Теперь же, вспоминая тот случай, он погрузился в размышления о непредсказуемых поворотах жизни. Мысли кружились в голове: Егор пытался найти нестыковки в добрых делах, за которые наказывают, и негативных поступках, за которые поощряют. Думая так, он наконец-то погрузился в сон, в котором увидел лицо знакомого гитлеровца, смотревшего на него с улыбкой из-за бруствера пулеметного окопа и приглашавшего Егора сдаться в плен. Этой ночью ветер нагнал темные облака. Почувствовав, как первые капельки начинающегося дождя влажным холодом ударили по его щекам, Егор глубже натянул на голову капюшон плащ-палатки. Он стоял на посту, охраняя подступы к землянке, где спали те, кто этой ночью оставался в расположении. Не было только ушедших в поиск разведчиков и тех, кто сменил солдат из группы огневого прикрытия под высоким берегом реки Зуши. Шли вторые сутки томительного ожидания, а новостей от ушедших в рейд не было. Оставшиеся разведчики нервничали, много курили, то и дело останавливали работу по сооружению землянки. Озлобленный, бледный, исхудавший лейтенант Баранов появился в расположении только к вечеру, быстро раздал бойцам указания, кого-то показательно громко отругал и удалился в направлении штаба полка. Вернулся он примерно через час и, что-то прихватив в землянке, снова ушел на позицию, где со вчерашнего вечера ждал возвращения группы Каманина. Егор тогда готовился заступить на пост и проводил командира взвода взглядом, в последний момент решив догнать его и попросить назначить его самого в группу огневого прикрытия. Но не стал этого делать, подумав, что Баранову сейчас не до этого, что голова его забита другими мыслями. К тому же велика была надежда на участие в следующем поиске, в который ему пришлось бы выступать вместе с лейтенантом, как сказал комиссар полка. Тогда ему нужно будет найти со своим командиром полное взаимопонимание, действовать в одной связке, одинаково думать и двигаться. Без всего этого успеха в поиске не достичь. Стоя на посту, Егор перебирал в голове разные мысли, прохаживался туда-сюда, пока наконец не заметил в светлеющей полоске неба темные фигуры. Он напряг зрение и понял, что они идут прямо на него. Идут быстро и при этом о чем-то говорят, что-то обсуждают. «Значит, свои. Чужие так шуметь не будут», – подумал он и расслабился. А спустя минуту прямо на него вышли несколько бойцов из группы прикрытия – хмурые, с посеревшими лицами, смертельно уставшие. – Взяли «языка», взяли! – сообщил ему красноармеец, шедший первым. – А ребята? – спросил Егор, без радости отреагировав на известие, заметив тусклые лица товарищей. Бойцы остановились возле него. Переглянулись между собой, как будто не решались сообщить о чем важном, так как уже все знали, что прошлая совместная вылазка Егора с опытными разведчиками сблизила их между собой. – Только Панин вернулся, – тихо сказал Егору солдат. Парень дернулся, осознавая возможную утрату. – Он и принес на себе фрица. – Сейчас он в санчасти, раненый. Сам выбрался и пленного приволок. Вышел на участке справа от нас, за поворотом реки, – добавил второй солдат. – А Каманин? – поинтересовался начинавший бледнеть Егор. Ответа не последовало. Разведчики опустили глаза, стараясь не смотреть на часового. Все молчали, слышалось тяжелое дыхание людей и удары дождевых капель по вытоптанной перед входом в землянку траве. Строгого и принципиального Каманина, настоящего наставника и старшего товарища, было жалко всем. Он формировал взвод, придя в него простым командиром отделения. Потом, за неимением других сержантов, был назначен помощником командира взвода и стал правой рукой и опорой лейтенанта Баранова, который в силу обстоятельств больше находился при штабе полка и на передовой. Каманин учился сам и учил других, назначал людей в наряды и караулы, руководил хозяйственными работами. Его все уважали и беспрекословно слушались. А потому его возможная гибель стала бы для всех солдат трагедией. С ним они