Немного подумав, Ксения ввела в поисковую строку другое имя – Рональд Тайлер. Ссылок было немного, но все-таки они имелись. Скудная информация гласила, что чуть более года назад в Америке был раскрыт и задержан разведчик-нелегал, проработавший за пределами родины более двадцати пяти лет. По легенде, он был сыном канадского дипломата, получил частное образование в Сорбонне, где и «познакомился» со своей будущей женой, тоже канадкой, Линн Гослинг. После Франции пара около пяти лет прожила в Канаде (Ксения вспомнила турнир по танцам, да, так и есть), где оформила брак, после чего переехала в Соединенные Штаты. Второе образование Рональд Тайлер получил в Гарварде, где обзавелся связями с влиятельными людьми, после чего пятнадцать лет строил успешную карьеру финансового аналитика, вращаясь в высших экономических и политических кругах. Проведя в американской тюрьме примерно полгода, Рональд Тайлер был обменян на агента западных спецслужб. Вместе с ним в Россию уехала и его жена, против которой обвинений не выдвинули. Двое сыновей Тайлеров остались в Америке. Никакой более подробной информации в интернете не было. Так, разведчик-нелегал, значит. Ксения вспомнила свои подозрения, связанные с тем, что ее новый знакомый может оказаться иностранным шпионом, и засмеялась. В принципе, она все угадала верно, просто не с тем знаком. Господи, ну что за невероятное совпадение, что детектив, который она взялась переводить, оказался шпионским триллером. Так же не бывает. Она опасливо покосилась на Милу, но дочь через наушники не услышала ее веселого смеха или не стала выяснять, чем он вызван. Ну и хорошо, и ладно. Немного подумав, Ксения поменяла поисковую систему и ввела имя Тайлера теперь уже по-английски. Как она и ожидала, здесь информации нашлось гораздо больше, хотя, по большому счету, она повторяла то, что уже было ей известно, с разницей лишь в деталях ареста и содержания Рональда под стражей. Ничего нового, кроме рассуждений о дырах в национальной безопасности, Ксения из этих статей не почерпнула. Через полтора часа она захлопнула крышку ноутбука и задумалась. Пожалуй, понятно, что именно Андрей Погодин делает в Малодвинске – вернувшись в страну после многолетнего отсутствия и дожидаясь новой работы, пользуется случаем, чтобы провести отпуск на малой родине. Теперь ясно, почему он столько лет здесь не был. Такая биография делала совершенно невозможным его участие в убийстве Вики. В какую бы историю ни оказалась втянута девушка, она никак не могла касаться Погодина. Не того масштаба это был человек, чтобы по приезде в маленький городок встрять в криминальные разборки. Для этого он слишком умен и осторожен. Так, это понятно. Вопросов к Линн Тайлер это не снимало, конечно, но думать про надменную красавицу Ксении не хотелось. – Неплохое кино, – услышала она голос дочери и вынырнула из своих дум. – Ты закончила на сегодня? – Да, – поспешно и чуть виновато сказала Ксения, которая потратила последние полтора часа совсем не на перевод. – Чаю попьем? – Сейчас подогрею, – тут же охотно согласилась Милка и слезла с дивана. – Мам, ты сегодня из дома-то вообще выходила или так и просидела за письменным столом? – Я ходила в интернат, – призналась Ксения. Хотя почему призналась, не было в ее поступках ничего предосудительного. Если не считать злосчастного поцелуя, разумеется. – В интернат? А, где старый учитель жил. Зачем? Первой реакцией было сказать про книжки по истории Малодвинска, но Ксения быстро поймала себя за язык – книжки эти спокойно лежали на столе, и не знать этого Милка не могла. – Мне не дает покоя вся эта история, – сказала Ксения дочери. – Я даже не могу точно сказать почему. Я эту девушку ни разу в жизни не видела, да и ты успела сдружиться с ней не так уж и сильно. Но мне было нужно еще раз увидеть интернат, где жил Валевский, своими глазами и поговорить с директором. – Поговорила? – Да. Но ничего нового не узнала, если честно. – Ты знаешь, мам, вот что меня удивляет в этом городке, так это то, что тут все со всеми разговаривают. У нас бы тебя даже на порог не пустили без официальной бумажки, а уж про Москву я вообще молчу. А тут все друг другу