— Помощь нужна? — Заглянул в кабинет дядя Костя. Странно так на нас посмотрел. — Нет. — С серьезным видом отрапортовала Олька, пряча за спину руки в его перчатках. — Хорошо. — Неохотно согласился он и, прежде чем закрыть дверь, подмигнул мне: — Рад, что ты улыбаешься, Настён. А стоило ему скрыться, мы снова разразились смехом. Через пару минут я набрала Пашу, но номер не отвечал. — Хм, ладно. Тогда идем в общагу. — Сложила листы в папку. — В комнате у меня и дырокол имеется, и скоросшиватель. Как раз приведу работу в надлежащий вид. — Идем. — Согласилась Ольга. Распахнула дверь и чуть не налетела на высокого, хорошо сложенного шатена. Парню на вид было около двадцати лет, вот только взгляд его казался хмурым, серьезным и умудренным опытом. — Ой, простите. — Отпрянула в сторону подруга. — Мне нужен Константин Евгеньич. — Сказал он, не отрываясь от лица подруги. — А, это… там. — Она неуверенно махнула рукой в сторону зала. Парень оглянулся через плечо. — Возможно, отошел куда-то. — Предположила я. — Но он только что был в зале. — Подошла ближе. — Вот же он. — Указала рукой. — Возле окна. — Точно. — Кивнул парень. Бросил на нас короткий взгляд. — Спасибо. — Пожалуйста… — Пробормотала Ольга. Мне показалось, или она сказала это с придыханием? — Пойдем, — я взяла курсовую и вышла из тренерской. — Мне не терпится вернуться и принять душ. — Ага. — Оля последовала за мной, украдкой посматривая в спину парню. — Ух, грозный какой. Мне надо почаще бывать у вас. — Понравился? — Кто? Он? Мне? — Она поспешила на выход, обмахиваясь собственными руками, точно веером. — Нет. Или да? Разве что совсем чуть-чуть. И то больше из научного интереса. — Да-да. — Усмехнулась я, открывая двери наружу. — И в области какой из наук лежит этот твой интерес? Не физиологии случаем? — Ой, идем скорее, мне душно. — Отмахнулась от меня. — С чего бы это? — Просто голова закружилась, знаешь ли. — Олька выпорхнула на волю и тряхнула волосами. — Слишком высокая концентрация мужского пота и тестостерона. Духота-а! — Его зовут Кирилл. — Улыбнулась я. — Он на курс старше нас учится. Подруга невинно захлопала ресницами. В ее глазах сильнее вспыхнул огонек интереса: — И почему я его раньше не видела? — Ну, как же. — Мне приходилось щуриться, чтобы видеть названия улиц на табличках. — Нам туда. — Потянула ее за собой. — Срежем тут. — Мы перешли улицу, и я отпустила руку подруги. — Я сама-то его пару раз видела в прошлом году, потому и запомнила. У него еще брат-близнец есть. — Не-а, не помню. — Оля шла, забывая глядеть себе под ноги. — Такой же ходил, как Гай, надменный. Весь из себя. Редко появлялся в университете, а потом и вовсе пропал куда-то. — А я где была? — Да со мной вроде всегда была. — Тогда странно… Мне оставалось только пожать плечами. Мы вернулись в общежитие в бодром расположении духа. Когда подошла моя очередь в душевую, я как раз успела попить чаю, перекусить бутербродами и прибежать в коридор в обнимку с полотенцем. Вошла в ванную комнату и закрылась на щеколду. О, это было прекрасно. Не деревенская банька, всего лишь общественная душевая, в которой приходилось постоянно находиться в тапочках под нетерпеливое покашливание за дверью, но я смогла насладиться процессом в полной мере. Постояла под горячими струями воды, отрешаясь от всего на свете, расслабилась, успокоилась, привела мысли в порядок. И что важнее — вымыла с шампунем свои нерадивые волосы. Как говорят француженки: не нравишься самой себе, просто помой голову. А когда я вернулась в комнату, обнаружила Олю спящей поперек кровати в позе креветки с учебником по экономике организации в одной руке и глупым любовным романчиком в другой. Осторожно накрыла ее одеялом, забрала книжки, убрала их на тумбочку и подошла к зеркалу. Пожалуй, без