– Услышала немного, только то, что вы собираетесь разводиться и что ваша жена называет вас Рональд. Он снова засмеялся. – Представляю, сколько вы успели надумать, пока не раскопали правду. Вы ведь ее раскопали, Ксения? Судя по тому, что я успел про вас понять, вы не успокоились, пока не поняли, почему мы с женой называем друг друга другими именами. – Я бы просто удивилась, но не стала ничего раскапывать, – запальчиво сообщила она. – Просто я вас вспомнила. Я видела вас и вашу жену раньше, в Канаде. И тогда вас представили именно как Рональда и Линн Тайлер, поэтому я действительно попыталась понять, что делает та поразившая меня пара, прекрасно танцующая танго, в маленьком северном российском городке. – Вы видели нас? Танго? – В голосе ее спутника проскользнуло легкое недоумение, но тут же прошло. Видимо, он держал в глубинах памяти все, что с ним когда-то происходило. – Ах да, любительские фестивали по танго в Торонто. Мы тогда с Линн разыгрывали из себя молодоженов, хотя на самом деле поженились за несколько лет до этого здесь, в России, и активно заводили знакомства. Фестивали для этого подходили как нельзя лучше. Вы же жили в Канаде, с мужем. Но я вас, признаться, не помню. – Мы не были в числе участников, просто зрители. Сидели за столиком с коллегами мужа, я смотрела и ужасно скучала по танцам, по свободной жизни, по дому. Вы с женой были самой красивой парой в зале, поэтому я вас и выделила. Случайно. И забыла на много лет. – Случайности не случайны, – задумчиво сказал Погодин. – Всегда был в этом убежден. Да, мы с моей женой Алиной действительно двадцать пять лет прожили далеко отсюда. А вернувшись, не смогли удержать то, что считали незыблемым, – свой брак. Видите ли, я теперь персона нон-грата, а Алина, то есть Линн, нет. Конечно, она во всем мне помогала, но доказать это не удалось, поэтому она сохранила канадское гражданство, так же как и наши сыновья Роб и Майкл. Кто может обвинить мать, что она хочет провести остаток жизни рядом со своими детьми? И даже если для этого нужно расстаться с мужем, выбор совершенно очевиден. Несмотря на спокойный тон, Ксения расслышала в его словах горечь. – Я никому не говорила о своем открытии, – негромко произнесла она, – и не скажу. Даже Миле, если надо. – Да в этом нет особо никакого секрета. – Андрей улыбнулся ей, и Ксения в очередной раз отметила, насколько идет ему улыбка. – Вы же из открытых источников почерпнули всю информацию обо мне, так что ореолом таинственности меня окружать совсем не стоит. Конечно, я особенно не афиширую свой послужной список именно здесь, в Малодвинске, но исключительно потому, что не привык к излишнему вниманию к своей персоне. Скоро я вернусь в Москву, получу назначение и выйду из тени, так что уж Миле можете рассказать все, что захотите. Ксения, почему вы спросили, не против ли Алина, чтобы вы пришли ко мне в гости, если знаете, что мы разводимся? Ксения растерялась. – Но она же жила в вашем доме до того, как переехала в гостиницу, – сказала она осторожно. – Я подумала, что, возможно, она и сейчас там или может прийти. – Она не там и прийти не может, – заверил ее Погодин. – И мне даже интересно, с чего вы взяли, что она жила в моем доме. Алина приехала только вчера и остановилась в гостинице. Интересно, почему он врет в такой мелочи? Что такого важного в визите его драгоценной супруги, что ее длительное пребывание в Малодвинске нужно держать в секрете? Теперь Ксения резко остановилась и даже руку отдернула. – Андрей Михайлович, я не люблю ловить людей на лжи. Поверьте, это не доставляет мне никакого удовольствия. Он тоже остановился и теперь смотрел на Ксению с искренним удивлением. – Я не лгу. Мне совершенно это не нужно. Что именно в моих словах кажется вам неправдой? – Мила заметила вашу жену в прошлую пятницу возле вашего дома. Более того, она видела ее разговаривающей с Викой Угловской. – Что-о-о-о? Господи, что за чушь? Линн приехала вчера. По крайней мере, о ее более раннем визите мне ничего не известно, я ее не видел, и в моем доме она точно не останавливалась. Они стояли друг напротив