— Тогда зачем она спрятала это так, что я в жизни не нашла бы, если бы не случайность, а? — Она, скорее всего, надеялась сама как-то со всем разобраться, — не очень уверенно произнесла подруга. — Тогда зачем под машину бросилась, если имела возможность все решить? Нет, Светик, мне кажется, тут все иначе. Она эту брошь у кого-то просто украла, — произнесла я и вдруг заплакала, уткнувшись лицом в колени. Говорить такое о матери оказалось невыносимо больно, у меня горело все лицо, а тело словно иголками кололи — настолько физически невыносимы были собственные слова. Мама, моя мама, которую я очень любила, хоть и была ближе к папе… неужели она смогла совершить такое? А если нет — мне же не будет прощения за то, что я посмела так о ней подумать… Светка в ужасе молчала, моргая глазами за стеклами очков. Она, конечно, мне не верила, да я и сама не верила себе, не хотела верить. Но факты, факты… — Нет, Надя, — проговорила наконец подруга, — я думаю, что ты все-таки ошибаешься. Просмотри записную книжку, это ведь не сложно, да? А почерк отца ты сразу отличишь от чужого. Не знаю, почему она так настаивала на своей версии, но я невольно уцепилась за нее тоже — очень хотелось оправдать маму хотя бы в собственных глазах. Потому я молча покивала головой — собственно, я ничего не потеряю, если вечером полистаю книжку, спрятанную под ящиком тумбочки. — Надюшка, мне пора, — извиняющимся тоном произнесла Светка, — пока до поселка, пока доеду… — Конечно… идем, я тебя до шлагбаума провожу, дождь вроде поутих. Вернувшись в палату, я заперла дверь, переоделась в пижаму и забралась в постель, решив, что на ужин сегодня не пойду. Меня слегка знобило — то ли простыла, то ли нервное, но руки ходили ходуном, а тело то и дело сотрясала мелкая дрожь. Я закуталась в одеяло, вынула из-под ящика книжку и углубилась в изучение страницы за страницей. У папы был красивый, каллиграфический почерк, я хорошо его знала — именно папа подписывал мои дневники и писал записки в школу, если я оставалась дома. Фамилии, номера телефонов — возле некоторых поставлены крестики, наверное, этих людей уже нет в живых. Папа записывал понравившиеся цитаты, их было довольно много, и я невольно зачиталась, забыв, что именно ищу в записях. Внезапно на одной из страничек я наткнулась на стихотворение: Она выходит в сад босая И, в темноту слова бросая, Так горячо, как будто днем, Беззвучно молится о нем. Ночь не дает, увы, ответа, Зачем, зачем все было это, Слова пустые и любовь, Все раз от раза, вновь и вновь… Зачем все снова так, как прежде, К чему безумные надежды, Бег к цели, суета сует… Ночь все-таки дает ответ. Ты будешь жить и верить дальше, В любви, слезах и даже фальши. Не может ничего быть лишним, Что в дар нам спущено всевышним. <Ольга Пряникова> Прочитав его, я с удивлением увидела, что внизу папиной рукой подписано: «Моя любимая жена восхитительно талантлива» — и поняла: автор этих стихов — моя мама. Это было открытием — мама никогда не говорила, что пишет стихи, мне кажется, я даже не видела, чтобы она их читала когда-то, а вот поди ж ты… Стихи мне понравились, а папа, видимо, был в восторге, раз переписал в книжку и даже обвел красной рамочкой в виде причудливых цветов. Как же, оказывается, мало я знала о собственных родителях… Странную запись я нашла ближе к концу книжки. Странную, потому что сделана она была не папиной рукой — Светка оказалась в этом права. «Ленина, 46, Игнат». Больше ничего — ни телефона, ни фамилии. Я полезла в ноутбук, открыла карту города и ввела адрес — это оказались бани. Единственный сохранившийся в городе банный комбинат, отремонтированный, оснащенный новым оборудованием, с бассейном, баром и массажными кабинетами, он пользовался спросом, особенно в дни плановых отключений воды. Но и без этого, говорят, бани не пустовали, даже мы со Светкой однажды там были. Интересно, как эта запись попала в папину книжку, и непонятно, зачем ее сделали, потому что почерк был мамин, а информации эти два слова и две цифры не несли на первый взгляд никакой. Пролистав книжку до конца, я ничего больше не нашла, а что делать с найденным, тоже пока не знала. Можно попросить Светку поехать в бани и узнать, кто такой Игнат, но мне почему-то это показалось глупым. Кстати, интересно, Игнат — это имя или кличка, от фамилии, например? И что-то такое вертелось в голове… Игнатенко, Игнатов, Игнашин… нет… Игнатюк! Точно — Игнатюк же! Эта фамилия всплыла в памяти и тут же обросла буквами, сложившимися сперва в строчки, а потом и в статью целиком. Михаил Игнатюк, банкир, меценат, уважаемый пожилой господин с красивой седой шевелюрой и тонким шрамом на подбородке — я даже фотографию вспомнила так отчетливо, как будто видела вчера. А статья была о том, что в прошлом меценат и благодетель был обычным «боевиком» одной из городских группировок, деливших между собой сферы влияния еще в девяностых. Особых доказательств его криминальной деятельности найдено не было, так, намеки, но странность заключалась в том, что через неделю после выхода статьи журналист Витя Жариков погиб, врезавшись в столб на совершенно пустой дороге. Никаких свидетелей, никаких записей на камерах наблюдения — они в тот вечер вообще оказались