Оксанка надула губы, покрутила в пальцах вилку, отложила, взяла салфетку и принялась старательно складывать из нее нечто похожее на цветок. — Он собирается на развод подавать, когда сериал закончит. — Слушай, я вот о чем подумала… а тебе не жаль его жену, а? Мне вот показалось из твоих прежних рассказов, что она его любит. А развод… не думаешь, что ей будет тяжело? — А мне? Мне, думаешь, легко знать, что он женат? — Он был женат ровно с того момента, как ты с ним познакомилась. Раньше не смущало? Оксана сунула готовый цветок в пустой бокал, покрутила, наблюдая за тем, как он расположился на дне: — А теперь вот смущает. Я хочу быть счастливой, понимаешь? Хоть что-то получить, хоть немножечко, пусть даже отобрать у кого-то. — Ты хочешь строить свое счастье, вытирая ноги о чужую жизнь? Не думаю, что все получится. — А тебе лишь бы морали читать! Помогла бы лучше. — Нет, — спокойно повторила я, уже не думая о том, что подруга может обидеться окончательно. — Почему? — Потому что считаю это неправильным. Более того — уверена, что моя помощь тебе не потребуется. Скорее всего, твой распрекрасный Колпаков отлеживается у какой-то другой любовницы. Сама рассказывала, какой он востребованный, потому что режиссер. Оксанка, похоже, такой вариант развития событий не рассматривала, а потому слегка опешила, даже рот приоткрыла. — Ах ты ж… — прошипела она, комкая очередную салфетку. — И ведь ты права — такое вполне может быть… господи, ну, почему мне всегда попадаются такие козлы, а?! Неужели я никогда не найду мужчину, который будет только моим? Почему я должна непременно делить его с кем-то? Зачем я вообще к нему вернулась? Мне стало скучно — дальнейший текст я могла произнести вместо нее и не сбиться ни в единой фразе. Оксана обожала себя жалеть, делала это вслух, громко, с разными эпитетами и цветистыми выражениями, чем порой доводила себя до настоящей истерики. Меня эти концерты уже давно не впечатляли, а, напротив, утомляли и вызывали раздражение. Взрослая женщина, а ведет себя как малолетняя глупая школьница, впервые влюбившаяся в физрука. — Зря, боже мой, зря я вернулась! Ведь он меня снова обманет… сценарий готов, он его с собой забрал… — причитала Оксана, закрыв лицо ладонями. В дверь просунулась голова Матвея, он показал глазами на рыдающую Оксанку и вопросительно уставился на меня. Я покачала головой и осторожно махнула — мол, иди, сама справлюсь. Муж аккуратно закрыл дверь. Теперь наверняка сам не рад, что поддался на Оксанкины уговоры. — Ни денег, ничего… опять ничего, опять к Севке ползти побитой шавкой… не могу так больше, не могу… все врут, все подлецы… — Наверное, тебе стоило один вечер посидеть за чашкой кофе или бокалом вина с бывшим, к которому вернулась зачем-то, чтобы понять наконец, почему же все-таки вы расстались в первый раз, — сказала я, не очень рассчитывая, впрочем, на понимание. Оксана убрала ладони от зареванного лица с поплывшей тушью под глазами и проговорила: — Наверное… но он… ты ведь знаешь, как меня просто уговорить на что-то… я просто не умею не верить мужчинам, я запрограммирована на другое… мужчина сказал — мужчина сделал… — Ксюш, ну это мужчина. А твой Колпаков… ну, какой он мужчина, это же недоразумение просто. Я подсела к ней и обняла. Как бы зла я ни была на подругу за ее легкомыслие, но видеть, как она убивается по человеку, на которого даже плюнуть жалко, мне было невыносимо. — Ксюш… не надо плакать. Надо собрать свои вещи и вернуться домой. — А Севка? — пробормотала она. — Ну, придумаем что-то… мне тебя учить? — Стыдно, Деля… так стыдно… ведь я как идиотка ночи напролет строчила ему этот сценарий, который у него никак не шел, я все линии выправила, всех героев довела до ума, чтоб картонными фигурами не выглядели, каждому целую историю придумала… — всхлипывала подруга, — и он, сволочь, восхищался, руки мне целовал, на коленях ползал… говорил, что я его спасла, что он все сроки пропустил… не может разорваться на два фронта — и снимать, и писать… и ведь уже тогда знал, что кинет меня снова… снова — ни денег, ни работы, ни мужика… когда ж это кончится… — Все, хватит. — Я похлопала ее по спине. — Успокаивайся. Останешься у нас? — Нет… поеду… — Куда поедешь? С ума сошла? — Домой… к Севке… — прорыдала Оксана мне в плечо. — Скажу, что у тебя в клинике лежала… Это мне не очень понравилось, но ничего другого сразу на ум не приходило, чтобы замаскировать пару недель ее отсутствия. Никогда прежде я не