друга и почти орали. Интересно, куда это успели подеваться ее хорошие манеры, если она позволяет себе кричать на постороннего человека? Что сказала бы мама! – Откуда ваша дочь могла знать, что видит именно Линн, если она с ней не знакома? – Она вчера рассказала мне, что столкнулась с очень красивой, но, простите, неприятной и высокомерной женщиной у торговых рядов рядом с Успенским храмом. Та отвратительно себя вела по отношению к старушке, торгующей вязаными варежками и носками. По ее описанию я узнала вашу жену. А потом Мила сказала, что видела ее в прошлую пятницу, накануне моего приезда, когда торопилась на последний свой урок с Викой. Девушка пришла чуть раньше назначенного времени и разговаривала с вашей женой. И было это у вашего дома. Да, она еще сказала, что ваша жена приехала на машине – черном BMW. – Это более чем странно, – медленно сказал ее спутник. – Но я обязательно с этим разберусь. Хорошо, что вы мне об этом рассказали. Что вы встали, Ксения? Пойдемте. Я гарантирую, что завтрак в моем доме не чреват никакими неприятностями. – Тогда я забегу, чтобы оставить Милке записку. Я уверена, что она еще спит без задних ног, но волновать без нужды не хочу. Ну и захвачу что-нибудь вкусное. Не люблю чувствовать себя нахлебницей. Я обещала дочери испечь пироги, да и вам тоже, но сегодня уже навряд ли успею. И еще, Андрей Михайлович, вы же мне расскажете про вашу работу? Мне ужасно интересно. – Расскажу, – пообещал он, – то, что смогу, конечно. Но поверьте, что ничего особенно захватывающего в этом не было. Просто жизнь. Я действительно занимался сбором и анализом данных, в том числе финансовых. Это довольно скучно, если разобраться. Никаких погонь, перестрелок, ампул с ядом и всего того, чем славятся шпионские книги и фильмы. – И все же. Я никогда не видела ни одного разведчика. Тем более не стояла с ним лицом к лицу. Красивому лицу, надо признать. – У разведчиков разные лица, – засмеялся Погодин. – И не имеет никакого значения, мужские они или женские, красивые или нет. Есть стереотип, что при подборе на работу принято исходить из того, что человека с яркими внешними данными брать не стоит. Таких запоминают. Но иногда внешняя привлекательность позволяет быстрее расположить к себе людей. Впрочем, значение для этой работы все-таки имеют совсем другие качества. – Выдержка, смелость и храбрость? – Нет, не в первую очередь, – он снова засмеялся. – Скорее интуиция, понимание человеческих характеров, умение запоминать большой объем информации, а главное – логика и аналитические способности. Работа разведчика складывается из многих элементов. Это только Джеймс Бонд обезвреживал бомбы голыми руками и стрелял с двух рук. В жизни так не бывает. Это монотонный, не всегда интересный, скрупулезный труд по сбору крох информации, которая, складываясь в картинку отдельными пазлами, позволяет понять, что именно происходит, и принять правильное решение. Все. – То есть стрелять вы не умеете? – Почему? Умею. Мы с Линн проходили самую разнообразную подготовку, в том числе и по стрельбе. Но, к счастью, это умение мне ни разу не пригодилось. – Каково это – вжиться в роль иностранца и годами жить чужой жизнью? Получается, что вы даже родных не видели все эти годы? – Это было самым сложным – фактически добровольно отказаться от своей семьи. Мне было проще, потому что родители уехали на Север, на заработки, когда я был совсем маленьким, меня вырастила бабушка. Ее звали Глафира Сергеевна, и она работала учительницей русского языка и литературы в местной школе. Когда я уехал, то по молодости лет не очень понимал, что вряд ли еще когда-нибудь ее увижу. Она умерла лет через пять. Мы тогда с Линн уже отработали нашу легенду по внедрению, окончили Сорбонну и «вернулись» в Канаду, собираясь второй раз сыграть свадьбу. Мне сообщили, что бабушка умерла, когда ее уже похоронили. Разумеется, я не мог все бросить и приехать. Поэтому побывал на ее могиле только сейчас. По большому счету, я и приехал в Малодвинск, чтобы вернуть этот долг. А родители… Я привык, что их нет рядом. Мы продолжали переписываться, как