Однако Бурак настойчив. — Да, — отвечаю ледяным тоном. Как вспомню ту картину... Как он порвал те документы... Так кричать от злости хочется. — Я внизу, — оповещает он. — Али спит? — Да. — Я зайду? — Да, — механически отвечаю я. Затем скидываю звонок. Прятаться нет смысла. Поговорить все равно придется. Но лучше сейчас, когда сын спит. В его присутствии высказать все, что я думаю о семье Феррахоглу и их поступках, я не смогу. Впредь постараюсь оградить его от подобных стрессов. Мать Бурака уже достаточно постаралась. Сейчас мне как никогда необходима бабушка Ясемин. Я нуждаюсь в ее поддержке. Оставила бы Али с ней, поговорила бы с Бураком в другом месте. Там, где я смогу повысить голос и сказать то, что думаю на самом деле. Позвонить бы Дарине... Да только тревожить ее тоже не хочется. Она только переехала в другой город и наверняка сильно занята своими хлопотами. Но я очень скучаю. Общаться почти не с кем. Завтра обязательно выйду с ней на связь. Закрыв дверь спальни, где спит сын, я возвращаюсь в гостиную. Слышу короткий стук — Бурак пришел. Повернув ключ в замке, я открываю и сразу же сталкиваюсь с усталым взглядом мужа. Разворачиваюсь и ухожу в кухню, сажусь на стул. Феррахоглу уж сам как-нибудь доберется. Бурак останавливается у дверного проема, смотрит на меня исподлобья. А я не отвожу глаз от него. Также смотрю в упор. Наконец он шагает вперед и опускается на стул напротив. И снова поднимает взгляд на меня. Его кадык дергается. Бурак зарывается пятерней в волосы, в то время как я не опускаю глаза, продолжая вести немой диалог. Стыдиться мне нечего. Ошибок я не совершала. Никого не ранила, ничего лишнего не говорила. Напротив: именно его семья до сегодняшнего дня была против меня, в том числе и муж, в котором я до этого не сомневалась. Скажи мне кто-то буквально месяц назад, что Бурак так поступит со мной... я бы просто рассмеялась. Не поверила бы никогда в жизни! Не зря говорят: «Никогда не говори никогда». Не стоит зарекаться. Жизнь — такая сложная штука... Непонятно, в какой момент что прилетит. Нужно быть ко всему готовым. — Я требую развода, Бурак. В ином случае мне придется нанять адвоката, и мы будем разговаривать по-другому, — нарушаю тишину первой. Сложив руки на груди, я стреляю в мужа ненавидящим и яростным взглядом. — Развод неизбежен. Что бы ты там ни говорил, Бурак Феррахоглу, мое решение не изменится. Потому что прощения нет. Ни тебе, ни твоей семье. Грудь Бурака тяжело вздымается. Он выпрямляет спину и, положив руки на стол, сцепляет их в замок. — У нас есть общий ребенок, — бросает уверенно. — Он не сможет так жить... когда родители вдали друг от друга. Я тоже не смогу. Лейла, знаю, что простить будет тяжело. Но... Следует дать нам второй шанс. А я буду изо всех сил стараться реабилитироваться в твоих глазах. — Об общем ребенке ты, Бурак, не думал, когда бросал в мой адрес неприличные слова. Когда выкидывал из дома, — сквозь стиснутые зубы шиплю я. — И уж тем более не думал, когда в наш дом — в нашу спальню! — приводил чужую женщину! Что изменилось сейчас? Ах, ты только вспомнил, что у нас есть сын? Поздно, дорогой. Слишком поздно для нас. Повторяюсь: развод неизбежен! Бурак, выдохнув, прикрывает глаза. Затем трет ладонью лицо и снова устремляет на меня взгляд, полный печали и разочарования... Больно смотреть на мужчину, которого любишь безоговорочно много лет, и который просто в один день выкидывает тебя прочь, не дав ни единого шанса оправдаться. Как вспомню, так сердце сжимается. Я вижу, что Бурак раскаялся, но это ничего уже не изменит. Выслушал бы меня вовремя, поверил бы... Поумерил бы свой пыл прежде, чем наломать дров и отомстить мне самым низким способом — изменой... Все бы не дошло до развода. — Я наконец нашел доказательство того, что ты невиновна. Напротив ресторана есть магазин одежды. Камера там работала и засняла события того дня. В архиве все осталось, — говорит он севшим голосом. На меня не смотрит. Сидит ко мне боком, упираясь локтями в колени и устремив взгляд на стену. — Все посмотрел... Как началось и чем закончилось. Я усмехаюсь. Кусаю нижнюю губу до крови, чтобы не закричать. Потому что эмоции берут верх. Он мог узнать все еще тогда. До того, как вся та дичь началась! Но