– Тетка Меланья, мамке только не говорите! – тихо проскулил с печи Миша. Но утаить происшествие, едва не ставшее трагедией, женщина не могла. В дом Зайцевых с новостью о сыне была отправлена старшая сестра Егора, Анна. Спустя некоторое время вернувшиеся с работы отцы устроили ребятам воспитательную порку. Зайцевы жили в единственном каменном доме, стоявшем в самом центре деревни. Отец Михаила был одним из активистов и стоял у истоков создания колхоза. Потом возглавлял местный сельсовет, руководил сельпо в селе Троицкое, а получив юридическое образование, работал народным судьей Чернского района. Брат матери Егора был женат на Мишиной двоюродной тетке, что немного породнило их семьи. Но, к большому сожалению мальчишек, судьба развела их жизненные пути еще в детстве. Перевод отца Михаила на новое место работы вынудил Зайцевых переехать в Троицкое, а потом в Чернь. С тех пор друзья виделись всего лишь несколько раз… Егор лежал и думал о друге. Его беспокоила судьба Михаила. Ведь ему тоже было восемнадцать. А значит, он тоже мог оказаться сейчас в армии. И так же мог штурмовать укрепления гитлеровцев под Шашкино. «Жив ли он?» – задавал себе вопрос Егор. За печкой раздался скрип входной двери. – Вот, злюка! До чего же больно перевязку делала! И поговорить с ней нельзя! – негодовал Николай, шаркая по земляному полу избы костылем. – А ты сам откуда? – с неожиданно появившейся надеждой задал вопрос Егор. – А-а! – махнул рукой Николай. – Издалека я. А откуда, не скажу, потому что место это очень маленькое и не на всех картах обозначенное. Лучше давай с тобой комиссару пожалуемся, что не «красотуля» нам сегодня перевязки делала. У той руки нежные, глаза зеленые, голос сладкий. – Помолчи лучше. Тоску наводишь, – пробормотал кто-то из Василиев из-за печки. Егор сел на кровати и повернулся в сторону единственного в комнате окна. Он неожиданно заметил, что на кровати Ивана нет его вещей, а набитый соломой матрац лежит без простыни. – А Иван-то куда подевался? – поинтересовался Егор. – Так выписали его, пока ты на перевязке был! – ответили ему из-за печи. – В часть свою поехал. Она сейчас в Белеве находится, – уточнил Николай, – за ним машина пришла. Да еще весть хорошую принесли: семья его нашлась. Где-то недалеко поселились. Деревню фрицы сожгли. Они чудом тогда спаслись. Он о семье ничего не знал, а тут сообщили. Егор задумался после слов «деревню сожгли». Перед глазами встала его родная деревня, так же уничтоженная фашистами. Сначала он вспомнил ее такой, какой она была до войны. Потом в памяти всплыли закопченные печные трубы, памятниками вставшие на местах бывших хат. «Иван! Ну, как же, Иван!» Егор уставился на стоявшую возле окна палаты кровать Ивана. Он стал укорять себя за то, что не узнал сразу председателя соседнего колхоза Ивана Федосеевича Шукалова. «Не может быть!» – думал про себя Егор. С ним рядом, на соседней койке, в одном госпитале, лечился его земляк, чья деревня находится совсем недалеко, на берегу реки Зуша. Он покачал головой от досады. Оправдывал себя только тем, что не мог сам сосредоточиться из-за слабости от кровопотери. А также тем, что Иван выглядел исхудавшим, поэтому и узнать его было трудно. Досада от собственного недоумия испортила Егору настроение. Сначала неудачная и болезненная перевязка. Потом отсутствие соседа по палате, который оказался почти близким ему человеком, прекрасно знавшим семью Щукиных. Отец Егора, будучи хорошим плотником, когда-то менял в доме председателя соломенную крышу на более добротную, под листовое железо. Делал дом Шукаловых таким же примечательным, как и свой собственный. Найти в деревнях хату с крышей, крытой железом, было не так-то просто. Почти все жители крыли дома соломой. Грустные думы прервал шум у входа. Шустрая медсестра, в ватнике и ушанке, ловко застелила простыней кровать возле окна. Следом за ней, прыгая на одной ноге и опираясь на другую медсестру, вошел невысокий молодой солдат с сержантскими треугольниками в малиновых петлицах. В свободной руке у него был длинный брезентовый сверток, напоминавший чехол, надетый на что-то ценное и тяжелое. Сев на кровать, боец аккуратно положил сверток рядом с собой. – Оружие сдать надо! – со стороны входа раздался скрипучий, противный женский голос одной из медсестер госпиталя. – Наган я сдал! – резко ответил сержант, с явным раздражением в голосе. – Ружье тоже сдать требуется! – еще более противно заскрипела медсестра. – Винтовку не отдам! Товар штучный! Со мной будет! – Солдат бросил хмурый взгляд в сторону медсестры, после чего та хлопнула дверью. – Я товарищу комиссару все расскажу! – послышался из-за двери ее голос. – Гитлеру пожалуйся. Ему приятно будет, – пробурчал сержант, лег на кровать и отвернулся к окну. Николай, до этого не обращавший внимание на происходящее в палате, сел, выпрямил спину и громко, по-уставному выпалил: – Старший по палате старший сержант Зайцев. Сержант повернулся и, увидев направленный на него строгий взгляд Николая, встал на одну ногу, выпрямился и, почти стоя по стойке «смирно», отрапортовал: – Сержант Копытов! Прибыл на лечение по случаю ранения ступни правой ноги! – Вольно! – принял рапорт Николай. – Отдыхайте, товарищ сержант. Тот растерянно сел на кровать, осмотрелся