позволяла ей прикрываться мной или моей клиникой, считая это для себя неудобным — как потом Севе в глаза смотреть? Но сегодня, кажется, придется пересмотреть это правило. — Хочешь, мы тебя проводим? Она замотала головой: — Нет, Деля. Спасибо. Я сама должна… ты только, если что, подтверди, что я у тебя лежала, ладно? — Подтвержу, — улыбнулась я. — И еще… Деля, ты меня прости за тот разговор, а? Мне так обидно стало… вот я и… — В другой раз думай, что говоришь. Я ведь тоже обидеться могу, что я — машина бесчувственная, что ли? Мы проводили ее до такси, и Оксана уехала, а Матвей, обняв меня за плечи, виновато проговорил: — Дель, ну, я ведь не знал… — Это, поверь, к лучшему. Завтра у тебя консультационный день, ты не забыл? — Не забыл. Идем домой, надо ложиться. …Всю ночь мне снился сверкающий плешью Колпаков, размахивающий папкой со сценарием, и из нее сыпались герои в виде фанерных фигурок. Надежда Оказывается, здесь, чтобы к тебе кто-то приехал, нужно сперва подать список посетителей врачу, он выписывает пропуска, а старшая сестра выносит их к шлагбауму. Мой список оказался, наверное, самым лаконичным из всех, что здесь подают. Одна фамилия — Светкина. Больше у меня никого нет. Она приехала в понедельник, специально взяла отгул, чтобы добраться за город. Мы вышли прогуляться, но начался дождь, и пришлось укрыться в «зимнем саду», куда, конечно же, мгновенно переместились из парка все клиенты с посетителями. Осень выдалась дождливая и мрачная, и мое и без того подавленное настроение все время только усугублялось. Сколько я буду торчать в этой клинике? Я даже поговорить ни с кем не могу — все друг друга сторонятся, кто в повязках, кто еще без, но старательно маскирует изъяны внешности. И только я не прячу лицо и если и опускаю голову при виде встречного человека, то только на всякий случай, вроде как страхуюсь. Светка привезла новости еще более удручающие. Гараж мой, который я так рассчитывала продать, тоже сгорел. Такое ощущение, что на меня открыл охоту пироманьяк… — Я пробила брошь по интернету, — шепотом сказала я, наклонившись к Светкиному уху. — И что? — сразу насторожилась подруга. — Похоже, я на самом деле крепко влипла… последний владелец как-то связан с тем, что тут в девяностые творилось, потому что купил ее на аукционе в Англии за огромную сумму. Сама подумай, у кого в те годы такие деньжищи водились… Светка прикрыла ладонью рот: — Черт возьми… что же делать? Если она такая дорогущая, тебя определенно в покое не оставят. Кстати, — вдруг вспомнила она и выпрямилась. — Старикан звонил моей маме, наводил справки. — Какие? — помертвев от ужаса, выдавила я, хотя отлично понимала — какие… — О том, с кем я вожу настолько близкие знакомства, чтобы могла привести к нему в квартиру. Старый хрыч… — А Илана Григорьевна что? — Ну, мама — кремень. Понятия, говорит, не имею, Света взрослая женщина, не отчитывается мне, с кем дружбу водит. Только вот я что думаю — он просто подтвердить догадку звонил, потому что вычислили тебя, пока мы от него домой ехали да в гостиницу сбегали. Квартира-то в ту же ночь полыхнула. — Я думаю, что это кто-то из прежних кредиторов. Или кто-то из маминых дружков по покеру… а рано или поздно меня и здесь найдут. — Слушай… — Светка вдруг сняла очки, что сделало ее лицо каким-то беспомощным, — а ведь покер… твоя мама могла брошь эту выиграть. — Выиграть? Ты с ума сошла… — Нет, Надя, погоди! — возбужденно зашептала Светка, покручивая очки в руках. — Кто-то мог расплатиться этой брошкой, не понимая ее цены! И вот еще что… ты сказала, что нашла и брошь, и деньги, и записную книжку в одном месте, так? — Я кивнула. — Вот! А прежде книжка лежала в столе? — В столе, — не совсем понимая, к чему клонит подруга, повторила я. — Тогда как она оказалась в компании вещей, явно не принадлежавших твоему отцу? Да еще спрятанной в книжном шкафу в муляже книги? Не понимаешь? — Не совсем… Светка вскочила и, водрузив очки обратно на кончик носа, проговорила, глядя мне в глаза: — Надя, твоя мама это выиграла и спрятала. А в книжке есть какая-то запись, сделанная не твоим отцом, понимаешь? Там есть что-то, от чего она хотела тебя оградить. Я в этом уверена. — Оградить?! Светка, прекрати! — взмолилась я, хватаясь за голову. — Ты серьезно думаешь, что мама позаботилась обо мне? Заложив перед этим квартиру и наделав долгов? — Ты сама сказала — эта брошь страшно дорогущая и вполне могла бы покрыть все долги! — не сдавалась Светка.