делали это почти всю мою жизнь. Они были уверены, что я работаю по выгодному контракту в Африке, и совершенно не стремились меня видеть. Сейчас их уже тоже нет в живых. Линн пришлось тяжелее, она росла в очень дружной семье, конечно, когда все открылось, они были в шоке. И сейчас, когда она снова уезжает, думаю, это станет для них достаточно болезненным ударом. Хотя, разумеется, мы их финансово не бросали, и дальше я их тоже не оставлю. Спрашивать было страшно, потому что меньше всего на свете Ксения хотела причинить Андрею Погодину боль. – А дети? Они ведь тоже ничего не знали? – Разумеется, нет. Они родились в Канаде с разницей в два года, их родной язык английский, они в совершенстве владеют французским, но на русском не знают ни слова. Им даже в голову не приходило, что у нашей семьи могут быть русские корни. И, конечно, мой арест стал для них шоком. За мной еще и пришли в разгар празднования дня рождения Роба. Это наш старший сын. Не самый лучший подарок на двадцатилетие – смотреть, как твоего отца выводят из дома в наручниках. Надо признать, что Линн пришлось нелегко, ведь это она осталась им все объяснять. Почему мы в молодости сделали такой выбор, почему приняли решение жить такой жизнью. Конечно, понадобилось время, чтобы они как-то осмыслили услышанное, но у нас всегда были близкие отношения с детьми, поэтому они поняли и приняли нашу позицию. Точнее, смирились с ней. – Но с вами в Россию не поехали, – горько сказала Ксения. Ей было ужасно грустно слушать историю крушения семейного счастья. Впрочем, много ли семей могут похвастаться тем, что пронесли его через всю жизнь? К примеру, у нее тоже не получилось. Вот только Мила была с ней, рядом, и это оправдывало все остальное. Пожалуй, Ксения очень хорошо понимала чувства Линн Тайлер, то есть Алины Погодиной. – Они уже взрослые. У них собственная жизнь. Свой менталитет, сложившийся в определенных условиях. Они не обвиняют ни в чем меня, но хотят принимать решения самостоятельно и не иметь ничего общего с той профессией, которую я выбрал. Они остались, и теперь Линн собирается вернуться к детям. Вы ведь не можете ее осуждать, Ксения. Вы и сами сделали то же самое – уехали из своего дома, сломали привычный уклад жизни, поселились в маленькой квартирке на краю света, и все это только потому, что вы не захотели оставлять вашу дочь в беде. – К счастью, произошедшее с ней не характеризуется словом «беда». Это всего-навсего неприятность, последствия которой она переживет довольно быстро. Если для того, чтобы вылечить разбитое сердце, надо было уехать в Малодвинск, что ж, это не такая уж и большая цена. – А я рад, что вы уехали с дочерью, – Погодин вдруг улыбнулся, – потому что иначе мы бы с вами не встретились. А что касается моей истории, то это одно из правил, которые ты принимаешь, когда вступаешь в игру. Разведчики выполняют работу, которая, так или иначе, ломает судьбы и детям, и их родителям. И этот груз мне придется нести до конца жизни, хотя это вовсе не значит, что он совсем уж невыносим. При нынешних технологиях связи мы регулярно общаемся. И если я всю свою жизнь прожил вдали от своих родителей, то жизнь просто закольцовывает это в отношении моих собственных детей. К счастью, недостатка в родительской любви они никогда не испытывали, необходимое отцовское воспитание получили, да и Линн теперь будет рядом с ними. Ничего страшного. Живем дальше. За разговорами они дошли до Ксениной квартиры. Забежав в дом, она убедилась, что Мила сладко спит, даже не заметив ее отсутствия. Вот и хорошо. Оставив дочке записку, что она с Погодиным, Ксения прихватила запас продуктов, необходимый, чтобы на скорую руку испечь хотя бы шарлотку к чаю, раз уж не получилось с пирогами, и снова выскочила на крыльцо, где ее терпеливо дожидался сосед. При виде ее он сделал шаг, подхватил ее, ступившую с крыльца на дорожку слегка потрескавшегося от времени асфальта, прижал к себе так крепко, что она невольно пискнула, накрыл своими губами ее. «Если он опять от меня откажется, я умру», – отчетливо успела подумать Ксения. Андрей Погодин и в