рады, совершенно открыты и без камня за пазухой. Удивительно, что в наше время такие заповедные места еще остались. – Остались-то они остались, но убийство произошло именно в этом заповедном месте, – напомнила Ксения. – Кстати, я сегодня в интернате еще двух персонажей встретила, о которых твоя гипотеза об открытости и доброжелательности разбивается напрочь. И она рассказала дочери о старичке Степане Егорыче, мечтающем о теплой куртке на меху, и его жене, обозвавшей Ксению фифой. Мила слушала внимательно, накручивая на палец локон, что служило у нее высшей формой сосредоточенности. – Мама, – сказала она, когда Ксения наконец замолчала, – а ты знаешь, с этой курткой совершенно точно что-то связано. Она не просто так пропала, понимаешь? – Мила, ну что ты глупости говоришь, – засмеялась Ксения. – Я, конечно, эту куртку не видела, но у пожилого, одинокого и не очень богатого человека, который был вынужден продать недвижимость, чтобы оплачивать свое пребывание в доме престарелых, не могло быть какой-то супердорогой куртки, которую стоило воровать. И уж точно не из-за куртки, а точнее, верхней, непромокаемой ее части, убили Вику. Ты же это понимаешь. – Ну разумеется, – с досадой сказала дочь, которая терпеть не могла, когда с ней спорили. – И все-таки это все выглядит очень подозрительно. Посуди сама, меховая подстежка, которая представляет хоть какую-то ценность, осталась в шкафу, а верхний кусок плащевой ткани исчез. Вдруг в него кто-то заворачивался, чтобы остаться неузнанным? Это я так, в порядке бреда, говорю. Как это называла Мила, «в порядке бреда», Ксения вдруг представила, как в просторную непромокаемую и непродуваемую мужскую куртку поспешно облачается Линн Тайлер, накидывает на голову капюшон, чтобы ее никто не узнал, крадется по темным коридорам затихшего на ночь интерната. А что потом? Она идет на берег реки и убивает Вику Угловскую? Но зачем? И почему Вика вообще оказалась у воды почти в полночь? Она представила набережную, а внизу неспешно несущую свои воды Двинку, вдоль которой расставлены деревянные плоты, неуместные и дико выглядящие в двадцать первом веке и тем не менее существующие. До того как она приехала в Малодвинск, Ксения даже представить не могла, что женщины могут до сих пор ходить к реке, чтобы полоскать белье или мыть ковры. В ее повседневной реальности стирали в машинах-автоматах, которые уже лет пятнадцать как стояли в каждой квартире, а для чистки ковров вызывали выездной клининг. Может, Вика пришла на берег именно за этим? Днем она работала в гостинице, ее смена закончилась только в восемь вечера, потом она, скорее всего, отправилась в интернат, к старому учителю. Возможно, хотела снять с души тяжелый груз, связанный с тем, что она стала воровкой. Ее видели там неприятные старички – Степан Егорыч с супругой. Вполне возможно, что для хлопот со стиркой девчушка нашла время уже ближе к ночи. Хотя нет, это же глупость какая-то. Что ей вдруг так срочно могло понадобиться выстирать? Ответ был настолько очевидным, что Ксения охнула и приложила ладошку к губам. – Ты чего, мама? – А ведь ты права, – сказала Ксения медленно. – Милка, ты даже не представляешь, какая ты умница. Ты же совершенно права. – Господи, боже ты мой, да в чем же? Говори быстрее. – Куртка! Конечно, куртка! В день своей смерти Вика, украв документы, закончила смену и ушла из гостиницы. Думаю, что она отправилась в интернат. По крайней мере, соседи Валевского сказали мне, что она забегала. Она носила старику еду, поэтому ей понадобилось время, чтобы после работы купить продукты или забежать домой за уже готовой стряпней, потом она пришла к Николаю Петровичу. Думаю, что она рассказала ему про то, что украла бумаги у Васина. Судя по всему, ее сильно тяготило то, что она сделала. Не такой она была человек, чтобы спокойно совершить кражу. – Совершенно не такой, – подтвердила Мила. – Она провела в интернате какое-то время. А потом Николай Петрович попросил ее постирать ему зимнюю куртку, на которую точил зуб Степан Егорыч. Это Вика отстегнула меховую подстежку и убрала ее в шкаф, а куртку забрала с собой. И на «полоскалке» она очутилась именно потому, что