Я недосмотрела? Она с моим сыном сидела. Она. Я прибежала в спальню на плач, а там мой мальчик у дивана лежит и рыдает, пока эта дрянь по телефону на балконе треплется. Закрываю лицо ладонями. — Сделаешь выводы. Врач сказал, что все хорошо. Егору уже наложили швы, и скоро мы сможем его забрать. Ты Демиду позвонила? — Да, — обессиленно бормочу. Я раньше даже не задумывалась, что с моим сыном может что-то страшное случиться. Никогда. А после того, что сегодня произошло, у меня настоящая паранойя. Что, если это повторится? Что, если она специально его скинула и сделала вид, что по телефону говорит? Нет, такого быть не может. Но… Я видела, что ей не понравилась моя реакция на Сашкин день рождения. По ее мнению, я должна была выдрать Ермакова из «семьи» этим вечером любыми способами, а я отказалась. Она говорила, что он поедет к ней ночью, у них традиция, салют какой-то... Нет уж. Один раз уже прокололась с этим адресом. Демид мне даже не поверил. Позвонил, наорал, сказал, чтоб я близко больше к его жене не подходила и свою деятельность в интернете свернула. Она ему пожаловалась, и он ей поверил. Мне нужно быть осторожней. Поэтому я не должна была портить этой белобрысой крысе праздник. Не должна! Планировала устраниться на весь завтрашний день и эту ночь. Но мать Дёмы решила иначе. Она приехала ко мне только ради того, чтобы сообщить о дне рождения невестки, а когда я ее завуалированно послала с идеями, как можно все сорвать, мой сын через час разбил себе голову. С притаившимся в груди страхом посматриваю на нее. Неужели я проглядела, не заметила в этой женщине то, что сегодня вырвалось наружу? Она ведь меня во всем обвинила. Сама за внуком смотрела, прозевала. А крайней сделала меня. Пока я на кухне возилась, она была с Егором в детской. Она! — Демид сказал, что приедет? — Не знаю, — повышаю голос, не кричу, но со стороны себя вижу и понимаю, что истеричкой выгляжу. — Я тебе сказала, прекрати это все. Голову включай. Сейчас же. Вытираю слезы. Я ведь недавно сама Егора щипала, чтобы внимание Демида привлечь, чтобы он приехал. Сама… Боже мой, я отвратительная мать. Ужасная просто. Но ущипнуть — это не страшно, а то, что сегодня случилось, катастрофа. Где-то в глубине коридора слышится шум. Поворачиваю голову и вижу улыбку Ангелины. Она кровожадная. Хитрая. Отвратительная. Ангелина видит, как Демид идет к нам, и с каждым новым его шагом грустнеет. Я вижу, как у нее в глазах слезы встают. Ее натурально трясти начинает. Сглатываю. Я тоже так могу. Так делаю… Холодок по всему телу ползет. — Дём, — поджимаю губы и запрокидываю голову, когда Ермаков с нами равняется. Больше ни слова сказать не могу. Просто и вставить некуда. Ангелина Дмитриевна подрывается со скамейки и бросается к сыну на шею с рыданиями. Кажется, кто-то из толпящихся в приемном покое людей это фоткает. — Сыночек, как хорошо, что ты приехал. Мы чуть с ума не сошли. Ася вся белая, ты только посмотри на нее. — Ангелина тычет в меня пальцем. — Нас успокоительным отпаивали. Сынок… — Мама. — Демид обхватывает ее плечи и вытягивает руки. Отстраняется, но вроде как все еще находится с матерью в контакте. — Что у вас произошло? — Егор упал. Голову расшиб. — Что говорит врач? — Швы наложили, — вклиниваюсь и получаю одобряющий взгляд Ермаковой. — Сказали, что вроде все хорошо. Сотрясения нет. — Ладно. Демид сует руки в карманы спортивных штанов, а я вижу у него на шее след от помады. Бледной, как сама Сашка. Внутри все огнем гореть начинает. Он с ней был. Неужели она его простила? Свекровь будущая, судя по всему, тоже видит этот отпечаток. Хмурится вся, глаза молнии мечут. — А ты откуда, милый? — заискивает перед Дёмкой. — У Саши был. У нее день рождения сегодня, если