— Ну и пусть, — Люба смотрит на него прямо. — Не твои же деньги, не твоя забота. Просто дай слово, что не полезешь потом к нашему ребенку со словами о том, что ты его папаша. Он должен быть только нашим… — Я все продумал, — Ярик хмурится. — Я найду больницу, врачей… Несколько взяток, и у Любки даже медкарта будет с записями о беременности. Да, мелкая крыса останется с деньгами, но не в них счастье, Глеб. — А если она полезет, — Глеб смотрит на Любу. — Я не полезу. А она? Как деньги кончатся, так она и появится. Мне очень нравится ваш план, но… вы, кажется, не совсем понимаете, что она за человек. Будет доить пока доится. — У меня глубокий погреб, — тихо отвечает Люба. — Уберу настил, выкопаю яму и стерву эту закопаю. Сама. За своего ребенка голову оторву кому угодно. Без соплей и слез. И тебе тоже. — Люб… — тянет Ярик. — А что? — Люба щурится на Глеба, который издает короткий удивленный смешок. — Ты босс Ярика, а не мой. Я вот женщина свободная от начальства, и пиетета перед тобой никакого нет, — затем смотрит на меня и шепчет, — это я так, для порядка, — выдерживает паузу и спрашивает. — Сама-то что думаешь? Это же твой мужик нагулял. — Мне… — закрываю глаза. — Жаль этого малыша. Жаль, но… я двуличная гадина… и… не смогла бы взять за него ответственность. Мне просто жаль его, но он ошибка… — открываю глаза и слабо улыбаюсь. — Надя… не даст ему семьи и любви. — Если бы Ярик нагулял, я бы тоже не приняла нагулыша, — Люба пожимает плечами. — Не смогла бы. А тут не его нагулыш, поэтому… стану ему матерью. Или ей. Может, — тепло улыбается, — девочка будет? — Заберем ребенка сразу из палаты, — голос у Ярик тихий и твердый. — Мы ей деньги, а она… — Хороший план, — перебивает его Глеб. — А если родит и передумает? Мало ли. Чудо случится, и взыграют в ней материнские чувства? — Если взыграют… — Люба убирает локон волос за ухо. — Мы же не звери какие… Значит, у нас будут деньги. Тоже вариант. Усыновим тогда кого-нибудь по всем правилам. — Не взыграют, — твердо говорит Ярик. — Я хорошо разбираюсь в людях, Глеб, пусть и кажется, что я тупой. — Может, мне тебя перевести в отдел кадров? — Я вообще хочу уйти, — торопливо выдает Ярик и замолкает. — Что? — Глеб приподнимает бровь. — Я женюсь, Глеб. И тут мне душно. Хочу в деревню, — тихо проговаривает Ярик. — И если дети будут, то… Сам же понимаешь… Глеб молчит, и я чувствую, что он обескуражен. Разговор про ребенка Наденьки его особо не тронул, а вот уход Ярика царапнул по самому сердцу. — Боссом не будешь, — Ярик слабо улыбается, — но… будешь другом. — Я не понял, — Глеб медленно и недоуменно моргает. — Ты меня кидаешь? — Ну, что так сразу? — Ярик хмурит густые брови. — Блин, ты как Пастух сейчас. — Говорил он мне, что ты и меня кинешь, — Глеб выдыхает через нос, и его глаза темнеют обидой. — Да. Так и сказал, что однажды я стану брошенкой. — Ну, харе, Глеб… Несмешно, — Ярик передергивает плечами. — И с Пастухом у меня все было иначе. С ним я друзьями не остался, а с тобой будем дружить. Мы с Любой в растерянности переглядываемся. — Друзьями? — переспрашивает Глеб. — Ты еще и кидаешь меня, как по методичке. — Да блин, Глеб! — Ярик повышает голос. — Вы теперь с Пастухом оба будете меня доставать? — Будет теперь у нас общая тема, — Глеб невесело хмыкает. — Ярик-кидала. — Ярик-бывший? — шепчу