Игорь У каждого есть свой триггер, своя мелочь, запускающая цепную реакцию, пробуждающая неприятные воспоминания или возвращающая мысленно туда, где быть совершенно не хотелось. Для Игоря таким пусковым крючком был, как ни странно, обычный конструктор «Лего». Цветные кусочки пластмассы, из которых можно создать все, что детской душе угодно. Но именно эта безобидная игрушка сыграла в его судьбе едва ли не решающую роль. В детстве он очень любил собирать что-то из мелких деталек, и отец всегда привозил ему из очередной поездки новый набор. Дальнобойщик, часто «катавшийся» за границу, он однажды привез диковинный для того времени конструктор с красивым логотипом «Лего» в правом верхнем углу яркой коробки. Настоящий гараж с мастерской, подъемниками, маленькими машинками и человечками в форме автомехаников и водителей. Игорь боялся дышать рядом с чудесным подарком, бережно собирал и разбирал конструктор и строго следил, чтобы ни одна деталька не пропала. Через год отец тяжело заболел — сердце, и работать на фуре больше не смог. Он сидел дома, горстями пил лекарства, а мама вынуждена была устроиться еще на одну работу. Днем работала учительницей английского языка, а вечером мыла полы в поликлинике. Отцу рекомендовали прогулки, но один он не мог осилить дорогу до парка и обратно, потому гулять с ним всегда ходил Игорь. Иногда, если была хорошая погода, они брали с собой конструктор и усаживались на лавку, с увлечением складывая что-то из цветных кусочков. Игорю было уже двенадцать, но интерес к конструктору не ослабевал, и отец смеялся, что сыну прямая дорога в инженеры или в строители. И Игорь тоже считал так — а что, подумаешь, просто сам вырос, и кубики побольше станут. Все изменилось в одно из августовских воскресений. Мама нашла подработку — готовить обеды и ужины в одной обеспеченной семье — и по воскресеньям пропадала там, подготавливая полуфабрикаты, которые потом хозяевам оставалось только сунуть в духовку или микроволновую печь. Погода стояла жаркая, Игорь с отцом собрались, как обычно, в парк и прихватили тот самый набор «Лего». Жили они тогда в этом же доме, что сейчас Игорь, но на пятом этаже, без лифта. Потихоньку спустились во двор, дошли до парка и сели на скамью под большим раскидистым деревом. Долго собирали гараж, выставляя по местам подъемники и рабочих, а потом внезапно налетела туча, и полил такой дождь, что прорывавшиеся сквозь листву капли сбивали установленных на крыше гаража человечков. Наскоро разобрав конструкцию и скинув все в коробку, они побежали домой. Но по дороге Игорь, неловко ступив на бордюр, подвернул ногу и завизжал от невыносимой боли в ступне. Отец подхватил его под мышки и почти волоком дотащил сперва до дома, а затем и до квартиры — с большими паузами между этажами. Уже лежа в кровати с тугой повязкой и пузырем льда на злосчастной ноге — это оказался все-таки сильный ушиб, а не перелом или вывих, — Игорь вдруг вспомнил, что не успел положить в коробку несколько деталей крыши — они были крупнее остальных, их оставили на потом и забыли. Он зарыдал так горько, что отец испугался и отправился в парк. Его не было очень долго, дождь уже закончился, а Игорь начал волноваться. С трудом, припадая на больную ногу, он спустился во двор и поковылял в парк. Отца он нашел на скамейке, обрадовался, прихрамывая, подошел сзади: — Пап, ты чего? Отец не ответил, и тогда Игорь, обойдя скамейку, увидел, что голова отца бессильно висит, а кулаки судорожно сжаты. Не понимая зачем, он принялся трясти уже начавшее остывать тело, и вдруг правая рука разжалась, и из нее на траву выпали две детальки конструктора — красная и зеленая. Это было последнее, что запомнил Игорь из того дня. У него случился сильнейший нервный срыв, он несколько дней не разговаривал, не реагировал ни на кого, а когда пришел в себя, первое, что увидел, был взгляд матери. В нем было столько осуждения и укоризны, что у Игоря сжалось сердце. «Это я виноват, — думал он, глядя на то, как соседки помогают готовиться к похоронам. — Если бы я не вспомнил про конструктор, папа был бы жив». Это чувство вины преследовало его с тех пор постоянно, но Игорь никогда и ни с кем не говорил об этом. Он выбросил злосчастный конструктор, как и все остальные, что были у него, и увлекся биологией, твердо решив стать врачом и помогать тем, у кого, как и у его отца, было