Распрощавшись с Васиным, Андрей, не задерживаясь, покинул гостиницу, дошел до небольшого магазинчика, где привык покупать продукты, потому что они всегда были здесь свежими, как следует запасся провизией, чтобы не думать об этом хотя бы ближайшие три дня, и, нагруженный пакетами, отправился домой. По дороге ему снова захотелось есть, поэтому, придя домой, наделав бутербродов и заварив свежего чаю, он с удобством расположился за кухонным столом. Взял лист бумаги и, прикусывая от вкуснейшего бутерброда и прихлебывая горячий чай с молоком, начал рисовать только ему одному понятные квадратики, кружки и стрелочки, пытаясь привести все известные ему факты хоть в какое-то подобие системы. Та не выстраивалась, настырно рассыпаясь на куски. От работы его отвлек телефонный звонок. Линн. Что ж, раз эффект неожиданности не сработал, сейчас она будет брать его измором. Предсказуемо. И неинтересно. – Да, Алина, – сказал он, зная, что взбесит ее, используя русский вариант имени. – Тебе так нравится меня злить? – услышал он в ответ довольно нервный голос и усмехнулся. Один – ноль. – Ты почему ко мне не поднялся, Погодин? Что это за цирк с передачей договора через посыльного? – Я не поднялся, потому что не хотел подниматься. – В некоторых случаях сказать правду было гораздо эффективнее, чем врать. – Алина, я внес правки, и если твой юрист успеет, то завтра буду готов подписать наш бракоразводный договор. К назначенному времени я могу подойти в гостиницу. Встретимся в ресторане. Договорились? – Погодин, ты что, меня боишься? – с подозрением спросил голос в трубке. – С каких это пор ты стараешься не оставаться со мной наедине? Думаешь, что не сможешь устоять и потом сохранить лицо? Это же для тебя всегда было важным – сохранить лицо. – Алин, все гораздо проще, – устало вздохнул Андрей. – Я встретил другую женщину. И именно поэтому не хочу приходить к тебе в номер. Эта полуложь-полуправда была, пожалуй, жестокой по отношению к жене, но он знал, что иначе поползновения Алины не остановить. Она всегда очень последовательна в том, чего хочет. А сейчас она желала напоследок одержать окончательную и бесповоротную победу над Андреем Погодиным, сдавшимся на милость победительницы. Она хотела уехать, увозя вкус победы на губах. Нет, не получится. В трубке стояла тишина, как будто жена осмысливала сказанное. – Ты встретил другую женщину? Где? Здесь? В этой дыре? И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – Голос ее звучал насмешливо. – Погодин, тебе же интеллектуалку подавай. Тебе с дояркой скучно будет. Нет, Андрей, я все понимаю. Тебе обидно, что я решила тебя бросить. Но ты же знаешь, что так сложились обстоятельства, и я бы никогда этого не сделала, если бы не выбор, перед которым я очутилась. Мы можем расстаться друзьями. И оставить приятное послевкусие, потому что нам всегда нравилось заниматься любовью друг с другом. Чего ты упираешься, дурачок? – Алина, когда все будет готово, назначь время, и я приду подписать договор, – сказал Погодин и отключился. Думать о загадочном деле, которое неожиданно захватило его целиком, ему было гораздо интереснее, чем разговаривать с женой. Она была последней ниточкой, соединяющей его с прошлым, и сейчас эта связь рвалась окончательно и бесповоротно. Как ни странно, снедавшая Погодина до этого мутная тоска по прошлой жизни тоже куда-то исчезла. На душе сделалось легко, как в детстве на Пасху, когда бабушка за неделю ставила в вазочку на окне веточки набухшей вербы, пекла обязательный кулич, красила яйца луковой шелухой, и было во всем этом тайном действе (как школьной учительнице, бабушке не пристало соблюдать религиозные обряды) столько света, тепла и покоя, что маленький Андрей с нетерпением ждал затеянную бабушкой суету, а потом так и засыпал на кухне, разморенный ароматом сдобы и уютным звоном мисок и плошек. Много лет он и не думал про Пасху, а теперь вот неожиданно вспомнил. Лежащий перед ним лист покрывался узором, который, как знал Погодин, обязательно должен был расставить все случайные и, казалось, не связанные друг с другом факты по местам. Он понимал, что произойдет это не сразу, и не боялся траты времени, не считая ее пустой. В своей деятельности он всегда давал информации вылежаться, даже если она казалась совершенно очевидной. И это позволяло открывать новые грани и видеть ситуацию под другим углом. Перед тем как лечь спать, Андрей еще с час разгружал бабушкин подвал, решив довести до конца инвентаризацию имеющегося там хлама. Следствием этого стала еще больше