он ничего не сделал! — Бурак, ты... — Знаю, что ты скажешь, — перебивает он хрипло. — Мог бы вовремя все разузнать. Но тогда никто не пошел на контакт. Я не смог получить информацию, хотя предлагал немалые деньги. Сейчас... приехал Костя. Он подключил ментов. Константин Барельский — друг Бурака и известный адвокат. Они дружат много лет. И он наконец вернулся... Значит, именно он открыл глаза моему мужу. — Знаешь, мне это совершенно не интересно, — хмыкаю я, качая головой. — Зачем мне эта информация? Все, что можно, ты уже сделал. И глазом не моргнул. Бурак, ты помнишь, что произошло в тот день? Я же старалась до тебя достучаться! Но ты не дал даже объясниться. Потащил за руку и вышвырнул прочь. Закрыл дверь перед моим носом! — Я был на эмоциях. — Он наконец разворачивается и впивается в мое лицо полным горечи взглядом. — Плюс родители, брат... их слова... Столько всего навалилось, что сам не понял, как стал звереть. Лейла, я от ревности голову потерял. Те фотографии будто мозги вышибли, понимаешь? — Ты оправдываешься, как маленький ребенок. — Я хмурюсь. — Ты и тогда вел себя как школьник, который не умеет думать головой. У которого вообще нет мозгов и собственного мнения. Так и сейчас! Не нужно рассказывать мне сказки, Бурак. И будто другую притащил в нашу постель специально чтобы отомстить — тоже. Знаешь, всему есть предел. Ты перегнул палку. И потерял мое уважение, когда твоя мать подняла на меня руку, а ты просто решил промолчать! Возможно, я закрыла бы на это глаза. Ради сына и... — Я резко замолкаю и кусаю нижнюю губу, чуть не рассказав про беременность. — Я бы дала тебе второй шанс, но... Как ты мог притащить в наш дом, в нашу спальню... ту девицу?! А главное... Как ты мог иметь ее в нашей же кровати, Бурак? Когда ты стал таким? Когда потерял совесть и все хорошие качества, которыми обладал? Или все это время ты просто умело притворялся, а сейчас правда вылезла на поверхность? Объясни мне, пожалуйста. Потому что прямо сейчас я не вижу того человека, которому впервые открыла свое сердце! Я вижу того, кого бы никогда и ни за что не полюбила, если бы знала, какой он на самом деле... Мой все еще муж смотрит на меня во все глаза. Сжимает губы в тонкую линию. На его скулах от злости ходят желваки, а на шее вздувается венка. Он дышит тяжело. Часто. Смотрит не моргая. Смотрит, прекрасно понимая, насколько я права. И как крупно облажался он. — Я не закрыл глаза на то, что сделала с тобой мать, — говорит Бурак почти шепотом. — И не спал с той... девицей. Просто заплатил ей, чтобы она сыграла роль любовницы. Лейла, я же знал, что ты приедешь. Я все подстроил. Специально. — Для чего? — не сдержавшись, я повышаю голос. Вскакиваю на ноги, не теряя зрительного контакта с человеком, в котором так сильно разочаровалась. И не перестаю разочаровываться. Даже сейчас своими словами и глупыми поступками он выворачивает все наизнанку. Подстроил? Странно слышать это от того, кто днями напролет пропадал на работе и лишь в редкие выходные растворялся в семье. А теперь что? У него настолько много времени, что он устраивает детские игры? — Хотел сделать тебе больно. — Он нервно сглатывает. — На самом деле думал, что ты не отреагируешь. Ведь ты выбрала другого... Но когда ушла, начал сильно сомневаться в своем решении. В том, что ты вообще замешана в этом деле. Чувствовал подставу, но не мог убедиться до конца. Ведь все указывало на то, что ты изменяешь мне. Бурак всегда был откровенным, прямым. Даже сейчас я чувствую, что он говорит все как есть. Произносит то, что у него внутри. Хотя мог бы просто промолчать и вообще отмахнуться от ответа. Не верю. Не верю, что мы так быстро успели отдалиться друг от друга. Что мой муж, мой горячо любимый Бурак, посмел сомневаться во мне, в моих чувствах. И что мы докатились до такого состояния... Наш брак уничтожен. Наши отношения не станут прежними... Наша семья... Ее больше нет. И мы на грани развода. — Сделал. Ты сделал мне больно. Очень! Молодец какой. Добился своего. Ну что, полегчало? Тебе бы не бизнесменом быть, а режиссером-постановщиком. Не думал о смене профессии? Черт! Как же я... — Качаю головой, прижимаясь спиной к стене, и смотрю перед собой, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. — Лейла... — Я