больное сердце. Мама спустя полгода обменяла квартиру с пятого этажа на первый, не могла находиться в старой. А вид деталек от «Лего» с тех пор вводил Игоря в состояние транса. Точно так случилось и сегодня в детской палате. Игорь вовсе не испугался обезображенного лица девочки — он даже не успел понять, как оно выглядит, потому что первое, что бросилось ему в глаза, был разложенный на столике конструктор «Лего» из зеленых и красных деталек. Когда раздраженная его поведением Драгун выволокла его из палаты и велела осмотреть ребенка немедленно, Игорь, проводив взглядом ее удаляющуюся фигуру, вынул из кармана пузырек с успокоительным, сунул в рот пару таблеток и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, снова вернулся в палату, предварительно попросив медсестру Женю убрать со стола игрушки. Та удивилась, но стол очистила, и Игорь, к собственному удивлению, легко нашел общий язык с маленькой Аленой Борисовной, хотя и пришлось временами прибегать к помощи Жени — не все слова девочка произносила понятно. Осмотрев ее лицо, Игорь прикинул, что двух операций вполне хватит, чтобы восстановить структуру и вернуть ребенку нормальный вид. Он отлично знал технологию этих операций, был уверен, что справится, но теперь предстояло убедить в этой своей способности Драгун. А та была в бешенстве… Но взять и объяснить ей причину своего поведения Игорь, конечно, не мог, а потому ухватился за предложение отдохнуть до понедельника и даже воспользовался предложением Василькова подбросить его домой. В машине его вдруг охватила слабость — так бывало всегда после приступов, и он, не заметив, уснул и проспал до самого дома. Аделина Зачем я пошла к этой Наде знакомиться? Ну, лежит себе и лежит, нет, нужно было непременно самой посмотреть на женщину, которой мой отец кинулся помогать моими руками. Не знаю почему, но во мне вдруг заговорила обида, которую я давно и старательно давила внутри. Я не просила помощи, потому что была уверена — не поможет. И только в самой крайней ситуации, когда угроза нависла над моей клиникой, я решилась обратиться к отцу. Не знаю, почему меня вдруг так задела ситуация с этой Надеждой, но когда отец в повторном разговоре обмолвился, что собирается сделать ей вид на жительство в Швейцарии, у меня внутри что-то лопнуло. Наверное, от зависти. Она оказалась совсем простой, миловидной, с короткой стрижкой, но какой-то запуганной. И только однажды, когда я обронила фразу про судимость ее отца, она вдруг превратилась в настоящую фурию и дала мне такой отпор, какого я не ожидала. Молодец, однако… Когда я вышла из палаты, медсестра Люба, сидевшая на посту, вскочила и, пристроившись рядом со мной, прошептала: — Аделина Эдуардовна, мне кажется, вам стоит знать… — Говорите внятно, Люба, не шепчите, нас не подслушивают. — Игорь Александрович знаком с пациенткой из одиннадцатой. — Ну и что? — Мне показалось, она не обрадовалась, когда его увидела. — Люба, если женщина не прыгает на шею мужчине при встрече, это не значит, что она не рада его видеть. И потом — даже если они знакомы, в чем криминал? Медсестра пожала плечами: — Я просто хотела предупредить, мало ли… Я отмахнулась и пошла в ординаторскую, однако подумала, что Люба своими сплетнями подала мне блестящую идею. Наконец-то появился человек, который знал Игоря Авдеева до того, как он пришел в мою клинику, и скорее всего, у них даже были какие-то отношения — в чем в чем, а в этом Люба не ошибалась никогда. Надо будет после работы снова зайти к Наде и расспросить ее аккуратно. Авдеев, к моему удивлению, уже сидел за своим столом и изучал снимки на мониторе. Выглядел он хорошо, видимо, выспался за выходные, отдохнул и сбросил напряжение. — Доброе утро, Аделина Эдуардовна, — как ни в чем не бывало поздоровался он, не отрывая взгляда от монитора. — Доброе, Игорь Александрович. Чуть свет, уж на ногах? — Скорее, за столом. Готовлюсь к ринопластике, на одиннадцать назначено. Я обошла стол и посмотрела на монитор — фото до и после. На втором очень аккуратный нос, совершенно не напоминающий те модные «морды мопса», как мы между собой называли современную тенденцию к укорачиванию. — Ну, что ж… после реабилитации будет выглядеть хорошо. — Аделина Эдуардовна, я хотел поговорить о том, что произошло в пятницу. — Не думаю, что стоит возвращаться к этому перед операцией. Если не пропадет