– Воскресенский! – и снова смех. – На что? Мы возвращаемся в кухню. – На самоуправство. Да какой там чай, когда она, похоже, очень даже за. – Поговорим об этом после третьего свидания. Крис хочет убрать со стола, но я перехватываю её руки, притягиваю к себе и опираюсь о столешницу. Знакомая локация, только поза в тот раз была другая. – А оно будет? – Дорожка поцелуев по шее, и Крис покрывается мурашками. Она же вцепляется коготками мне в загривок, и я готов развлекаться так вечно. – Будет, – выдыхает она, наклоняя голову, давая больше места для манёвров. – Когда? – Выяснять, так всё и сразу. Желательно ещё бы под диктофон, чтобы потом не отвертелась. – Не знаю. – И чувствительно прикусить нежную кожу, чтобы там без всяких «не знаю». – Ник! – Конкретика, мечта моя. Развернуться бы, усадить её на стол и… и хватит. Легко было держаться до того, как узнал, что такое быть с ней, сейчас же хрена с два так получится. Не после недельного вынужденного воздержания. – После выходных. – У меня? И вырвавшееся было «нет», которое в последний момент сменяется прерывистым вздохом. Потому что мои ладони уже давно хозяйничают за пределами всех приличий. – Да! – Наконец, отвечает Крис, отталкивает мои руки и отходит. Потому что схожу с ума явно не я один, зато в компании всё становится намного веселее. – Ты обещала, я запомнил. Завтра заеду за вами в восемь. Лёгкий поцелуй в щёку и побег. Домой. Под ледяной душ. Глава 24 Утро. Машина. Подъезд. Вместо бессонницы – беспробудная ночь, правда, встать пришлось в пять утра. А всё потому, что отрубаться в десять так себе идея, и я знал это ещё вчера, потому и наматывал сегодняшним утром круги по квартире. Тело требовало действий даже после зарядки, мозг – подумать о чём-нибудь, кроме Крис и поездки, но обе задачи изначально провальные. Поэтому у её подъезда я был задолго до назначенного времени, жалея, что не поддался родительским уговорам и не привёз Крис с Данькой ещё вчера. Всё-таки даже мой отбитый гормонами мозг осознаёт, что хорошего понемножку и к нашей семье надо ещё привыкнуть. В идеале так, чтобы потом не захотелось отвыкать. Солнце припекает и заставляет щуриться. Бабушки, которые уже куда-то спешат, зыркают подозрительно и ускоряются, а мне просто хорошо. И будет ещё лучше ровно через двадцать три минуты и сорок восемь секунд. Но моя мечта радует пунктуальностью, сокращая время аж на пять минут. И даже моей наглости не хватает, чтобы предположить, что она соскучилась. – Ты всегда встаёшь так рано? Данька добегает быстрее Крис, поэтому к моменту вопроса, я уже захлопываю за ним дверь. И какое там подумать, голые рефлексы, на которых одна ладонь ложится ей на талию, а вторая зарывается в распущенные волосы. И поцелуй, исключительно в щёку повернувшейся Крис. Хмыкнув, я открываю перед ней дверь машины. – Почему ты решила, что рано? – Потому что ты уже час стоишь под окнами, – веселится она, поднимая бровь. – И ты спокойно сидела дома, зная, что бедный, несчастный и влюблённый я жду внизу? – дурачусь в ответ. А потом пользуюсь тем, что она всё ещё ко мне лицом, целую и только потом захлопываю дверь. – Воскресенский, если все будут такими несчастными, мир вымрет от убойной дозы оптимизма, – смеётся Крис, стоит мне сесть за руль. – Зато со мной не соскучишься. – Вот это не поспоришь, – со смехом качает она головой. А я что, я ничего. Завожусь, беру её ладонь и отказываюсь отпускать, даже когда надо переключить скорость. И припарковаться у цветочного. – Крис, у мамы клумбы с миллионами цветов, – насмешничаю, конечно, но всё равно слушаюсь и повинуюсь. – Значит, будет миллион и ещё один букет, – не впечатляется моя мечта. – Значит, будет. – Как будто у меня есть выбор. – Настоящий мужик, ты идёшь или подождёшь здесь? – А можно здесь? – строит жалобную моську