ксения, мучительно раздумывающая, тот человек Андрей Погодин, за которого себя выдает, или нет. В конце концов, то, что Сыркин его узнал, вполне может быть хорошо разыгранным спектаклем, что называется наведенным воспоминанием. Если ты не видел человека тридцать лет, а он называется именем твоего одноклассника, то можно вспомнить даже то, чего не было. Вот только зачем выдавать себя за родившегося в Малодвинске Андрея Погодина, если ты на самом деле канадец Рональд Тайлер? Это же не шпионский детектив, это реальная жизнь, и затерянный в лесу райцентр – вовсе не место для спецоперации иностранной разведки. Что в нем такого, что может ее заинтересовать? Будущий аэропорт? Фу ты, глупость какая. Распрощавшись с Васиным, Ксения вышла из гостиницы и остановилась в нерешительности, не понимая, куда идти дальше. Дома ждал перевод шпионского романа, неожиданным образом начавшего воплощаться в жизнь. Еще можно было сходить в интернат и поговорить с его директором, попытаться понять, насколько хорошо он помнит своего бывшего одноклассника Андрея Погодина и уверен ли, что в Малодвинск вернулся именно он. Вот только как найти повод для подобных расспросов, чтобы не привлечь излишнего внимания и не вызвать подозрение? Одной из черт ее характера, который, как известно, определяет судьбу, была потребность действовать, если ее что-то волновало. Ксения физически не могла сидеть на месте, если что-то вызывало ее беспокойство, вот и сейчас она знала, что все равно не сможет сосредоточиться на переводе, а будет отвлекаться мыслями на странную пару, невесть зачем появившуюся в Малодвинске. Поэтому, немного посомневавшись, она все-таки двинулась в сторону интерната. День был теплый, поэтому многие его постояльцы, как и в прошлый раз, гуляли на улице. Две девушки в футболках с надписью «Волонтер» развешивали новые украшения – плетенные из ивы шарики. Одна из девушек стояла на стремянке, привязывая болтающиеся на веревочках разноцветные шары к натянутой между деревьями проволоке, вторая доставала шары из коробки и протягивала подружке. Надо признать, что сделанные руками обитателей интерната украшения, трепыхаясь на ветру, смотрелись очень здорово. Классная кому-то в голову пришла идея. На поднимавшуюся на крыльцо Ксению девушки не обратили никакого внимания, в отличие от бойкого старичка со старушкой, чинно сидевших на лавочке рука под руку. При виде Ксении они переглянулись, шепнули что-то друг другу, и старичок начал подниматься с лавочки, правда, довольно медленно и неуклюже. Отвлекаться на разговоры с незнакомыми людьми Ксении не хотелось. Поэтому, не останавливаясь, она потянула на себя тяжелую дверь и вошла. Директор, к ее счастью, был на месте. – Вы ко мне? – спросил он, явно не узнавая. Ксения внутренне усмехнулась. Что ж делать, если она не производит никакого впечатления на мужчин. Да не больно и хотелось, если честно. – Да. К вам. Я была здесь в тот день, когда скончался Николай Петрович Валевский. Приносила ему еду, помните? – Да. Кажется. – Вы тогда сказали, что Николай Петрович писал книги по истории Малодвинска. Видите ли, моя дочь приехала сюда преподавать в школе, и, мне кажется, ей было бы полезно познакомиться с городом, в котором ей предстоит работать. Вы не могли бы одолжить мне труды Валевского? Разумеется, я их верну. О том, что две тоненькие книжечки, принесенные Андреем Погодиным вчера вечером, лежат у нее дома, она, конечно, умолчала. – Точно, вы приходили. Кажется, вы были вместе с Андрюхой Погодиным. – Нет-нет, мы здесь совершенно случайно впервые увиделись, – запротестовала Ксения. – Меня послала с продуктами давняя приятельница Николая Петровича, тетя Стеша. А с вашим одноклассником я до этого была незнакома. Он же ваш одноклассник, верно? – Да. Десять лет вместе проучились. Особо, правда, не дружили никогда. Андрюха был внуком учительницы из