разросшаяся куча мусора во дворе, для вывоза которой на свалку точно потребуется грузовик, и набитая на голове очередная шишка. Высота подвала категорически не была рассчитана под погодинский рост, хотя особо высоким он себя не считал. Подумаешь, метр восемьдесят, не исполин, мягко говоря. В голове шевельнулась какая-то странная мысль, связанная с его, погодинским, ростом, но шишка гудела, отбивая желание шевелить мозгами, да и часы показывали половину второго ночи. Можно, пожалуй, и спать лечь. Он знал, что заснет сразу. Мучившая его почти месяц бессонница ушла насовсем, безвозвратно, и связано это было как с наконец подвернувшейся гимнастикой для ума, так и с окончательно определившимся разводом. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Впрочем, ничего страшного в мысли о разводе Погодин больше не видел. Он действительно заснул легко и спал крепко и без сновидений. Лишь под утро, когда первые солнечные лучи начали нахально пробираться сквозь плотно задернутые шторы, ему вдруг приснилось, как он с одноклассниками сбегает с последнего урока, чтобы успеть на дневной сеанс в кино. По дороге обсуждается, куда деть портфели, и он, Андрей Погодин, предлагает спрятать их в дупле старого дуба, растущего на берегу речки Двинки. И именно ему, Андрею, предстоит забраться по шершавому стволу вверх, чтобы добраться до расположенного высоко дупла, и он лезет, сдирая в кровь руки и щеку, которой прижимается к вековому стволу, и срывается вниз, и снова карабкается вверх, не желая сдаваться, потому что остальные смотрят на него снизу. Андрей вынырнул из сна, тяжело дыша, хотя в нем не было ничего неприятного. Более того, такой совместный побег с уроков, чтобы всем классом сходить в кино, ему действительно помнился. Он даже фильм, который они тогда смотрели, не забыл. Символично, что это было «Чучело». И именно на примере этого фильма бабушка объяснила тогда маленькому Андрею, почему не будет его наказывать. Потому что нельзя отрываться от коллектива. Точку зрения свою отстаивать можно, если считаешь поведение других неправильным, а вот идти поперек коллектива нельзя. Вот только ничего они в дупло в тот раз не прятали, потому что оно не вместило бы двадцать портфелей. Правда, старый дуб, растущий в парке, в качестве схрона для портфелей они все использовали время от времени, когда по дороге из школы домой нужно было ненадолго избавиться от тяжести учебников. Просто не все разом, а по двое-трое, а то и поодиночке, к примеру, если пришла в голову мысль искупаться в по-весеннему холодной Двинке. Черт. Пришедшая в голову мысль была такой неожиданной, что Андрей рывком сел на кровати. Как же он про это не подумал? Ведь на дуб еще прошлой ночью его внимание обратила Ксения, которой он даже рассказал, как закидывал в дупло ранец. Вот ведь идиот, почему ему даже в голову не пришло это проверить? Часы показывали пять утра. Прекрасно. Солнце уже взошло, но на улицах еще пустынно, так что никто не увидит, как взрослый солидный человек лазает по деревьям. Быстро одевшись, Андрей сунул в карман джинсов телефон, запер дом и поспешил в парк на берегу Двинки. Кратчайшая дорога вела вдоль набережной, утро было довольно прохладным, и Андрей ежился, ругая себя, что не прихватил куртку. Три дня до осени, что тут скажешь. Чтобы проверить внезапно возникшую у него гипотезу, он решил дойти до того места, где располагалась деревянная «полоскалка», на которой убили Викторию Угловскую, а уже оттуда пройти той дорогой, которой должен был проследовать к дубу убийца, предусмотрительно отвернувший единственную камеру, способную его запечатлеть. Он был прав, улицы в столь ранний час были совершенно пустынны. До набережной Андрей дошагал за десять минут, не встретив ни одного человека. Вот только на берегу, чуть в стороне от злополучной «полоскалки», метрах в ста пятидесяти ниже по течению, кто-то копошился, пытаясь что-то вытащить из воды, а точнее, из растущих в ней кустов. Что-то в движениях небольшой фигурки показалось Погодину знакомым, он подошел чуть ближе, пропустив нужную ему тропинку, ведущую в глубину парка, к дубу, чтобы с удивлением убедиться, что таинственный незнакомец, точнее незнакомка, – не кто иной, как Ксения Александровна Королева. Сердце пропустило удар, а потом забилось с удвоенной силой. В последние два раза, когда они виделись, Погодин вел себя как дурак и в полной мере это осознавал. Даже страшно представить, что именно она про него думает. Впрочем, гораздо интереснее было знать, что именно она делает на