теряли старшего брата и наставника. – Может, вернуться еще… Уже к вечеру, заканчивая накрывать дерном бревенчатый накат на крыше новой землянки, Егор заметил идущего к ним Панина. Работу немедленно прекратили, и все, кто был в землянке, бросились навстречу разведчику, чтобы узнать подробности вылазки. С хмурым видом, бледный лицом, насупленный, с забинтованными головой и кистью руки, сильно прихрамывая, тот прошел мимо застывших в ожидании бойцов, повалился на свои нары и отвернулся к стене. – Костя, ты чего? – спросил его один из солдат, служивший во взводе разведки с самого начала. – Взяли «языка», – процедил в ответ Панин и остался лежать, не поворачиваясь к товарищам. – А ребята? – вставил Егор. – Каманин? Новенькие? Панин молчал, не шевелился, всем своим видом показывая полное отсутствие желания отвечать на вопросы. На него это было совсем не похоже. Балагур, весельчак, острый на язык, любитель шуток, он сейчас замкнулся в себе. Было видно, что ему ни до кого нет дела. То, что случилось во время поиска, изменило его, сделало на время нелюдимым. Его оставили в покое, не стали трогать, решив, что потом он сам все расскажет, когда успокоится. И снова Егор долго не мог уснуть. Даже предыдущая ночь, почти такая же бессонная, тяжелые хозяйственные работы, усталость и изнеможение никак не склоняли его к отдыху. Он ворочался с боку на бок, вспоминая первую встречу с Каманиным, его постоянные указания, назначения в наряды, наконец, совместный их выход на передовую, когда группа разведчиков уходила на противоположный берег. Он вспоминал, как тот заботливо инструктировал его перед отправкой к гитлеровской передовой, как встречал потом, поздравлял и хвалил, особенно его, Егора, как доказавшего свои способности разведчика. Егор уснул лишь к середине ночи. Его напряженная нервная система дала ему расслабиться, послав вместо мыслей о невернувшихся товарищах что-то тихое и доброе. Он увидел родной дом, мать, отца. Разговаривал с ними, а потом помогал в огороде, но при этом все время куда-то рвался. И, как это часто бывает, душевное, теплое, трогательное сновидение оборвалось от чужого резкого голоса: – Щукин, подъем! Лейтенант зовет. Еще не проснувшись, едва открыв глаза, Егор соскочил с нар и стал быстро подпоясываться ремнем. Потом, шаря руками по плащ-палатке, постеленной поверх сухой соломы, нашел свою пилотку и бегом выскочил на улицу. Командир взвода стоял спиной к землянке и о чем-то напряженно думал, трясущейся рукой держа тлеющую папиросу. – Товарищ лейтенант, красноармеец Щукин прибыл по вашему приказанию! – выпалил Егор, вытянувшись перед взводным. Баранов медленно повернулся к нему, невольно показывая солдату свое состояние. Он не спал уже несколько суток. Сначала ждал разведчиков, почти не покидая передовую. Потом вел раненого Панина в санчасть, а пленного немца в штаб. Затем метался между санчастью и командованием, где уже работали с «языком». Взводный сильно исхудал, под глазами нарисовались черные круги, лицо покрыла редкая щетина, волосы на лбу слиплись, глаза под тяжелыми веками налились кровью. Его шатало от усталости. – Щукин, – начал он медленно, иногда чуть запинаясь, повторяясь, но непременно глядя в глаза стоявшему перед ним солдату, – сейчас берите все свои вещи, винтовку. Пойдете со мной. Я – в штаб, а вы – в дивизионный санбат. Там вас будет ждать машина и опытный санитар. Их специально выделили по приказу командира полка. Будете сопровождать младшего сержанта Каманина в тот самый госпиталь, откуда вы прибыли к нам. Вам все понятно? – Виноват, товарищ лейтенант! – ответил ему Егор. – Вы хотели сказать Панина? – Каманина, Щукин, Каманина! – резко перебил его Баранов. – Он вернулся. Раненный, крови много потерял, но вернулся. Его нужно срочно доставить в госпиталь. Я вам приказываю его сопроводить. Вы местность знаете, не заблудитесь. Госпиталь этот знаете. Собирайтесь немедленно. Егор буквально вбежал в землянку, рванул к