нашей же школы, поэтому весь такой из себя пай-мальчик, хорошист, почти отличник. А я шалопай был изрядный, если честно, – Сыркин засмеялся. – Но, несмотря на то что мы особо не водились друг с другом, как это тогда называлось, человека из детства всегда увидеть приятно. Из нашего класса, знаете ли, почти все разъехались. Мало кто в Малодвинске остался. Иных уж нет, а те далече, как говорится. – Сколько лет вы, получается, не виделись? – лицо Ксении выражало неподдельный интерес. – Да со школы. То есть больше тридцати. Андрюха тогда в Москву уехал, в институт там поступил, а я хотел инженером стать, но экзамены провалил, пришлось в армию уйти. Потом, когда вернулся, уже областной пединститут окончил, по специальности «Социальная педагогика». Туда мальчишек хорошо брали, я один парень на курсе был. Вернулся домой, женился. На первой нашей красавице класса, между прочим. По ней, кстати, в школе Погодин сох, но она меня выбрала, да. Видно было, что, несмотря на прошедшие тридцать лет, этот факт до сих пор грел ему душу. Вспомнив Погодина и бросив взгляд на расплывшуюся фигуру Сыркина, Ксения поняла почему. – И вы со школы не видели его и сразу узнали? – задала она главный вопрос, ради которого пришла. – Я вот вообще не уверена, что узнаю многих своих одноклассников. Целая жизнь же прошла. – Да ну, как не узнать. Конечно, не сразу, спорить не буду. Все мы с возрастом меняемся. От былой лихости ничего не остается. Здоровье, знаете ли, уже не то. Давление опять же. Но Погодин как-то мало изменился. То есть что я говорю. Конечно, он совсем другой, не тот, что в семнадцать лет. Но глаза… Они-то точно не меняются. И еще это странное чувство уверенности в себе. Оно нас, мальчишек, ужасно в Андрюхе бесило. Он всегда был не надменным, нет. А именно что уверенным. И вот это совершенно не изменилось. Впрочем, я вас совсем заболтал. Вы что-то хотели? – Книги Валевского. Про Малодвинск, – лицемерно сказала Ксения, которая уже узнала все, зачем, собственно говоря, приходила. – Так их Андрюха забрал. Погодин. Вчера приходил и забрал. Вы у него попросите. – Так я же говорю, что мы практически незнакомы, – вздохнула Ксения. – Ну, ладно, он же, наверное, вернет. Я тогда просто попозже еще раз зайду. Спасибо, Сергей Павлович, что потратили время. – Не за что. Заходите, пожалуйста, когда захотите. Но книги Валевского есть в городской библиотеке. И в школьной, разумеется, тоже. Вы же сказали, что ваша дочь в школе работает, так вот она их там может взять. – Хорошо, что подсказали, так и сделаем, – еще раз улыбнулась Ксения и распрощалась. Выйдя на улицу, она обнаружила, что давешние старички ждут ее у крыльца с явным намерением поговорить. Что ж, теперь, когда она убедилась, что Андрей Погодин действительно тот, за кого себя выдает, ей отчего-то стало спокойнее, а потому уделить время двум пожилым людям, явно скучающим в интернате, она вполне могла. Ксения вообще была человеком добрым. – Дочка, ты к Петровичу приходила? – без предисловий начала старушка. – Пару дней назад, в аккурат, когда он помер. – Да, я. – Значит, ты знаешь, где куртка. – Какая куртка? – не поняла Ксения. – Ты это, не прикидывайся, – неожиданно сердито сказал старичок, пожевал тонкие бледные губы, выдававшие возраст. Не меньше восьмидесяти, точно. – Куртка у Петровича была. Зимняя, из ткани такой хорошей, плотной. Непромокаемая, непродуваемая, с меховой подстежкой. Сносу ей нет. – Но я не знаю ни про какую куртку. И вообще. Сейчас же лето. – Лето-то, оно, конечно. Но к зиме заранее готовиться надо. Петрович-то последнее время плох был. Ясно было, что до зимы он не дотянет. Я и попросил, чтобы он куртку мне отдал. Чего добру пропадать. Ксении неожиданно стало так противно, что даже во рту появился нехороший металлический привкус. Старый учитель был слаб здоровьем, и его соседи по интернату еще при жизни