звонила тебе в тот день! — шепчу надрывно. — Я набирала твой номер, не переставая. И каждый мой звонок ты игнорировал. Эмре хотел встретиться с нами. С тобой и со мной! Познакомиться и пообщаться. Но в итоге я пошла одна, потому что ты наплевал на мои звонки. На то, что я тебе скажу! Ответь ты хоть один из звонков... всего этого не было бы. — Я развожу руками. Начинаю кричать, позабыв о том, что в соседней комнате спит наш сын. Эмоции захлестывают. Становится трудно дышать от давящих грудную клетку чувств. Ощущение, будто Бурак своими признаниями вытряс всю мою душу. А они не принесли ничего, кроме еще одной лавины душевной боли. Феррахоглу хмурится. Встает и уже делает шаг вперед, как я выставляю руки, давая понять, чтобы он не подходил. И Бурак замирает, хотя и не прекращает сверлить меня непонимающим взглядом. — Какие звонки, Лейла? В тот день я был на совещании вместе с отцом и Уфуком. Телефона с собой не было. — Он хмурится сильнее, а потом усмехается. — Черт! — Процедив сквозь зубы несколько нецензурных слов, Бурак со всей силы бьет кулаком в стену, явно понимая, что его враги — его же родные. Его же семья! — Ты дурак. Настоящий дурак, который дальше своего носа ничего не видит! — Я снова развожу руками. — Тебя обвели вокруг пальца, а ты всех собак повесил на меня! На собственную жену! — Я думал, что телефон был все то время в кабинете. П**дец, Лейла! Я же их прикончу. До меня доносится детский плач. Застыв, я прислушиваюсь к посторонним звукам. Бурак тоже. И до меня не сразу доходит, что плачет Али. Выхожу из кухни и бегу в спальню. Сын сидит на кровати и трет глаза. — Али? Родной... что случилось? Ты почему плачешь? — Я присаживаюсь на край постели и притягиваю малыша к себе. — Папа... — Он не перестает плакать. — Папа уходил! Он сказал... сказал... — Я здесь, — подает голос Бурак. Опускается на корточки рядом с кроватью, вытирает влагу с лица сына. — Папа! — Шмыгнув носом, Али высвобождается из моих объятий и бросается к отцу. — Папа! Не уходи! Не уходи от нас! Глава 23 Мы с Бураком молча переглядываемся, а затем одновременно киваем друг другу, взяв эмоции под контроль. Ни к чему ребенку видеть наши кислые мины. В моем случае — разочарование в его отце. В Бураке же — одержимую веру в то, что все будет как прежде, достаточно лишь перевернуть страницу с перенесенным мною позором. И его собственной изощренной местью на нашей постели с другой женщиной. «Всего-то, — с сарказмом отмечает мой внутренний голос. — Сотри из памяти. Живи дальше. У вас ведь есть сын!» Я прикрываю глаза, чтобы собраться с духом. Слишком глубоки мои раны. Слишком мало прошло времени. Возможно, Бурак и раскаивается, но никаких значительных действий для возрождения семьи я не вижу, а по щучьему велению не получится. Я слышу лишь слова, от которых выворачивает внутренности. Я не верю ему. Не верю, и точка. Но ребенок действительно не виноват. Он не разменная монета, которую можно тягать в разные стороны. Ему нужна не только я, но и Бурак. Поэтому я никогда не лишу его возможности видеться с отцом. Это неизменно. — Он и так остается, Али, — улыбнувшись, отвечаю я и кладу ладонь на его плечо. Чуть сжимаю. — Папа ведь обещал. — Пусть сам скажет, — настаивает сын упрямо. — Пусть скажет, что останется. Здесь. С нами! — Останусь, — соглашается Бурак. Прижавшись еще сильнее (хотя, казалось бы, куда уж ближе), муж втягивает запах сына и жмурится. Широко улыбается. А мне хочется завыть в голос от переизбытка чувств. Слишком трогательны моменты единения. Они возвращают меня в прошлое, где мы были счастливы. «Были», — ключевое слово. Стерев непрошеные слезы, я замечаю, что Бурак аккуратно перекладывает сына на кровать, а сам ложится рядом, принимаясь гладить его по спине. На губах Али застывает блаженная улыбка. Он безумно рад, что отец рядом. Сын ждал этого весь день и наконец дождался. Не знаю, сколько проходит времени, но они оба засыпают, погружаясь в царство Морфея. В обнимку. Прижавшись друг к другу. Смотреть на них, таких мирно спящих, очень тяжело. Я укрываю их одеялом, чувствуя, как в груди раз за разом обрываются натянутые струны. Кажется, еще чуть-чуть — и придется пойти на балкон, чтобы начать нормально дышать.