своим нарам, быстро схватил шинель, вещмешок, плащ-палатку. Взял из пирамиды свою винтовку и уже возле выхода громко крикнул остававшимся разведчикам: – Братцы, Каманин живой! Вместе с Барановым они почти бегом двигались в сторону штаба полка и расположенного недалеко от него дивизионного санитарного батальона. Оба тяжело дышали, но не останавливались, на ходу стряхивая прилипавшую к подошвам дорожную грязь. Лейтенант всю дорогу рассказывал бойцу о возвращения разведчиков из поиска, о долгожданном захвате немца и гибели тех двоих новеньких, что были направлены для прохождения службы в артиллерийскую разведку. – «Языка», как положено, взяли. Все по-тихому сделали. Все четко вышло, – задыхаясь от быстрой ходьбы, говорил Баранов. – Уже назад возвращались. Ребята пленного волокли, а те двое замыкали. А потом на немцев напоролись! Похоже, их разведка назад шла. Все неожиданно вышло. Нос к носу столкнулись. Каманин первым среагировал, первым огонь открыл, его первого и ранили. Егор завороженно слушал командира, вспоминая все, о чем думал две ночи подряд, мучаясь с бессонницей. Он мысленно прикидывал свои шансы на подобный исход в поиске. А вдруг и ему так же придется встретиться лицом к лицу с матерым немецким разведчиком, опытным, изрядно повоевавшим. Ведь это не тот случай, когда он с хитроумным планом, заранее подготовленным и отработанным почти до мелочей, в полный рост подошел к немецким траншеям и заглянул в глаза врагу. В случае стычки на нейтральной полосе нужна мгновенная реакция, решительность, опыт. Сможет ли он так же отреагировать, как это сделал в критический момент Каманин? А ведь о подобном он уже слышал в госпитале от Николая, куда более опытного разведчика, чем любой из тех, кто сейчас служит в одном взводе с Егором. С любым в поиске такое может произойти. – Каманин приказал Панину обязательно «языка» живым привести. А сам дальше отстреливаться стал и в сторону немцев повел, чтобы товарища прикрыть от огня. В суматохе ему это удалось. Панина зацепило немного, но «языка» он на себе приволок! А теперь мучается от того, что бросил Каманина погибать. А в разведке так не принято. Либо все возвращаются, либо все погибают. Это закон! Пусть неписаный, но – закон! Недавно, еще до твоего прибытия, мы так одну группу в полном составе потеряли. Потом, уже при тебе, ребята все вернулись, но Солодянкин в санбате умер, а Бушуев все еще на лечении. Но главное, что вышли все, никого не оставили. Егор снова погрузился в размышления. Теперь, слушая Баранова, он думал о правильности действий разведчика, когда и приказ надо выполнить, и неписаный закон соблюсти, цена которому может быть измерена жизнью: своей или товарища. – А те двое, что новенькие. Жаль их, конечно. Но опыта у них не было. Своего «языка» они везением добыли. Просто повезло им тогда. Невероятно повезло. А тут они ничего не смогли. Растерялись, наверное. Хоть и повоевали уже, обстрелянные были. – Баранов остановился и стал сквозь редко стоящие деревья искать глазами машину, о которой говорил Егору. – Немцы пошустрее оказались, в обход двинулись, с тыла зашли. Жаль ребят. Могли бы еще поработать, в поиски походить. Характер у них был! Лейтенант указал на стоявшую машину, кабина которой виднелась сквозь лесные заросли. – Довези его, Щукин. Ты ответственный. – Лейтенант посмотрел в глаза Егору. – Санитар с тобой опытный едет, старшина как-никак. Ты с ним там пробивайся везде. Обещай все, что сможешь. Тушенку привезем, спирт, шнапс трофейный. Что попросят, все доставим. Только Каманина пусть вылечат. – Я понял. Все сделаю, товарищ лейтенант. Доставлю младшего сержанта, – бегло отвечал Егор. Они подошли к машине, под капотом которой ковырялся шофер, облаченный в замасленный форменный ватник и сдвинутую на затылок грязную пилотку. Увидев приближающего к нему Баранова, он представился и, понимая ситуацию, тут же выпалил: – Две минуты, товарищ лейтенант, все готово будет. Только свечи