очков я нравилась себе больше: никаких тебе мелких веснушек, неровностей кожи, и даже овал лица будто бы чудным образом выровнялся. Поправила пальчиками форму бровей, повернулась сначала одним боком, затем другим, улыбнулась самой себе. «Ничего так». Расчесала волосы и еще раз оглядела свое лицо придирчиво и досконально. Затем сняла халатик, оделась в спортивные брючки и мягкую розовую кофточку, которую купила мне мама. Это была ее последняя покупка, последний подарок. Невероятно печально и трогательно. А ведь мне шло. Мамочка всегда знала, что мне к лицу, и часто угадывала мои пожелания. Повертелась в последний раз перед зеркалом. Почти готова была признаться себе, что мне нравится то, что я вижу, когда вдруг зазвонил телефон. 8 — Хорошо, записала. — Пришлось немного слукавить. Да соврать, попросту говоря. Я носилась по комнате в поисках ручки или карандаша, но ничего подходящего никак не находилось. — Да-да, всё поняла. Принесу. На линии было очень шумно. Так, словно это Паша звонил мне с оживленного шоссе — все гремело, трещало, звенело. Я отложила телефон и, повторяя названный им адрес, принялась искать ручку. В сумке ее не нашлось — ничего удивительного, еще утром отдала свою Женьке. «Не может же быть в этой комнате всего одна ручка, так?» Стала переворачивать на столе все учебники, тетради и, наконец, в одной из них обнаружился карандаш. Нацарапала на клочке бумаги адрес, затем привела в порядок курсовую и сложила ее в пакет. Причесалась. Кудряшки уже подсохли и приняли свой обычный вид: будто большая шапка пушистого тополиного пуха собралась над глазами. Пришлось закрутить с двух сторон эту гриву в жгуты и заколоть сбоку невидимками. Получилась милая девичья прическа, которую Олька часто называла «колхоз». Но мне нравилось, поэтому оставила так. Протянула руку, чтобы по привычке взять с полки очки, но их там, конечно же, не оказалось. Мысль о том, чтобы перейти на линзы меня пугала: вставлять что-то в собственные глаза, оттягивая до предела веко? Ковыряться в собственном глазном яблоке, скользя по нему пальцами? Бррр! К тому же, я помнила те времена, когда еще в школе пыталась перейти на линзы — три дня адского мучения, когда ты с утра до вечера только и мечтаешь прийти и вынуть эту мерзкую медузу из своих век. Фу. А потом были и другие модели, и разные фирмы, и новые, безуспешные попытки подобрать подходящие линзы, но все в итоге оборачивалось для меня неизменными мучениями и возвращением к старым-добрым очкам. «Отнесу курсовую, потом к маме. Буду поздно, но буду» — написала в записке для Оли и оставила ее на столе. Обычно часы посещений в больнице заканчивались в восемь вечера, но мне позволяли сидеть и до десяти, а в одиннадцать наше общежитие уже закрывалось. Поэтому за час мне нужно было добраться обратно. И, конечно, никто не оставил бы меня на улице, но поиздеваться, долго не открывая, а потом уморить чтением ворчливой монотонной лекции — это для нашего коменданта было истинным удовольствием. Поэтому и приходилось рассчитывать время таким образом, чтобы не опоздать к закрытию. Когда я вышла на улицу, телефон в кармане опять запиликал. «Что там еще?» На дисплее отобразился номер Лиры — волонтера приюта для животных, в который я приезжала пару раз в неделю, чтобы вносить пожертвования, помогать прибраться и выгуливать собак. — Да. — Ответила, глядя, как солнце опускается на крыши высоток. — Настя? — Да. — Я улыбнулась. — Или ты кому-то другому звонишь? — Насть! — Голос Лиры звучал беспокойно. — Мне нужно, чтобы ты приехала к нам. — Хм. А завтра можно? — Тут такое дело… — Она прочистила горло. — Нам очень нужна помощь. И ты как-то говорила про доброе дело. — Да. — И фамилия у тебя Ежова, и вообще, я подумала, наверное, это какой-то знак.