Теперь может быть всякое. Кто мог предсказать, что Владислав, который, казалось, умеет великодушно расставаться с женщинами, окажется по отношению ко мне таким варваром? Дикарем… – Марин, я не понимаю, – сказала я. – Меня не было дома, когда происходил сам разговор. Я пришла, когда они уже говорили, да и беседа велась в кабинете за закрытыми дверями. Поэтому смачных деталей я не знаю. Только факты в изложении Валички. А ты же Валичку знаешь, от него не услышишь самого интересного, – начала свой рассказ Марина, хватаясь за горячую чашку с чаем, обжигаясь, дуя и обиженно отодвигая несчастную посудину. – У нас на днях повторный суд по Данечке. Марин, я с ума схожу от беспокойства и неопределённости. Что ещё выкинет Владислав? На что он способен? – проговорила я, объясняя свою заторможенность. – Не волнуйся, подруга! Мы ему Данечку не отдадим! – Маринка вскочила со своего места и обняла меня за плечи. Хорошо, конечно, иметь такую уверенность. Только где её взять? И как объяснить Маринке, как оно, оказывается, бывает. Свой опыт невозможно передать. У меня кусок в горло не проходит. Я и спать-то в эту неделю толком перестала… – Так вот! Вернёмся к интересному, к деньгам! – подруга села на место и вновь схватилась за многострадальную чашку. Помолчала, собираясь с мыслями, видя, что я не выдаю обычной эмоциональной реакции и почти не участвую в беседе. – У Владислава был практически готовый проект с проведёнными испытаниями, подтверждённый другими источниками. В сравнении с аналогами это, как говорит Валичка, прорыв. Он тоже участвовал в этом проекте, но в малых долях. И поскольку всё ещё в процессе запуска, то и не отражается, как успешное, нигде в документах бизнеса твоего мужа. Вы же с ним делитесь, и суд будет. Там «дознание досудебное», или как там эта процедура называется, когда определяют, чем твой муж конкретно владеет. А этот проект, получается, такая неучтённая золотая жила… – Маринка отхлебнула чай и посмотрела мне в глаза. – И Владислав пришёл к твоему мужу продавать это? Лишь бы мне досталось меньше? Пустить под нож всё, наработанное годами, лишь бы мне насолить? – изумилась я. Это до какой степени нелюбви можно дойти? – Представь, как он меня ненавидит! – я подскочила со стула, не в силах сдержать своих эмоций. – М-м-м… возможно, это было одной из причин. Но Валичке твой бывший сказал, что ему срочно нужны деньги. Наличкой. Прикинь? Столько налички! Я за всю жизнь столько не видела! Специально с Валичкой в банк ездила, чтобы посмотреть, как пачки в банковские ячейки трамбуют, – Маринка взмахнула руками и продолжила, – как в фильмах про гангстеров. – А зачем ему наличка, он не говорил? Твой муж не спросил его? Ведь это так неудобно. А Влад не любит неудобство, – заинтересовалась я. – О! – подруга вновь эмоционально взмахнула руками и продолжила – твой Владичек собирается покупать дом на Новой Риге для своей любимой женщины. Она, узнав, что на продажу квартирки наложили арест, устроила Славику слезорозлив с причитаниями, что её, сироту, и её деточек оставляют без крыши над головой. И этот олень поскакал покупать «домик» для любимки! Я хлопнула глазами, как кукла в витрине магазина в полнейшем ступоре от произошедшего. Так. Это нужно разложить на составляющие. То есть, он теряет практически прекрасные перспективы и выводит средства. Ради покупки недвижимости для любовницы, не дожидаясь официального раздела бизнеса? Он с ума сошёл? А ей настолько наплевать на него, что готова потопить, лишь бы себе оторвать кусок? – Марин, ты Аркадию Владимировичу это уже рассказала? – спросила я. – Нет! Ты что? Сама расскажешь! Зачем я буду портить тебе удовольствие! – усмехнулась она. – Он меня убьёт, когда узнает! – я убрала со стола подрагивающие ледяные руки. – Кто? Аркаша? – изумилась подруга. – Марин! Ты не представляешь, как Влад меня ненавидит. Это что-то болезненное. Он реально считает меня своим врагом. Я его боюсь. И боюсь за Данилку, – тихо произнесла я. – Да что он может вам сделать?! – воскликнула Марина. – Всё, что угодно. Он способен сейчас на всё, что угодно. Ты бы видела его в аптеке. Он летел ко мне, вероятно собираясь ударить, – я помолчала, сглатывая сухим горлом, вспоминая безумные от ярости глаза. Чужие глаза на знакомом лице. Дикие. – А в суде? Если бы там не было других людей, он бы кинулся на меня. Думаешь, он остался в зале суда, когда я упала в обморок? Ни фига! Он вылетел, чуть ли не переступая через моё бессознательное тело, – я подняла взгляд на не понимающую меня подругу. – Может, тебе нанять охрану? – протянула она, сомневаясь. – И надолго? Всю жизнь боятся и оглядываться? – я пожала плечами и продолжила: – Нет. Так не годится! Мы помолчали. Маринка явно меня не понимала. Она не верила, вернее, в её реальности мужчина не