Данька. Он нашёл что-то в ручке двери и с энтузиазмом археолога это нечто ковырял всю дорогу. – Я бы тоже не отказался, – вздыхаю в ответ и, весело ему подмигнув, догоняю Крис. Вот только после долгого выбора и консультирования с продавцом не обходится без эксцессов. И, естественно, всё по классике – она упирается в тот самый момент, когда я тянусь оплатить нечто зелёное и экзотическое в большом горшке. – Я сама, – звучит упрямо и непреклонно. Также непреклонно я отвлекаюсь от миленькой продавщицы, и опираюсь обеими руками о высокий прилавок. – Давай сама ты будешь без меня? – Крис между мной и прилавком, совсем молоденькая девочка за кассой смущается, а у меня все вентили раскрутились. И, спрашивается, кто виноват? Правильно, та, кто больше всех упрямится. – А, Крис? – Воскресенский, ты что такой дерзкий? – И смех смехом, но отступать она явно не собирается. Как и отклоняться, практически касаясь губами моих. Долбанный ты случай. И вот как с нейтакойпомнить, что мы вроде как куда-то едем, Данька ждёт в машине, а вокруг, вообще-то, магазин. – Потому что я плачу тебе зарплату, – отстраняюсь, шумно выдохнув. – Так что по факту, платишь ты моими деньгами. – Оригинальный подход, – фыркает Крис, разворачивается и протягивает девушке скидочную карту: – Спишите бонусы. – Конечно, – растерянно улыбается та. – Сколько? – Десять процентов? – Крис прищуривается, ехидно глядя на мою улыбку и не отвечая на вопрос. Мне не отвечая. – Давайте полную стоимость, – с милым оскалом улыбается она. И, пока продавщица колдует с кассой, подходит, чтобы пальчиком провести по скуле до самого подбородка, оставляя на нём едва ощутимую царапину. – И деньги мне платит Кот. Всё, белый и пушистый наступает в одно мгновение. И его половины хватает, чтобы дёрнуть Крис на себя, и впиться, наконец, в дерзкие, упрямые и самые любимые на свете губы. Цветы, деньги, Кот – да плевать на всё. Игры – это, конечно, прекрасно, но не тогда, когда всё полыхает, стоит нам оказаться в одном помещении. И тушить бесполезно, проще дождаться, пока само догорит и выносить, что останется. А от меня не останется ничего, потому что так сильно, как она, ещё не въедался никто. Под кожу, впрыскивая в кровь то ли убойную дозу эндорфинов, то ли медленный яд. В кости, на каждой из которых теперь её имя. В сердце, работа которого зависит от одной её улыбки. Все, кто был «до», слились, обезличились, стали единой серой массой, а после… после одно только пепелище. – Молодые люди! Молодые люди… Держаться больше нету сил. Никаких. Ни у кого. Отстранившись, в основном из-за жалости к одной конкретной продавщице, я смотрю в полный расфокус в глазах Крис и понимаю, что ночевать у родителей нам нельзя. Никак. И в принципе оставаться одним, потому что горячее, тягучее желание вопит и бьётся башкой в стену, от заградительных функций которой осталось одно название. Так что ещё пара таких ударов и всё, отсчёт пошёл. – Нас Данька ждёт, – прикусив губу, напоминает она. – Ждёт, – откликаюсь эхом и перевожу взгляд за спину Крис. – У вас доставка есть? – Что? – пугается девушка. – Доставка. За город. Прикрыв глаза, я с силой тру переносицу. Кот ошибся, в пятнадцать было легче – прыщи и неуверенность исключали вот такие срывы. Двадцать же лет спустя не взять то, что очень хочется, в разы сложнее как раз потому, что легче – прыщи сменились мышцами и машиной, неуверенность – чисто мужским эгоизмом. – Д-да, но поздно уже, надо было вчера… – У мамы сегодня день рождения. – Улыбаться я умел всегда, особенно когда очень надо. – Хочется порадовать. – Хорошо, я попробую, – она теряется, но потом переводит взгляд на телефон и уже уверенно смотрит на меня. – Оставьте адрес и какой букет, я попрошу. – Всё, что здесь есть. – Рукой с зажатыми очками я обвожу цветочный, чтоб его, салон.