этот раз оторвался от ее губ, отстранился, но лишь для того, чтобы внимательно посмотреть ей в глаза. – Пошли? – просто спросил он. Она молча кивнула. * * * Ощущение дежавю было таким сильным, что Андрей с силой зажмурился и распахнул глаза, словно надеясь, что увиденная картина исчезнет. Но нет, подвал зиял разверстым люком, более того, в нем горел не выключенный неизвестным злоумышленником свет. Если сейчас окажется, что там внизу опять лежит кто-то с проломленной головой, то это будет, пожалуй, уже даже смешно. – Что случилось? – прошептала стоящая за его спиной женщина. Войдя в комнату и увидев открытый люк, он застыл, не давая ей пройти внутрь. Так требовали въевшиеся в плоть и кровь требования безопасности. – В моем доме опять кто-то побывал. – Опять? Что это значит? – Это значит, что два дня назад я, вот так же вернувшись домой, обнаружил здесь следы произведенного обыска, а в подвале – свалившегося с лестницы человека с пробитой головой. – Мертвого? – Пожалуй, в ее голосе не было ужаса, только деловитое любопытство. – Нет. Он в коме, в больнице. Так что спросить, что именно он тут забыл, невозможно. – Может быть, это тот же самый человек, который влез и к нам с Милой? – Нет, кто влез к вам, я знаю. Стойте здесь, я посмотрю, есть там кто-нибудь или нет. К чести Ксении, она не стала спорить, восклицать или охать. Послушно осталась стоять в дверном проеме, не собираясь создавать лишних проблем. Больше всего полковник Погодин ценил в женщинах уместность. Редкое качество, которым, по его наблюдениям, обладали немногие. Одеться соответственно случаю, сказать нужные слова или, наоборот, промолчать вовремя, появиться в тот момент, когда тебя ждут, и уйти в тень, если сейчас ты некстати, вот так стоять в стороне, не задавая вопросов и не мешая делать мужскую работу, – во всем этом и заключалась уместность. Когда-то она была присуща Алине, а вот Линн с годами ее потеряла. Кстати, странно: что она делала в Малодвинске неделю назад и почему не объявилась? Впрочем, ладно, об этом можно подумать позже. Не отвлекаясь больше на посторонние мысли, Погодин медленно подошел к открытому люку, из которого не раздавалось ни звука, лег на живот и аккуратно свесил голову вниз. Никого. Поднявшись, он легко спрыгнул в подвал, благо его высота это позволяла, доски пола мягко спружинили под ногами. Ожидая возможного нападения, Андрей быстро выпрямился, привычно стукнувшись головой. Да когда же он уже запомнит, что здесь низкие потолки? Подвал был совершенно пуст. Остатки хлама, который Погодин все собирался поднять наверх и вывезти на свалку, были окончательно разломаны и свалены в кучу. Да, здесь совершенно точно опять что-то искали. Но нашли ли? Вряд ли. Не доверяя лестнице, он подтянулся и рывком перекинул свое тело через край люка. Ксения Королева находилась там же, где он ее оставил, – в дверном проеме. Молодец, какая же она молодчина. – Ложная тревога, – сказал ей Погодин и улыбнулся. При взгляде на нее ему вообще постоянно хотелось улыбаться, словно он был не пятидесятилетним полковником службы внешней разведки, а двадцатилетним студентом. – Кто-то тут был, но уже ушел. – Повезло, что этот человек или эти люди приходили, когда вас не было дома, – сказала Ксения и зашла в комнату. Уместность! Да, уместность. – Иначе он или они могли бы причинить вам вред. – Везение тут ни при чем, – ответил он рассеянно, – этот человек (почему-то мне кажется, что он был один), скорее всего, следил за домом – и пробрался сюда именно тогда, когда я ушел. И вот эта слежка не нравится мне гораздо больше, чем, собственно, навязчивые попытки обшарить мой подвал. – Вы знаете, что там ищут? – Подозреваю, что осколок Варлаама, – усмехнулся он, – а еще жутко ценную икону Богоматери Одигитрии. – Но мы же нашли ее у Вики в рюкзаке. Она вовсе не пропала. – Мы нашли маленький, хотя и довольно дорогой сувенир. А вот та икона, о которой я говорил следователю Поташову, имеет очень большую историю и огромную, по нынешним меркам, цену. Вы прочитали книги Валевского? – Нет, не успела. – Голос Ксении звучал слегка виновато.