ты помнишь. — Помню. Планирую поздравить, но вряд ли дозвонюсь. Она меня в черный список добавила. — С чего бы вдруг? — Ермаков ухмыляется. — Даже не догадываюсь почему, — закатывает глаза. — Не говори так с матерью, пожалуйста. Я тебя вырастила, — Ангелина переходит на замогильный шепот, прижимая ладонь к груди, — будущее дала. Без отца нам как тяжело было, помнишь? А ты ведь сейчас сына своего именно на это обрекаешь, Дёмочка. Я же тебя не так воспитывала. — Ты меня вообще не воспитывала, если вспомнить. Бабушка и няни — да. Ты — нет, мам. Отец. А ты собой занималась, ну и тем, чтобы все делали всё по-твоему. Ходили, говорили, женились… Наверное, у нас с Ангелиной челюсти одновременно отвисают. Повисает тишина. Ермакова сразу в слезы и причитания кидается. Я же выпрямляюсь, облизываю губы и будто невзначай касаюсь Дёмкиной кисти. — Прости. — Смотрю на наши руки. — Я не хотела звонить, — перехожу на шепот, — мама твоя настаивала. Я бы справилась, правда. Мы с Егором справлялись же как-то все это время без тебя. — Сейчас это уже значения не имеет. Демид отдирает от себя мою руку, смотрит с укором и… Ненавистью? Пугаюсь этого его взгляда. Вся моя мягкость на него сегодня будто не действует. Переминаюсь с ноги на ногу, а потом прослеживаю Дёмкин взгляд. Он куда-то в сторону смотрит. Поворачиваю голову и задыхаюсь. От злости, беспомощности, жгучей ревности и отчаяния. Полянская! Сашка стоит в конце коридора, обнимает себя руками и смотрит на нас всех. С триумфом. Я вижу это в ее глазах. Вижу! — Что она тут делает? — шипит Ангелина Дмитриевна. — Зачем ты ее притащил? — Она моя жена, мам. Если ты не забыла. Он приехал сюда с ней… Зачем он ее притащил? Внутри все окончательно обрывается. Они не могут помириться, права не имеют! У меня сын от Ермакова. У нас с ним общий ребенок. Я должна быть его женой. Я! Сашка медленно подходит ближе. Вся такая серьезная, на лице ни единой эмоции, которая бы выдавала ее внутренний раздрай. Ненавижу ее. Боже, как я ее ненавижу. Демид, когда женился, я месяц рыдала лежала. Не могла поверить, смириться. Мы же с ним созданы друг для друга. Расстались, да. Но встречались периодически. Я видела, что у него до сих пор ко мне чувства есть. Мы ругались, мирились, не могли друг без друга. Он всегда возвращался. После нашего первого расставания в школе, в универе, он прилетал ко мне, когда я в Питер переехала. А потом, после очередной ссоры, он включил игнор. Полный. Так и сказал, что устал от качелей, ругани, устал от моих истерик. Ничего у нас якобы не выходит. Я думала, перебесится, а через четыре месяца появилась она. Полянская. Он просто головой на ней двинулся. Боже, женился потом… На ней, не на мне. Как же так? Чувствую дрожь. Тело ватное, а ноги к полу прилипли. Полянская подходит к Дёмке, и он… Он берет ее за руку. Она в лице не меняется даже, только мельком смотрит на пальцы его, что ее ладонь обхватывают, а потом на меня. — Мне очень жаль. Как мальчик? — спрашивает и смотрит мне прямо в глаза при этом. — Уже лучше, — чеканю, а у самой губы, кажется, дрожат. Смотрю на эту стерву и все волосы ей выдрать хочу. Она отняла у меня мою жизнь. Мое право на счастье. Мое право на Демьяна. Он мой. Он должен был быть мой. Всегда же был! Вытираю скатывающуюся по щеке слезу. — С днем рождения, — натянуто улыбаюсь. — Спасибо. — Даже как-то неудобно, что мы со своими проблемами праздник вам испортили. — Все в порядке. — Полянская косится на Дёму. — Я решила поддержать Демида. Он переживает за Егора. Она говорит тихо, вроде серьезно, но почему-то я в ее голосе слышу насмешку. Будто в реальности Дёме плевать на ребенка своего и на меня плевать. — Да, Демид такой. Добрый, — киваю и смотрю на Ангелину.