— Знала бы, что ты мне такое приготовишь, то замуж бы за тебя не вышла! — Нина! — Заткнись! Бац-бац-бац! По лбу, по щекам, по макушке. — Я не смог не приехать! Нина! — Да лучше бы тебя кастрировали! Самец чертов! Ловко уворачивается, резко отступает в сторону и возмущенно смотрит на меня. Конечно! Я же на святое покусилась! На его фаберже! Как я посмела такое сказать?! — Я должен быть тут! Бросается ко мне, вырывает смятую трубочку из моих рук, когда я опять замахиваюсь, и рычит: — Тихо! — Пошел ты! — злобно взвизгиваю на него и толкаю в грудь. Оторвать бы ему его бубенцы и закопать в клумбе. Выдыхаю через нос, шагаю к лавочке и сажусь. Дышу тяжело. В пиджаке жарко, по шее скатывается капелька пота. На крыльце притаились две женщины. Прижали сумочки к груди и переводят взгляды с меня на Глеба и обратно, ожидая продолжения моего отчаяния. — Тут не на что смотреть! Из меня так и прет агрессия. Я готова и на этих двух незнакомок кинуться с кулаками. Меня рвет на части. И это не печаль, ни сожаление, ни страх. Это дикая злость. Глеб расправляет бумажную трубочку, рассматривает снимки узи, аккуратно отворачивает их и вчитывается в строчки. Женщины на крыльце ждут. И кажется, что даже не дышат. Скоро весна расцветет зеленью, теплом и солнцем. И под этим солнцем я буду злая, беременная и с сильным токсикозом. От запаха цветущих деревьев и кустов меня будет мутить. Глеб хмурится, пробегает вновь глазами по строчкам, и одна женщина не выдерживает. — Да что там?! Он поднимает взгляд, потом опять перечитывает заключение и сглатывает. Его кадык плавно перекатывается под кожей. — Да елки-палки! — женщина перекидывает сумку через плечо, торопливо спускается к Глебу и заглядывает в заключение. — Ну? — испуганно отзывается вторая женщина. — Все плохо? Божечки… — Да тут двойня! — первая женщина охает и хлопает Глеба по плечу. — Поздравляю, папаша! — замолкает на секунду и уточняет. — Ты же папаша, да? — Я, — Глеб кивает и переводит на меня обескураженный взор. — Двойня? — А я уж думала, ты помирать собралась, — первая женщина смеется, глядя на меня с теплотой, а затем обращается к подруге, — пошли, Катюх. Это нам хороший знак. Я тебе точно говорю. — По лотерейному билетику купим, — та перескакивает ступени через одну, — если знак хороший? — Да что ты на меня так смотришь?! — повышаю я голос на Глебя, который выпал из реальности. — Это ты постарался! Не ветром же задуло! — Нина, — шепчет Глеб, шагает к лавочке и медленно садится рядом. Повторяет, как одурманенный, — Нина. — Что?! — рявкаю в его лицо. — У нас будет двойня, — шепчет он, завороженно вглядываясь в мои глаза. — У нас разговор шел об одном ребенке, Глеб. Слышишь? Не о двух, — рычу я. — И ты, сволочь, специально. Поддается в мою сторону в попытке обнять, и я цежу сквозь зубы: — Нет, Глеб. Мне твои телячьи нежности не нужны. И ты не тут должен быть. И у нас все идет по старому плану. Ничего не поменялось. Рожу двоих, если не сдохну, конечно. И я твои ромашки в газетке, Глебушка, точно тебе в жопу засуну. Так глубоко, что придется идти к проктологу, но даже он тебе не поможет. Ты моих соплей боялся? Да? Соплей не будет, — хватаю его за галстук и тяну к себе, — да я тебя просто убью при гормональной вспышке. Поэтому ты подумай. Может, ты свалишь к молодой и перспективной студентке? Выхватываю из его рук заключение, поднимаюсь и шепчу: — И сгинь сейчас, Глеб, с моих глаз. Я тебя очень и очень прошу. — Ты была права, Нин, — он улыбается и встает, не спуская с моего лица взгляда, — у меня будет пять детей. — Катись отсюда колбаской. — Я люблю тебя, — касается моего подбородка, но я отшатываюсь и иду твердым шагом к рыльцу. — Все это лирика, мой милый! — голос у меня звенит стальным гневом. — Твоя любовь потеряла ценность! Глава 28. Честный человек — Да что происходит? — шепчет Анастасия, прижав к полной груди кастрюлю. Она с этой кастрюлей в углу за столом сидит уже минут двадцать. Они с Надей похожи, только ее мать поплыла вширь. Возможно, после родов. — Да отпусти меня! — раздается визг нади из прихожей. — Козел! — Надя?! — Анастасия подскакивает. — Села, — цежу я сквозь зубы. Анастасия медленно опускается на табуретку с круглыми глазами. В кухню врывается Надя, а за ней следует Ярик. Один из моих ребят из службы безопасности. Рожа у него, конечно, может любую бабульку загнать в могилу. Квадратная, в рытвинах, нос — картошкой, а сам здоровый, как медведь. Уродливый медведь, которого знатно потаскала жизнь. — Господи, — сипит Анастасия. Надежда же замирает, увидев меня. Задушить бы ее суку такую. Голыми руками. — Наденька, — шепчет Анастасия, — ты знаешь этого человека? — Да, ответь маме, — закидываю ногу на ногу, — знаешь ли ты меня. а то она вся потерялась в догадках. А то она пока думает, что я коллектор. — Глеб Иванович… — Мы опять перешли на имя-отчество? — Что ему от нас надо? — Мне? — вскидываю бровь. — Честно, ничего не надо. Взять-то с вас нечего. Ярик беспардонно проходит на кухню, лезет в шкафчики и достает стакан. наливает воды из-под крана и крупными глотками опустошает его. — Высох, — отставляет стакан и вытирает мясистые губы рукавом. — Тебе налить, Глеб? Качаю головой и вновь смотрю на Надю, которая бледнеет. А хорошо она играет. В универе была бойкой, пробивной, а сейчас вот-вот упадет без чувств. — Ладно, раз надежда у нас язык проглотила, то, пожалуй, мне надо объяснить, что тут происходит, — устало вздыхаю я. — Я вел пары у вашей дочери в университете, потом взял к себе в фирму на подработку с целью дать вашей дочери возможность реализоваться в карьере. Подработка на несколько часов, чтобы она не мешала основной учебе. Вместе с ней еще выбрал парочку студентов, но речь не о них. В висках пульсирует гнев. Я с большим усилием воли говорю тихо и спокойно. Я лечу в бездну из-за подножки одной хитрой дряни.