ей нужно было заняться стиркой. Это могло быть гораздо раньше, чем в полночь. Куртка довольно большая, на то, чтобы вручную ее оттереть мылом, требуется время. Я обратила внимание, что все хозяйки Малодвинска стирают на этих деревянных плотах, используя мыло, не порошок. – Мам, какой порошок в реке? Это же неэкологично. – Да, наверное. Никто из случайных прохожих даже внимания бы не обратил на женскую фигуру, которая расположилась на деревянном плотике и что-то стирает. Она должна была провозиться не менее сорока минут. За это время стемнело, стало безлюдно, а убийце вполне хватило времени испортить камеру и вернуться к ничего не подозревающей девушке. – Такое вполне могло быть, – подумав, сказала Мила. – Но, мама, в твоем логическом умозаключении есть одна очень большая дыра. – Какая? – При таком раскладе никто, кроме самой Вики и еще Валевского, не мог знать, что она отправится на реку. Не старый же человек, который почти не вставал из-за проблем с сердцем, сначала выдумал предлог, чтобы отправить свою воспитанницу на реку, а потом пробрался следом и зверски задушил ее, после чего вернулся в интернат, в свою постель. – Согласна, что-то не сходится, – пробормотала Ксения. – Мама, а Андрей Михайлович знает про куртку? Он в курсе, что ты ходила в интернат? Вы там были вместе? Ксения густо покраснела, хотя обычно ее кожа не выдавала подобных вегетативных реакций. – Нет, я была одна. С чего ты взяла, что мы были вместе? Мила внимательно смотрела на мать. Вид у нее был слегка озадаченный. – Да с того, что вчера вечером вы вместе ходили на набережную, смотреть на камеры. У вас же игра в сыщиков, и вам она нравится именно потому, что затеяна на двоих. Мам, я же уже большая девочка и все понимаю. – Вчера мы действительно ходили вдвоем, – выдавила из себя Ксения, – а сегодня я была одна. И никакой, как ты изволила выразиться, игры на двоих мы не ведем. Каждый из нас сам по себе. А Погодин еще и женат. – Женат, да? – с разочарованием в голосе протянула дочь. – Впрочем, странно было надеяться. Такой видный мужик не может быть холостым. Но тот факт, что он уже довольно давно торчит тут один, свидетельствует о том, что в семье у него не все гладко. Да и вообще, ты же не замуж за него собралась. А для того, чтобы встрепенуться от спячки, он подходит как нельзя лучше. – Мила, что за цинизм! – возмутилась Ксения. – В конце концов, это просто неприлично – говорить такие вещи матери. Как бы то ни было, сегодня я ходила в интернат одна. И про результаты моего похода Андрей Михайлович ничего не знает. – То есть вы сегодня не виделись? Этот простой вопрос поставил Ксению в тупик. Врать дочери не хотелось, тем более что это вранье не имело ни малейшего смысла. – Виделись, мельком, в гостинице, – призналась она. – Но не разговаривали. – В какой гостинице, мама? Ты же сказала, что ходила только в интернат. – Я этого не говорила. Я была в интернате и ходила в «Северное сияние», чтобы поговорить о Вике с Олегом Васиным. Он был занят, поэтому мне пришлось обождать в ресторане. И там за соседним столиком сидел Андрей Михайлович с женой. – С какой женой?! – возопила Мила, сверкая глазами. – Мама, ты меня с ума сведешь, ты можешь понятно рассказывать? Пришлось объяснять про женщину, которую Мила, скорее всего, видела сегодня у палатки с носками, а несколькими днями ранее – разговаривающей с Викой Угловской. Правда, про «шпионскую» линию Ксения пока предпочла умолчать. – То есть ты хочешь сказать, что все это время его жена скрывалась в соседнем доме? – недоверчиво спросила Мила. – Но этого не может быть. Мама, я несколько дней за ним практически следила, потому что он мне правда понравился. Я голову могу дать на отсечение, что он живет один. Правда, в то, что эта фифа его жена, поверю легко. Уже второй раз за сегодня Ксения слышала слово «фифа». Правда, в первый раз оно относилось к ней самой, а сейчас вот к Линн Тайлер. И это притом что на свете вряд ли существовали два человека, более непохожие друг на друга. – Мама, надо сходить к Андрею Михайловичу и все ему рассказать, а также выяснить, в курсе ли он, что его жена зачем-то общалась с Викой. Заодно и свою версию