и, видимо, чтобы как-то завязать разговор, кивнул на свою забинтованную ступню: – Вот зацепило при отходе. – А в свертке что? – поинтересовался один из Василиев. – Винтовка. Снайперская. Снайпер я, – ответил сержант и добавил: – Специально сделанная под точную стрельбу. Настроенная, пристрелянная. Поэтому и сдавать на хранение не хочу. – А-а! Понятно! В атаку, значит, не ходим?! – неожиданно завелся поинтересовавшийся содержимым свертка Василий. – Лежим себе в замаскированном месте, под кустиком и гадим потихонечку. От такого поворота разговора у Николая округлились глаза и вытянулась шея. Егор сосредоточил на нем взгляд, ожидая реакции старшего по званию. Сержант от неожиданности и неприветливости старожилов палаты отшатнулся, сидя на кровати. Он бросил растерянный взгляд на Николая. – Мы на нейтралку ходили за водой с немцем по очереди. Всем была вода нужна, – зазвучал бас второго Василия, который неожиданно стал поддерживать первого, – а тут нам снайперов подкинули. И всё! Подход к воде кончился! Амба! Хлопнули они пару фрицев. А те в долгу не остались. В отместку! На следующий день пришлось отбивать у них право на подход к реке. Столько народу потеряли! А этим хоть бы хны! Перевели на другой участок фронта, и всё! Василий, выпучив красные глаза и раздувая ноздри, впился ненавидящим взглядом в сержанта-снайпера. Обстановка в палате накалялась. Николай, придя в себя, с серьезным выражением лица смотрел то в сторону обоих Василиев, то на снайпера. Но пока не вмешивался. – Ты, я смотрю, не понимаешь, о чем тебе говорят, – подхватил первый Василий. – Что такое «в атаку подниматься», знаешь? Он встал и, хромая, сделал два шага в сторону сержанта. Николай опустил здоровую ногу на пол, готовясь в случае чего перехватить разъяренного Василия. Тот выглядел напряженным: вены на висках вздувались и пульсировали, лицо стало красным, губы тряслись. – Мы тут недалеко берег Зуши захватывали. В атаку ходили, в полный рост! А вокруг ни кустика. Схорониться вообще негде. А по нам из пулеметов! Потом еще и минами закидали! – почти орал Василий, глядя в глаза снайперу. – Весь наш лыжный батальон перебили! Отходить стали, так они все равно по нам били. Те, что ранеными были и уйти не могли, сначала стонали и орали от боли. Помощи просили. А откуда ей было взяться, помощи-то?! Василия затрясло. Из глаз хлынули слезы. Он сел на кровать и обхватил голову руками. – Такую Цусиму нам устроили, – продолжил он тихим голосом. – Раненые потом стонать перестали. «Варяга» запели. И тянули так, пока не померли все. Кто от ран, а кто от мороза. Василий опустил голову и стал смотреть в пол. Потом медленно добавил: – От батальона человек двадцать пять нас, морячков, к ночи выбралось к своим. Неожиданно от резкого удара распахнулась дверь, которая вела в проходную комнату, где находились неходячие раненые. В проеме, прямо на пороге, лежал боец с забинтованными ногами, одетый в тельняшку. Увидев плачущего Василия, он громко и хрипло закричал: – Что, Вася, полундра! – Отставить «полундру»! – оборвал его Николай. – Разобрались. Бой окончен! Лежащий перевел взгляд на старшего по палате, потом на Василия. Тот махнул ему рукой, давая понять, что все успокоилось. – Если что, я рядом! – громко прохрипел моряк. Тут же появились две медсестры и комиссар, прибежавший на шум. – Товарищ батальонный комиссар, у нас все в порядке! – быстро отреагировал Николай. – Последствия контузии сказываются. Медсестры стали поднимать с пола моряка, а комиссар молча закрыл за ним дверь. В палате на некоторое время наступила тишина. – Зря вы так, Васьки! Парень свою работу делает. Я вот тоже в атаку не ходил ни разу. Хоть и четвертый год в армии и вторую войну размениваю, – спокойным голосом проговорил Николай. – Ты за линию фронта ходишь. Ты – другое дело, – ответил ему басом второй Василий. Сержант выдохнул полной грудью от скопившегося напряжения. – У меня, мужики, сорок шесть фрицев на счету, между прочим, – сказал снайпер всем присутствующим, – и это только то, что записано. – А на самом деле сколько? – спросил его Егор. – На два с половиной умножай! – ответил снайпер и посмотрел на парня. – Их же не всегда видно. Убил ты его или нет. Видишь – стоит. Выстрелил – нету! А убил или нет – не знаешь! – А я ни одного не убил, – с тоской в голосе сказал Егор, – даже не выстрелил ни разу. Ранили меня, и всё. – Ранили, и всё! – толкнул его в плечо Николай. – Что за сопли? Ты свой счет еще откроешь! Я своего первого «языка» тоже не сразу взял. – Так ты разведчик?! – Егор уставился на собеседника просиявшими глазами. – Да так, чуть-чуть совсем, – в своей юморной манере ответил ему Николай. Егору стало интересно. Профессию разведчика он видел опасной и рискованной. Считал ее невероятной, полной таинственности и секретности. А тут живой разведчик и – прямо перед ним! Егор уже собирался засыпать Николая вопросами, но неловко сел на поврежденное бедро, застонал от боли и повалился на бок. – Что, так сильно болит? – поинтересовался Николай. – Да мочи нет иногда. Ноет и ноет. Полночи не спал, – кривя от боли лицо, ответил Егор. – Ну да! А вторую половину ночи воевал и всем спать не давал. – Николай чмокнул губами и, закинув руки за голову, улегся на кровати.