пустынном берегу реки в пять утра и что пытается вытащить из воды. – Ксения, – негромко позвал он, стараясь не напугать ее своим внезапным появлением. Она все-таки вздрогнула, уронила ветку, которой орудовала, пытаясь подтащить к берегу что-то большое и темное, обернулась и облегченно выдохнула, увидев Погодина. – Андрей Михайлович, вы меня напугали. Как вы тут оказались? – Это вы как тут оказались? – Он искренне восхитился самообладанием этой «козявки», застуканной явно за чем-то неприглядным, но не сдающей позиций. – Судя по вашему смущенному виду, опять проводите самопальное расследование. Вам разве не говорили, что это может быть опасным? Впрочем, ему не удалось ее смутить. – Не читайте мне нотаций, а лучше помогите, – деловито сказала Ксения. – А еще скажите, откуда вы узнали про куртку? – Какую куртку? – удивился Погодин. – Вон там, в воде, куртка Николая Валевского. К ней имеется еще подстежка на натуральном меху, что делает ее универсальной и очень теплой. Он обещал завещать ее соседу по интернату, но после смерти Николая Петровича выяснилось, что куртка пропала. Меховая подстежка в комнате, в шкафу, а самой куртки нет. Признаться, Погодин ничего не понял. – Стоп, давайте сначала. – Да боже мой. Что непонятного? У покойного Валевского в интернате есть соседи, пожилая пара – старичок и старушка. Старичку очень запала в душу куртка, принадлежавшая учителю, и он все пытался уговорить того подарить ему ее. Мол, все равно Валевский болеет сильно, явно до зимы умрет. Погодин зло усмехнулся. – Узнаю присущую некоторым людям любовь к ближнему. – Валевский куртку не отдал, но пообещал, что обязательно укажет ее в своем завещании, которое собирался писать. И тогда в случае его смерти куртка точно перейдет к этому самому старичку. Когда стало известно, что Николай Петрович умер, эти его соседи решили подсуетиться и куртку забрать, чтобы не пропала. Вот только от ценной вещи осталась одна меховая подстежка. Понимаете? – Не совсем. – Андрей Михайлович, ну подумайте сами. Что могло заставить Вику Угловскую пойти на реку поздним вечером? Что делать молодой девушке на мостках, где все женщины города полощут белье и моют ковры? Погодин все еще не понимал. – Вика могла отправиться на реку, чтобы прополоскать что-то. Что-то достаточно большое и тяжелое для того, чтобы стирать это дома. Конечно, я не сразу зацепилась мыслью за куртку, но почему-то возвращалась к факту ее пропажи снова и снова. Верхняя часть куртки из плотной непромокаемой ткани. С ней не справиться стиральной машине, она большая и очень тяжелая. А вот на деревянных мостках постирать такую одежду очень удобно. Разложил, и шаркай щеткой, а потом прополощи в проточной воде, и готово. Я поняла, что Вика пошла на реку, чтобы постирать пропавшую куртку. Рядом с телом ее не нашли, а дальше же никто не смотрел. Никто не знал, что надо искать какую-то куртку. Понимаете? Никто, кроме меня. Я не могла дождаться, пока рассветет, чтобы проверить свою версию. Вскочила и побежала сюда. Я просто шла по берегу вдоль течения, понимая, что шансов у меня немного. Куртка могла уплыть ниже, а могла намокнуть и утонуть, но мне все-таки повезло. Видите, она застряла в кустах. Помогите мне ее достать, Андрей Михайлович. Погодин молча стоял и смотрел на нее во все глаза. Эта женщина не переставала его удивлять. – Вот что, Ксения Александровна, – сказал он, когда к нему вернулся дар речи, – мы с вами вытаскивать куртку из воды не будем. Мы сейчас дождемся, пока наступит шесть утра и станет прилично звонить чужим людям, не испытывая неловкости, а тогда возьмем на себя смелость разбудить следователя Поташова. Если вы правы в своих умозаключениях, а это, разумеется, именно так, потому что когда я осматривал комнату Валевского, то обратил внимание, что в ванной почему-то отсутствует мыло, то куртку из воды нужно доставать с полицией и понятыми. – Но до шести, – она задрала рукав тонкого свитерка и посмотрела на часы, – еще сорок минут. – Я знаю, как провести их с пользой, – заверил Ксению Погодин. – Вы спросили меня, как я тут очутился, так пойдемте, проверим возникшую у меня версию, раз уж ваша подтвердилась. Она колебалась лишь мгновение. – Хорошо, – сказала Ксения и отошла от кромки воды. – Вы убеждены, что, пока мы с вами ходим, куртка никуда не денется? – Совершенно. Она крепко зацепилась за ветви, поэтому не уплывет, преступник, видимо, не считал ее уликой, раз не стал с ней возиться сразу, а местные бомжи тоже вряд ли положат на нее глаз в ближайшие полчаса, да и идти