желание — приходите в кабинет, когда закончите. Авдеев коротко кивнул и снова уставился в монитор, словно пытался запомнить снимок в мельчайших подробностях. После обхода мне позвонил Матвей, спросил, не смогу ли я освободиться пораньше. — Зачем? — Надеялся, что поможешь мне с ужином. — С чего вдруг? — У нас гости. — Какие гости в понедельник? — Деля, много вопросов. Просто скажи — да или нет, у меня через три минуты начинаются занятия. — Освободиться смогу, но гости меня не вдохновляют. — Я услышал, — рассмеялся Матвей. — Все, побежал сеять разумное, доброе, вечное. У меня же на весь день остался неприятный осадок от неизвестности. Я никогда не любила сюрпризов, не испытывала радости от спонтанных визитов, в моей жизни обычно все подчинено графику и плану, а любое незапланированное событие вызывало раздражение. Авдеев ко мне так и не зашел, и я решила сперва поговорить с Надей. Но в палате ее не оказалось, это меня удивило — человек, у которого неприятности, как сказал отец, вряд ли расслабится настолько, что отправится разгуливать по немаленькой территории клиники. Я бы точно так не сделала. Обнаружилась Надя в «зимнем саду» — снова шел дождь, и все клиенты переместились с улицы туда. Рядом с Надей сидела кругленькая женщина в очках и что-то оживленно рассказывала, отчаянно жестикулируя руками. Лицо Нади при этом было непроницаемым, она смотрела в одну точку и, казалось, даже не моргала. Я не стала подходить, немного постояла, наблюдая за реакцией, и убедилась, что отец, похоже, прав — проблема у этой женщины серьезная, она совершенно растеряна и абсолютно беспомощна. Когда ее посетительница умолкла, Надя вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Да, похоже, разговор со мной ей сегодня совершенно ни к чему, да и толку от него скорее всего не будет. Ничего, завтра… Кухня напоминала эпицентр взрыва. Матвей иногда так увлекался, что не замечал, как роняет или разливает что-то, а потом, закончив готовить, удивленно озирался вокруг — мол, неужели это все я? Уборка после подобных вечеров затягивалась до ночи. — Ну, ты даешь… — протянула я, окидывая взглядом кухню и пытаясь оценить масштаб бедствия. — Во сколько гости придут? — К восьми. — Понятно… значит, успею убрать. — Ну, Дель, чего ты… — Матвей отложил отбивную, в которую собирался завернуть кусочек сыра, и расставив в стороны грязные руки, чтобы не запачкать мой костюм, нагнулся и поцеловал в щеку. — Я сам уберу, мне просто хотелось, чтобы ты со мной посидела. Давно вот так, вместе, ничего не делали. — Да я почти две недели дома провела! — Ну а я-то не провел. Переодевайся, я уже с отбивными заканчиваю, сейчас салат будем делать. — Так и не скажешь, кто придет? — Потерпи, увидишь. Пришлось смириться. К восьми вечера мы накрыли на стол, успели убрать бардак в кухне, а Матвей так и не говорил, кого ждем. Сюрприз оказался так себе… На пороге стояла Оксанка с виноватым выражением на лице. Я украдкой показала мужу кулак, понимая, что это его рук дело, но ошиблась. Оказывается, Оксанка сама позвонила ему и попросила помочь помириться, скрыв, однако, причину нашей ссоры. Как в яслях, ей-богу… У меня было смутное подозрение, что явилась Оксанка не просто так и не потому, что хотела помириться, но не знала как — не впервые мы с ней ссорились. Было еще что-то… И я оказалась права. После ужина Матвей ушел в кабинет, а мы остались одни, и Оксанка выложила истинную причину своего визита. Колпаков исчез. Сказал, что уехал на съемки, и пропал, а через пару дней позвонила его ассистентка, с которой у Оксаны сложились вполне приятельские отношения, и спросила, не знает ли она, где искать великого режиссера. — Ну, он и раньше пропадал, — закуривая, напомнила я. — Найдется. — Ты не понимаешь… он, когда работает, ни о чем больше не думает. А если на площадке не появился, то что-то случилось — он не может съемочный процесс нарушить, у него контракт, — Оксанка выглядела по-настоящему озабоченной, видимо, знала, о чем говорит. — Ну а от меня-то ты чего хочешь? — Ты ведь знакома с кем-то в Управлении внутренних дел. — О, мать, ну, ты хватила! — Я ткнула окурок в пепельницу и налила себе минералки. — Загулявшего гения через управу искать? И потом — ты неужели не поняла, что я не буду тебе помогать ни в чем, что касается этого твоего Колпакова? Какими еще словами тебе это сказать, чтоб дошло?