может ударить женщину. Никогда. – Пообещай мне, что не расскажешь Аркадию об этой сделке! Пусть подавится! Пусть откусит этот кусок и бросит в ноги этой пиранье. Мне хватит и всего остального. А чего не хватит, то я заработаю, – попросила я подругу. Тридцатая глава Сегодня было пасмурно. Настоящий февраль с вернувшейся ещё более злой зимой. Ветреный и промозглый. Лучше бы уже ударили морозы и высушили всю слякоть и сырость, чем эта бесконечная череда снегопадов и оттепелей с неизменным ветром, заплутавшим среди домов и проспектов, и суровыми, тяжёлыми, беременными мокрым снегом тучами, которые низко и тяжело ползут по небу, закрывая город от всего мира. Наваливаются на него своей душной сутью. Я уже забыла, как сияет зимнее холодное солнце, и как отражает это сияние свежий снег. Как он пахнет не сыростью и землёй, а арбузом и свежестью. Будто и не было такого никогда, а стылая серость наплывает уже вечность, стирает радость и краски мира… По традиции мы с Ярославом после работы шли пешком. Сегодня вдоль Большой Пироговской улицы. И только около серой громады архива я начала говорить. Тяжело. Короткими и рваными фразами. Путанно, перескакивая с одного на другое в своём рассказе. Мешая в одном повествовании и развод, и раздел, и прошлую, казавшуюся счастливой, жизнь. Мне сегодня просто жизненно необходимо было выговориться. Проговорить вслух всё то, что мучило меня в последнее время, чтобы не взорваться, ведь завтра состоится очередное заседание суда, и мои нервы на пределе. С Маришкой было бы неплохо встретиться, но они с мужем улетели на недельку в тёплые тропические края. К бирюзовому морю, белому песку и бесконечной неге. Другой мир. Другая планета. По телефону всё не то. Не разговор, а обмен сообщениями. Как передать по невидимой волновой связи человеку, который сидит под сенью пальм и смотрит в искрящуюся бирюзу горизонта февральскую стужу моего состояния? Лучше не мучится и не пытать подругу. А мне сегодня катастрофически не хватало простого человеческого тепла и сочувствия. Я ощущала себя щепкой, которую несёт бурная река событий. Несмотря на предчувствие впереди порогов и водопада, понимая, что ждёт меня сложный и грязный развод, сделать я уже ничего не могла. Маховик запущен, и грядущее неизбежно как естественный процесс. Как роды или землетрясение. Извержение вулкана, блин! Остаётся только понять, как мне сохранить себя при этих тектонических сдвигах моей судьбы. Оказывается, несмотря на то, что практически всю работу по суду ведёт Аркадий Владимирович и его команда, эта история высасывает силы из меня, как помпа. Будто у меня под грудью пробита дыра размером с футбольный мяч, и вся накопленная энергия, вся радость жизни вытекает, вылетает из меня. Я уже устала от этого. А ещё нет и половины пути. И вроде бы ничего не происходит, просто где-то там Аркадий Владимирович собирает документы, пишет запросы и составляет заявления, а плохо от этого мне. От одного осознания, что именно происходит. И от почти осязаемой ненависти. Я верю, что мы выиграем все суды. Иначе не может быть. Тем более, что Владислав стал делать такие чудовищные ошибки. Маринка при встрече рассказала, что её Валичка тоже спросил у Влада: «Зачем ты торопишься?» На это мой муж ответил, что не может видеть слёз любимой женщины и угроз выкидыша при таких её нервах. Как можно быть таким внимательным к одной женщине и таким жестоким с другой? Я не понимаю! Ну разлюбил, разводишься, расходишься, так не теряй человеческий облик при этом! Какая-то эмоциональная незрелость. Подростковая порывистость в чувствах. И, по-видимому, наложенная на сформировавшийся невроз. В милом сквере «Девичьего поля» среди занесённых снегом клумб и дорожек на нашей любимой с Маринкой «девичьей» скамейке в небольшом павильончике, я вывалила на Ярослава свои печали. Старалась кратенько. Всё-таки чужой же человек, нужно и совесть иметь. Не перегружать. Но он слушал настолько внимательно и сочувствующе, что остановиться было сложно. Сколько себя помню, мне всегда проще сформулировать верно выводы, если проговорить задачку вслух. И с проблемами так же. Причём лучше всего при этом ещё и шагать или что-то делать руками, сопровождать формулирование каким-то физическим действом. От скамейки до глыбы памятника известного графа я не могла остановиться и всё говорила и говорила, словно из порвавшегося мешка рассыпала факты. У диска с кусочком глобуса за спинами железных лётчиков-полярников я замолчала, уставившись в золотые буквы. «Мастерство. Отвага. Достоинство. Честь». Ничего из перечисленного не осталось в моём бывшем муже. Никакого мужества и не было, похоже, в нём никогда. Рвано вдохнула и, повернувшись к своему спутнику, хотела извиниться за словоохотливость сегодня. Ненужную ему. Лишнюю между нами.