я. — Да блин! — охает Ярик. — Нина! Ну, хотя бы ты не участвуй в этом безумии! Глеб поправляет галстук и переходит на официальный тон: — Ладно, оставим эту тему. Деньги откуда взял? Ярик поджимает губы, скрещивает руки на груди и отводит взгляд. — Так… — Глеб откидывается назад. — Дай угадаю… — Не угадывай, — бурчит Ярик. — К бывшему обратился? — Ненавижу тебя, — шипит Ярик. — И, что, этот бывший денег дает? Ярик переводит взгляд на Глеба и говорит: — Я тот бывший, которому дают. Глеб издает смешок, а потом смеется. Ярик присоединяется к его смеху гоготом. Мы опять с Любой переглядываемся. Что у меня, что у нее в глазах — полное недоумение. — Да, вот это было смешно, — Глеб вытирает слезу со щеки и выдыхает последний смешок, — но все равно обидно. — Ну, женюсь я, Глеб, — рывком привлекает к себе охнувшую Любу. — И да, я выбираю ее. Она — мое сердце. Люба краснеет, глазки тупит и улыбается, как школьница. — Кто я такой, чтобы идти против любви, Ярик, — Глеб вздыхает. — Хоть теперь печально вздыхать не будешь, созерцая небо. Да и подкупили вы меня тушенкой, — подхватывает банку с мясом и задумчиво ее разглядывает, — аппетитно. — Опять жену решил обожрать? — зло шепчет Люба. — Сначала она поест, а потом уже ты. — Интересно, если бы я был доходягой, то обо мне кто-нибудь так беспокоился? — Глеб отставляет банку. — Но ты же не доходяга, — Люба щурится. — И уж о тебе пусть твой друг беспокоится. — А друг бы беспокоился? — Глеб смотрит на Ярика. — Обижаешь, — хмуро отвечает он. — Я бы тебя откормил. С ложечки. — Ложечка была лишней, — Глеб вздыхает. — Можно, конечно, и с лопаты откармливать, — пожимает плечами Ярик. — Остановись, — медленно выдыхает Глеб, сдерживая в себе смех, — у нас тут серьезный разговор, а ты про лопаты. — Ты, блин, сам начал, — Ярик суетливо и с досадой отряхивает рукав рубашки. — Ложка ему нравится, лопата тоже… С бутылочки не предлагаю, потому что это не по-мужски. Теперь я медленно выдыхаю, потому что представила недовольного и запеленованного Глеба, над которым склонился с жуткой улыбкой Ярик с бутылочкой и уговаривает его покушать. Кажется, и Люба это представила, раз сейчас хохочет и бьет Ярика по плечу. Ничего не знаю. Я хочу с ними дружить. И сейчас я даже не моргаю и не дышу, наблюдая за Яриком и Любкой. Какие они живые, какие теплые и какие отчаянные в своей любви. — Ну, мальчишки, — Люба вытирает слезы и хрюкает. — Ой, не могу. — Не знаю, как Глеб, — шепчу я. — А я дружить готова. Люба замолкает, щурится и говорит: — Нравишься ты мне, — хмыкает. — Может, снаружи городская, но внутри… — делает паузу и громко заявляет. — Наша. А потом бьет кулаком по столу, а я вздрагиваю и все еще не моргаю. — Будем дружить, — она поддается в мою сторону и кивает на Глеба и Ярика, — а эти никуда уже не денутся. — Люба, я сейчас расплачусь… — Я тоже. — Девочки, — Ярик настороженно смотрит на нас, — может, не надо. — Отстань, — фыркает Люба и протягивает руку. Я вкладываю свою ладонь в ее. И она такая теплая. Кожа сухая и с мозолями от тяжелого труда, но невероятно уютная и нежная. — Люб, — шепчу я. — Мне вот было очень страшно, а сейчас нет. Что же я тебя раньше не встретила? — Уж я бы тебе сказала, что мужа одного на гулянки отпускать нельзя, — цыкает она. — Что же ты так опростоволосилась? — Не знаю, — сипло шепчу я.