со стиркой куртки изложишь. – Я никуда не пойду и ничего излагать не буду, – ровным голосом сообщила Ксения. – Мне сегодня и так хватило унижений, когда я распиналась со своими мыслями перед Васиным, а потом выяснилось, что они с Погодиным это все уже обсудили. Нет уж, дудки. Давай пить чай и собираться спать. Тебе завтра рано вставать. – Завтра выходной, – с видимым удовольствием сообщила Мила. – Можно спать сколько хочешь. А проснувшись, напечь пирогов с мясом и с капустой. Мам, напечешь пирогов? Если ты не хочешь разговаривать с нашим замечательным соседом, потому что между вами явно что-то произошло, то так и быть, к нему схожу я. Отнесу пироги, все расскажу и выспрошу. Договорились? – Нет, не договорились, – сердито сказала Ксения. – Но пирогов напеку, ибо больше по городу ни с какими дурацкими расследованиями бегать не собираюсь. Васин прав, и без меня разберутся. – Обещала коза в огород не ходить, – туманно заметила Мила и выплыла из комнаты. – Ладно, пошли пить чай. И с пирогами ловлю на слове. В эту ночь Ксения спала беспокойно. Сначала она долго не могла уснуть, крутя в голове все факты, касающиеся убийства Вики, то так то эдак. Потом все-таки провалилась в мутную тяжелую дремоту, из которой выныривала раз в час, смотрела на часы, убеждалась, что до утра еще далеко, и засыпала снова, как будто в яму падала. Все это время ей являлись какие-то сны, бессвязные, рваные, не имеющие ни начала, ни конца. В них ей смеялась в лицо Линн Тайлер, красивая, холеная, надменная Линн, которой Ксения в плане внешности даже в подметки не годилась. Отсмеявшись, Линн натягивала на себя огромную брезентовую куртку, набрасывала на голову капюшон, а потом скидывала его, словно фокусник, являя миру лицо соседки тети Стеши, горестно вздыхающей из-за смерти Николая Валевского. Раскачивались на натянутой между деревьями проволоке яркие, сплетенные из ивовых прутьев шары, все быстрее, быстрее, а под конец с такой скоростью, что во сне у Ксении начала кружиться голова. Она в очередной раз пробудилась, резко села в постели, отгоняя сновидение, которое почему-то казалось страшнее кошмара. Кинула взгляд на часы – начало пятого. За окном занимался августовский рассвет. Она откинулась на подушки и попробовала думать логически. Если она права и Вика пришла на деревянные мостки, чтобы постирать куртку, то куда та подевалась после того, как девушку убили? На месте происшествия никакой куртки не было, по крайней мере никто про это не говорил. Могла она утонуть? Наверное, но у берега довольно мелко, так что полицейские, скорее всего, все равно бы ее заметили. Не обратили внимания? Куртку унесло течением? Ксения снова села на кровати и попыталась представить Двинку, лениво перекатывающую воду, а также ее берега. Чуть дальше, за парком, они были нерасчищенными, заросшими ивняком. Конечно, Ксения плохо разбиралась в гидрофизике, но понимала, что вряд ли довольно большой намокший предмет одежды унесло на середину реки, значит, куртку могло прибить к берегу или она запуталась в кустах, где на нее просто никто не обратил внимания. Ей так хотелось проверить свою версию, что все тело начало колоть иголками от нетерпения. Ксения тихонько встала с дивана и заглянула в комнату дочери. Мила крепко спала, сладко посапывая. Что ж, не будет ничего дурного, если она сейчас оденется, добежит до реки и посмотрит в кустах. В любом случае она успеет вернуться до того, как дочь проснется, и объяснять, почему она нарушила самой себе данное обещание не заниматься расследованием, будет вовсе не надо. Через десять минут Ксения легкой тенью уже скользила по пустынным улицам спящего городка. * * * Образ скончавшегося школьного учителя становился все более странным. Глубоко порядочный, всю жизнь беззаветно любивший одну женщину, заботящийся об одинокой сироте человек, посвятивший свою жизнь истории родного края, неожиданно оказался совсем не против того, чтобы за восемнадцатилетней девочкой ухаживал олигарх, разменявший шестой десяток, и мало того, попросил этого «поклонника» фактически украсть для него чужие документы, да еще руками Вики, которой оба, по их словам, сильно дорожили. Нонсенс же.