пытались отобрать у него зимнюю куртку, чтобы не пропадало добро. Ужасно. – Раз вы спрашиваете про куртку у меня, значит, Николай Петрович вам ее не отдал? – уточнила она с неприязнью. – Так в том-то и дело, что нет! – воскликнула старушка. – Сказал, что еще неизвестно, кто быстрее на тот свет отправится. Он, потому что здоровьем слаб, или Степан Егорыч мой, потому что на десять лет старше. Так ведь и сказал, негодник. И пообещал, что куртку Степашке, значит, в завещании отпишет. Что б уж, если помрет, так наверняка она Степану Егорычу досталась. – В каком завещании? – не поняла Ксения. – Куртку? В завещании? – А почему бы и нет. Николай-то Петрович собрался новое завещание писать, вот и обещал, что куртку отдельным пунктом пропишет. А что, почему нет? Пока он жив был, ясно было, что куртку не отдаст. Хорошая такая куртка, сносу не будет. А уж после смерти на нее кто угодно бы глаз положил. Вот он посмеялся, когда Степан Егорыч в очередной раз пристал, и сказал, что упомянет, мол, его своим наследником. Только на куртку, понятное дело, нам чужого не надо. – Ну и что? – Ксения почувствовала, что совершенно запуталась. – Написал он завещание или нет? – Так мы-то не знаем, – горестно сказала старушка и даже руками всплеснула. – Да и куртки нет. Пропала она. Мы, как Петровича-то не стало, в комнату его сходили, чтобы куртку сразу забрать. А что такого, если она по закону Степушкина. А куртки-то в комнате и нету. Подстежка меховая лежала в шкафу, а самой куртки нет. Кто забрал, ума не приложу. Может, Вика, когда в последний вечер забегала. Если ты, дочка, Николаю Петровичу близкий человек, так найди куртку, исполни последнюю волю усопшего. – Да я Николаю Петровичу совершенно посторонняя, – сказала Ксения, – вы бы у Сергея Павловича спросили. Он-то лучше знает, где чьи вещи. – Да мы спросили, – теперь старушка тоже поджала губы. – А он на нас накричал. Сказал, что тело еще не остыло, а мы, как шакалы, кружим. Вот так и сказал. Никакого уважения к старости. – Вы извините, но он прав, – решительно сказала Ксения. – В любом случае я не знаю ни про какую куртку, хотя и желаю вам, чтобы она нашлась. До свидания. – Ишь какая. Фифа, – неодобрительно сообщила старушка. – Знамо дело, она куртку и стащила. Была же сразу после смерти Петровича в его комнате. С фертом каким-то была. Вот он куртку и спер. Только про меховую подстежку не знал, а то бы и ее свистнул. Как пить дать. Вот обнародуют завещание, и Степан Егорыч на правах наследника в полицию обратится. Так и знайте. Лучше по-хорошему отдайте. – Обязательно, – сказала Ксения, слетела с крыльца и, не оглядываясь, пошла прочь. Ощущение у нее было такое, будто она наелась дождевых червей. Скользкие, жирные, они извивались у нее в желудке. Или это просто есть хотелось? Бросив взгляд на часы, показывающие начало третьего, она охнула и поспешила домой. До возвращения Милы с работы предстояло приготовить еду и еще хотя бы немного поработать над многострадальным переводом. * * * Он не был готов к тому, что увидит Линн. Именно Линн, а не Алину. Алину он привозил в Малодвинск лишь однажды, перед самой свадьбой, познакомить с бабушкой. Она выглядела в его родном городе совершенно естественно – двадцатидвухлетняя девчонка с двумя косичками, веселая и легкая, смотревшая на Погодина с обожанием. Линн выглядела в Малодвинске инородным телом. Дорогая, умудренная жизненным опытом, ухоженная пятидесятилетняя женщина, с пренебрежением относящаяся ко всему вокруг, включая своего мужа. Почти уже бывшего. Она и приехала за разводом, от неизбежности которого Погодин и сбежал в город своего детства. Ему наивно казалось, что, пока он здесь, Линн одумается, поймет, что слишком многое прожито вместе, а связывающие их нити невозможно разорвать. Она не одумалась. Несмотря на то что вся их размеренная американская жизнь была разрушена до