нам недалеко. – А куда? – с любопытством спросила Ксения. – К дубу. – Что? Зачем? Ничего не ответив, Погодин протянул ей руку, чтобы помочь подняться по берегу вверх, на выложенную плиткой набережную, но она лишь независимо дернула плечом и начала подниматься сама. Андрей вздохнул. Он и не ожидал, что она так легко и быстро простит ему тот оборванный поцелуй. В полном молчании они вышли на набережную и углубились в парк, довольно быстро дойдя до старого могучего дерева, так своевременно приснившегося сегодня Погодину. Подтянувшись на нижней ветке, он довольно ловко поднялся на нее, обнял шершавый ствол руками, практически прижался к нему, ощущая терпкий, чуть горьковатый запах дубовой коры, протянул руку, засунул ее в дупло, надеясь, что его не схватит за пальцы никто из неожиданных обитателей, пошарил там с минуту. Пальцы скользили по чему-то похожему на мох, мелкие веточки, кажется перья, а потом уткнулись во что-то гладкое и холодящее пальцы. Кожа. Кажется, в детстве была еще одна ветка, чуть ближе к дуплу, стоять на ней, доставая школьный ранец, было гораздо удобнее, но по прошествии тридцати пяти с лишним лет ее уже не было, поэтому приходилось балансировать, чтобы не упасть. – Осторожно, – услышал он снизу голос Ксении и улыбнулся. Эта женщина пусть немного, но волновалась за него. Пальцы зацепили какой-то кожаный ремешок, оказавшийся лямкой небольшого рюкзака. Еще мгновение – и Погодин держал его в руке: не самой дорогой марки, но все-таки качественный рюкзачок из натуральной кожи. Подарок от Соболева. Андрей показал находку Ксении, глаза которой расширились от изумления. – Рюкзак Вики! – воскликнула она. – Преступник забрал его с деревянного плота, но не унес с собой, чтобы не привлекать к себе внимания. Он спрятал его в дупле. Но зачем? – В нем было что-то, нужное убийце, – спокойно пояснил Погодин, спрыгивая на землю. – На берегу было слишком темно, он не мог хорошенько разглядеть содержимое рюкзака, да и времени у него особо не было. Это и так надо иметь железные нервы, чтобы хладнокровно утопить молодую девушку, засунуть ее тело под мостки, закрепить проволокой, чтобы не всплыла раньше срока, и все это без гарантий, что его не увидят случайные прохожие. Путь отступления через парк он, разумеется, продумал заранее и камеру отвернул в сторону, чтобы пройти невидимым, так что дошел до площадки с фонарями, достал то, что ему было нужно, а рюкзак закинул в дупло неподалеку. Он его больше не интересовал. – Вам было не так легко туда залезть, хотя вы находитесь в прекрасной физической форме. Получается, что преступник тоже достаточно спортивен? – Нет, не получается, – покачал головой Погодин. – Чтобы достать что-то из дупла, нужно залезть на ветку. Чтобы что-то спрятать, достаточно просто забросить это с земли. Не так и высоко, под силу любому мужчине или даже женщине. Дернув за замочек, Андрей открыл рюкзак и высыпал его содержимое на траву. Они с Ксенией присели рядом. Ключи, кошелек, телефон. Так, с этим все понятно. Упаковка обозболивающих таблеток, самых простых. Пачка бумажных носовых платков. Тюбик с недорогой помадой, пудреница. Из отдельного кармашка, застегнутого на молнию, Погодин достал маленькую иконку, филигрань с финифтью. На него смотрел печальный лик Богоматери Одигитрии. Так, значит, убийство Вики не было случайным ограблением. Ничего ценного убийца из рюкзака не забрал. Толстая пластиковая папка зацепилась углами за ткань подкладки, ее пришлось доставать, приложив некоторое усилие. Погодин вынул ее, открыл, улыбнулся: те самые документы на тендер по строительству аэропорта, которые Виктория Угловская украла у Олега Васина, но так и не отдала Александру Соболеву. Кстати, непонятно почему. Больше в рюкзаке ничего не было. – Я не понимаю, – негромко сказала присевшая рядом с Погодиным женщина. – Что именно он забрал из рюкзака? Все же на месте, включая документы, значит, все это убийце было совсем не нужно? – Получается, так. – Но если бы он не искал что-то, он бы просто не забирал рюкзак с плота. Зачем все эти сложности? – И тут я тоже с вами согласен. – Но тогда что пропало? – Понятия не имею, – честно признался Погодин и начал споро собирать все лежащие на траве предметы обратно в рюкзак. Только папку с документами он засунул за ремень брюк, спрятав под футболкой. – Зато я знаю, что сейчас мы позвоним Поташову и предъявим ему сразу две улики по делу. Боюсь, его несильно обрадует, что это мы догадались их найти, а не его сотрудники. – Вы так и не скажете полиции про документы?