вкручу. Взводный кивнул в ответ и посмотрел в сторону старшины-санитара, курившего в стороне. Тот приложил было руку к виску, чтобы доложить, но Баранов жестом остановил его. Старшина, как и шофер, уже осведомленный о приказе командира полка, начал оправдываться и одновременно успокаивать разведчиков: – Довезу, товарищ лейтенант. Он хоть и тяжелый, крови много потерял, осколки в нем, но довезу. Только бы машина не подвела. Баранов ничего не ответил. Только закивал в ответ и мотнул головой в сторону стоявшего позади Егора: – Красноармеец Щукин с вами поедет. Он дорогу хорошо знает. С ним быстрее доберетесь. – Понятно все, товарищ лейтенант! – бегло заговорил старшина-санитар, немного кланяясь, словно тяжелея от сурового взгляда лейтенанта. Егору он не понравился. Невысокий, далеко немолодой, почти седой, похожий на приспособленца, со странно заискивающим выражением лица, такой найдет место, чтобы пристроиться потеплее, посытнее, побезопаснее. «Таким лишь бы в атаку не ходить. За шкуру свою до последнего трястись будет! – подумал разведчик, брезгливо рассматривая старшину. – Специально из санчасти его отправили с машиной. Только чтобы не мешался, не крутился под ногами, не выводил из себя тех, кто работает». Егор поймал себя на мысли, что уже как опытный прожженный фронтовик судит о тех, кого часто называют «тыловыми крысами». – Ныряй в кузов, парень! – кивнул ему старшина, увидев, что шофер захлопывает крышку капота и, протирая руки о грязную ветошь, идет к кабине. – Давай, Щукин, не подведи! Довези Каманина! – тихо, прямо в лицо, проговорил Баранов, легонько хлопнув Егора ладонью по спине. Разведчик шустро перемахнул через борт. И там увидел младшего сержанта, укутанного в чужую, грязную, сильно поношенную шинель. Тот лежал на толстом слое соломы с постеленной сверху плащ-палаткой. Лицо его было изодрано. На голове, под шапкой-ушанкой, проглядывался серый бинт со следом свежей крови. Одна рука была на груди, вторая вытянута вдоль тела. Егор опустился на колени и поправил Каманину руку, спрятав ее под полой шинели. Раненый приоткрыл глаза и посмотрел вокруг тусклым, безжизненным взглядом. Бледное, обескровленное лицо тронула чуть заметная улыбка. – Это я, товарищ младший сержант! – доложил Щукин, приветствуя своего помкомвзвода. – Мне командир приказал вас в госпиталь доставить. Вы не сомневайтесь, я вас довезу. Вы, главное, держитесь! Егор почувствовал, как в его глазах появилась влага, как напряженно сдавило в груди сердце, как дрожь пробежала по телу и зажгло где-то внутри. В одну секунду Каманин для него стал родным, таким же родным, как братья, о судьбе одного из которых он ничего до сих пор не знал, а второй оставался с родителями, но ждал призыва, потому как скоро ему должно было исполниться восемнадцать. Беспомощно лежащий в кузове машины младший сержант становился для него братом, за чью жизнь Егор был готов отдать свою, не раздумывая. – Помрет он! Не довезешь ты его! – пробурчал кто-то рядом. Только сейчас разведчик заметил в кузове еще двоих солдат. У одного, с шиной из доски, как при переломах, была плотно забинтована нога, он сидел в углу кузова. Второй лежал у противоположного борта, такой же бледный и укутанный в шинель, как Каманин. Егор заметил их краем глаза, вспомнив, что лейтенант Баранов, пока они шли к машине, говорил о том, что вместе с младшим сержантом в госпиталь отправят еще двоих. Один был из саперного батальона, он остался единственным выжившим из команды, которая напоролась на неразорвавшуюся мину во время рытья траншеи. По всей видимости, он был под шинелью. Второй, что бурчал рядом, служил в стрелковом полку и пострадал, получив перелом ноги, когда шла выгрузка тяжелых ящиков с боеприпасами. Упоминание Барановым об этих солдатах Егор пропустил мимо ушей, погрузившись в свои думы о Каманине. – Сам не видишь, что ли? Не жилец он, не жилец! Сдохнет по пути как пить дать! – хрипло бубнил солдат со сломанной ногой.