основания, сожжена дотла, она все равно хотела туда вернуться. Именно туда, а не к детям. Оставшиеся в Америке дети были лишь поводом, прикрытием, и это Погодин понимал совершенно четко. Понимал и не осуждал, хотя от решения Линн и от ее поведения на губах оставался легкий приступ предательства. Его отчего-то задело, что, приехав в Малодвинск, она остановилась в отеле, а не в его доме. Как ни крути, они все еще были мужем и женой, которые не виделись примерно три недели. Уже чуть больше. Погодинский дом, оставшийся ему в наследство, был и ее тоже, но она выбрала люкс в отеле и даже не предупредила ни о своем выборе, ни вообще о приезде. Он совершенно случайно столкнулся с ней в гостинице, просто потому, что пришел к Олегу Васину. Интересно, когда именно она собиралась объявиться, если бы этого столкновения не произошло? Он задал этот вопрос, когда они уселись за столик в ресторане. У Линн всегда был хороший аппетит, особенно с дороги, и сейчас она заказала огромный стейк из мраморной телятины с овощами гриль, мимоходом удивившись, что в такой дыре, оказывается, подают приличное мясо. – Здесь вообще везде хорошая кухня, – сообщил Погодин в ответ на ее высказанное вслух изумление. – Северная глубинка сильно изменилась с тех пор, как мы с тобой сюда приезжали. Здесь полно туристов, и их умеют развлекать и ублажать, как ни странно. – Тебе идет патриотизм, Андрей, – засмеялась Линн и перешла на английский. То ли чтобы их разговор никто не подслушал, то ли потому, что так ей было привычнее, то ли из демонстрации какого-то глупого, почти детского протеста. Да, она приехала сюда, почти за тысячу километров от Москвы, чтобы подписать у него согласие на развод. Ей было важно сделать это как можно быстрее, не дожидаясь его возвращения и уж тем более нового назначения. Линн спешила уехать. Формально у властей США не было к ней претензий, только к ее мужу Рональду Тайлеру, которого выслали из страны без права когда-либо вновь пересечь ее границу. Их дети, два сына, Роб и Майкл, были уже взрослыми и жили отдельно. К ним претензий тоже ни у кого не имелось. Они могли уехать с родителями в Россию или остаться в стране, в которой выросли. Кто может судить их за то, что они решили остаться? Кто может судить Линн за то, что, уехав с мужем, она не смогла ни забыть детей, ни привыкнуть к новому для себя российскому менталитету? Выбирая между привычкой и детьми, с одной стороны, и мужем – с другой, она выбрала не его. Что ж, Погодин понимал, что рано или поздно ему придется с этим смириться. Его побег в Малодвинск был продиктован желанием отсрочить неизбежное. Глупая попытка, если учесть, что Линн не поленилась приехать сюда, так сильна оказалась ее воля к свободе от него, Погодина. Они играли две свадьбы. Первую в Москве, сразу после окончания института, когда они еще только проходили отбор в будущую школу агентов. Вторая их свадьба состоялась в Канаде, куда они, по легенде, «вернулись» после обучения в Сорбонне. Теперь предстояло расторгнуть оба брака, и именно эти документы, тщательно подготовленные юристами, чтобы комар носа не подточил, и привезла Погодину Линн. – Мне нужно все внимательно прочитать, – сказал он ей. – Подписывать, не разобравшись, я не буду. – Даже не сомневаюсь, – она усмехнулась, – ибо очень хорошо тебя знаю. Рон… – Зови меня Андреем, пожалуйста. В этом городе меня всегда звали так, в том числе и ты. – Да ради бога. Андрей, я не собираюсь сидеть в этой дыре больше двух, максимум трех, дней. Поэтому была бы тебе очень благодарна, если бы завтра ты мог мне сказать, какие правки хочешь внести. Я скину их юристу, и послезавтра, если все пойдет по плану, мы сможем все подписать, и я уеду. Если тебя это интересует, я уже купила билет. Наверное, Погодину следовало расстроиться, что она уже спланировала отъезд, но в душе у него было спокойно. Пусто, но спокойно.