– Конечно, – ответил Оливье. – Если кто хотел – тут не было ни ограждения, ни натянутых веревок. Какая в них нужда? – Понимаете… – начала Клара. Все повернулись к ней. – Понимаете, я сюда вчера не заходила, в отличие от других вечеринок, когда, случалось, забегала передохнуть здесь минутку-другую. К общему удивлению, Габри кивнул: – Я иногда делаю то же самое. Чтобы побыть несколько минут наедине. – А вчера вы сюда не заходили? – спросил Гамаш. Габри покачал головой: – Слишком много было дел. У нас была выездная бригада из ресторана, но все равно за ними нужно присматривать. – Значит, убитая могла зайти сюда на минутку, – сказал Гамаш. – Она могла и не знать, что это ваш дом. – Он посмотрел на Клару и Питера. – Просто выбрала уединенное место, подальше от людей. После этих слов на несколько секунд воцарилось молчание. Они представляли себе женщину в красном кричащем платье. Вот она проскользнула мимо старого кирпичного дома. Подальше от музыки, от фейерверка, от людей, смотрящих на нее. Чтобы несколько минут побыть в тишине и покое. – Непохоже, чтобы она была робкого десятка, – заметил Габри. – Как и вы, – сказал Гамаш, слегка улыбнувшись. Он еще раз окинул взглядом сад. Тут был один вопрос. Нет, вопросов было много, но в данный момент старшего инспектора интересовало, почему никто из этих четверых не видел убитую живой, среди гостей. – Bonjour. К ним подошел инспектор Жан Ги Бовуар. При его приближении на лице Габри появилась улыбка, и он протянул руку. – Я начинаю думать, что вы приносите несчастье, – сказал Габри. – Стоит вам приехать в Три Сосны, как здесь обнаруживается труп. – А я думаю, что вы их специально привозите, чтобы мне не было скучно, – откликнулся Бовуар, тепло пожимая руку Габри, потом Оливье. Они видели друг друга вчера на вернисаже. Тогда они находились на территории Питера и Клары. В галерее. Но здесь была территория Бовуара – место преступления. Искусство пугало его. Но если на стену повесить мертвое тело, тут он был в своей стихии. Или если, как в данном случае, спрятать тело в саду. Это он понимал. С этим все было просто. Всегда просто. Кто-то так ненавидел жертву, что убил ее. Его работа состояла в том, чтобы найти убийцу и упрятать его в тюрьму. Тут не было места для субъективного. Не стояло вопроса, плохо или хорошо. Никто не говорил о перспективе и оттенках. О тенях. И нечего тут было понимать. Нужно было принимать мир таким, какой он есть. Собирать факты. Выстраивать их в определенном порядке. Искать убийцу. Да, это было просто, хотя голову нередко приходилось поломать. Но Бовуар готов был променять любой вернисаж на убийство. Хотя, как и все остальные, он подозревал, что убийство и вернисаж здесь взаимосвязаны. Эта мысль тревожила его. – Вот фотография, которую вы просили. – Бовуар протянул старшему инспектору снимок. Гамаш посмотрел на него: – Merci. C’est parfait[15]. – Он оглядел четверку своих собеседников. – Я бы хотел, чтобы вы посмотрели эти фотографии убитой. – Но мы ее уже видели, – возразил Габри. – Так ли? Когда я спросил, видели ли вы ее на вечеринке, вы все сказали, что ее трудно было бы не заметить в этом красном платье. Я думал так же. Когда я попытался вспомнить, видел ли я ее вчера на вернисаже, то на самом деле вспоминал, не попадалась ли мне на глаза женщина в ярко-красном. Я вспоминал платье, а не женщину. – И что? – спросил Габри. – Предположим, она поменяла платье, – сказал Гамаш. – Возможно, она была на вернисаже в чем-то другом, более консервативном. Она могла приехать сюда… – И в разгар вечеринки переодеться в красное платье? – недоуменно спросил Питер. – Зачем бы ей это понадобилось? – А зачем кому-то понадобилось ее убивать? – парировал Гамаш. – Как мог совершенно незнакомый человек оказаться на вечеринке? Вопросов всяких много, и я не говорю, что нашел ответ, но есть вероятность, что платье произвело на вас сильное впечатление и вы не обратили внимания на лицо. Он поднял фотографию: – Вот как она выглядит. Он протянул снимок сначала Кларе. Глаза женщины теперь были закрыты. Лицо спокойное, чтобы не сказать расслабленное. Даже во сне на лице остаются признаки жизни. На фотографии лицо было пустое. Без всякого выражения. Никаких мыслей, никаких эмоций. Клара отрицательно покачала головой и передала фотографию Питеру. Снимок обошел всех, и у всех реакция была одинаковая. Ничего. – Коронер готова переместить тело, – сказал Бовуар. Гамаш кивнул и сунул фотографию в карман. Он знал, что у Бовуара, Лакост и других будут свои копии. Извинившись, они с Бовуаром направились к телу. Два санитара стояли у носилок, ожидая команды переложить на них убитую женщину и отнести в машину. Тут же стоял фотограф. Все смотрели на старшего инспектора Гамаша, ждали его приказа. – Вы можете сказать, когда она умерла? – спросил Бовуар у коронера, которая только что встала и начала разминать затекшие ноги. – От двенадцати до пятнадцати часов назад, – ответила доктор Харрис. Гамаш посмотрел на часы, произвел несложные расчеты. Сейчас было воскресенье, половина двенадцатого. Это означало, что вчера в половине девятого неизвестная была жива, а к полуночи уже мертва. Воскресенья она так и не увидела. – Никаких явных следов сексуального или какого-либо иного насилия, если не считать сломанной шеи, – сказала доктор Харрис. – Смерть наступила мгновенно. Никакой борьбы. Я думаю, убийца встал у нее за спиной и свернул ей шею. – Так просто, доктор Харрис? – спросил старший инспектор. – Боюсь, что так. В особенности если жертва не ожидала ничего подобного. Если она была расслаблена и ее застали врасплох, то никакого сопротивления с ее стороны быть не могло. Одно быстрое движение – и шея свернута. – Но многие ли знают, как ломать шею? – спросила агент Лакост, разглаживая на себе брюки. Как и большинство квебекцев, она была небольшого роста и умела выглядеть изящной, даже если одевалась непритязательно для выезда за город. – Для этого ничего особенного не требуется, – ответила доктор Харрис. – Одно движение. Но не исключено, что у убийцы был запасной план. Задушить ее, если не удастся сломать шею. – Вы говорите об этом как о бизнес-плане, – заметила Лакост. – Может, так оно и было, – сказала коронер. – Холодный, расчетливый человек. Чтобы сломать кому-то шею, не нужно много сил, но поверьте, эмоционально это очень трудно. Вот почему большинство убийств совершается огнестрельным оружием или ударом дубинкой по голове. Или даже ударом ножа. Пусть убийство будет совершено не собственными руками, а чем-то другим. Не в борьбе, а в рассчитанном, хладнокровном деянии. Нет, – сказала доктор Харрис, отворачиваясь от тела. – Для этого нужен человек особого склада. – Что вы имеете в виду под «особым складом»? – спросил Гамаш. – Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, старший инспектор. – Но я хочу, чтобы вы прояснили свою мысль. – Это человек, которому было абсолютно все равно, психопат. Или человек, которому было очень, очень не все равно. Который хотел сделать это собственными руками. В буквальном смысле забрать эту жизнь. Доктор Харрис посмотрела на Гамаша, и тот кивнул: – Merci. Он подал знак санитарам, и они подняли тело и положили на носилки. Мертвую женщину накрыли простыней и унесли. Больше ей уже никогда не лежать на солнце. Фотограф принялся щелкать аппаратом; вокруг места, где лежала убитая, сомкнулась команда криминалистов. Начался сбор улик с того места, где лежало тело. Включая и сумочку. Все найденное было аккуратно каталогизировано, проверено, сфотографировано, данные распечатаны и принесены Бовуару. Губная помада, тональный крем, пачка влажных салфеток, ключи от машины, ключи от дома и бумажник. Бовуар раскрыл бумажник, прочитал фамилию на водительских правах и протянул права старшему инспектору: – У нас есть имя, шеф. И адрес. Гамаш посмотрел на права, потом на четырех местных жителей, поедавших его глазами. Он пересек газон и подошел к ним.