выключенными. Сейчас все это уже не казалось мне цепью случайностей. Надо только понять, как связан Игнатюк с Игнатом, чье имя записано в папиной книжке. И тут у меня родился безумный, но единственный доступный план. Только для этого мне нужно пару раз выйти с территории клиники. В этот момент я еще не знала, что Светка до дома не доехала. Ее нашли ближе к ночи случайно забредшие в заросли кустарника подростки неподалеку от остановки пригородного автобуса с ножевой раной в правом боку. Светка умерла от потери крови. Игорь Телефонный звонок раздался поздно вечером, когда Игорь уже лежал в кровати с журналом, в котором он нашел статью Аделины. Номер на дисплее оказался незнакомым, но Игорь все-таки ответил: — Алло. — Приветик, доктор, — полился из трубки нагловатый женский голос, от которого у Авдеева внутри все начало завязываться в узел. — Спать ложишься? Молодец, режим соблюдаешь. — Что тебе нужно? — Вопрос в том, что нужно тебе, — с нажимом проговорила женщина. — А тебе нужно, чтобы никто в твоей новой клинике не узнал о том, что случилось в старой, да? — Никто не докажет, — быстро сказал Игорь. В ответ раздался смех: — Ты забыл про запись, дорогой? — Про какую… запись? — Про запись операции, ты, ушлепок! Слышала я, как вы флешку искали, да не нашли. А она в надежном месте, жалко, я ее поздно получила, все по-другому могло бы быть. Игорь почувствовал, как под ним зашаталась кровать, пол, вокруг заплясали стены. Запись, злополучная запись… — Так что, будем договариваться? — со смешком спросила женщина, явно довольная произведенным эффектом. — Чего… чего ты хочешь? Денег? Сколько? — Денег? — повторила она. — Нет, доктор, денег я пока не хочу. Мне нужна услуга. Как раз по твоему профилю. — По профилю? — тупо переспросил Авдеев. — Да, по твоему профилю. У тебя хорошо получается убирать ненужных людей, вот и прояви талант еще раз. — Ты… с ума сошла? — еле выдохнул Игорь, не в силах даже пошевелиться — все тело внезапно стало вялым, ватным, даже трубку пришлось зажать плечом, чтобы не выронить. — Ничего сложного, доктор. Нужно просто сделать так, чтобы один человек перестал дышать, если не окажет услугу, о которой его попросят, вот и всё. Видишь, это не так сложно — попытайся уговорить и спаси жизнь, тебя ведь этому столько лет в институте-то учили? — Она снова противно хихикнула, гордясь собственным остроумием. — А… если я… откажусь? — Откажись. Завтра же флешка с записью будет в кабинете твоей начальницы. Рассказать, что случится потом? Или сам догадаешься? Игорь изо всех сил зажмурился и закусил нижнюю губу так, что почувствовал вкус крови. Тупик… его загнали в тупик, из которого никак не выбраться. — Кто тебя ко мне подослал? — Это не твое дело. Так что, будем договариваться? У тебя есть ровно сутки, чтобы обдумать все и согласиться. Или помаши ручкой своей возможной блестящей карьере, говорят, ты мог бы ее быстро сделать в новой области. Кстати, про походы в полицию даже не напоминаю, правда? Им ведь тоже будет интересно кинцо посмотреть. — Женщина снова хихикнула. — В общем, доктор, завтра в это же время буду звонить. Надеюсь, у тебя хватит ума не выключать телефон. Спокойной ночи, Игорь Александрович, — пропела она неожиданно приятным голосом, и трубка умолкла. Авдеев бессильно откинулся на подушку и застонал. Нет выхода, совершенно нет выхода — он вынужден будет делать все, о чем его теперь могут попросить люди, как-то связанные с этой бабой. Как он мог так глупо вляпаться, как мог… почему не решил все вопросы тогда, ведь смог же с другим человеком… Выбравшись из постели, Игорь пошел в кухню и вынул из холодильника бутылку водки, однако, повертев в руках, поставил обратно — завтра операционный день, он не может позволить себе сорвать его, явившись на работу с похмельем. Но сон как рукой сняло, даже находиться в квартире было страшно, и Авдеев не придумал ничего лучше, чем одеться и выйти на улицу. Влажный холодный воздух немного привел его в чувство, Игорь закурил и медленно пошел по улице в сторону оживленной трассы. Было еще не очень поздно, и, хотя поток машин значительно уменьшился, их все равно было много — спешащих куда-то с включенными фарами. Не река огней, как двумя-тремя часами раньше, а ручеек. Но эта картина перемещающихся огоньков успокаивала Игоря куда лучше лекарств. Он шел вдоль трассы, слушая шелест шин по асфальту, и почти совсем расслабился и перестал думать о звонке этой мерзкой бабы. А ведь когда-то она ему даже нравилась, надо же… Хорошо, что эта симпатия не переросла в роман. Хотя, может, будь это так, она не стала бы теперь шантажировать его. Может, всему виной как раз его пренебрежение ее женскими чарами? Если бы он поддался тогда — то и не было бы ничего? Но теперь поздно об этом думать, это ведь не пленка, назад не отмотаешь. Он гулял часов до двух, пока не почувствовал, что совсем отпустило и можно возвращаться. Спать осталось всего несколько часов, а в операционную нужно входить бодрым. По выработавшейся уже привычке Игорь до обхода зашел в реабилитацию, осмотрел своих больных и предварительно скорректировал назначения, которые потом представит Драгун. У поста столкнулся с Надей — она выглядела бледной, уставшей, глаза ввалились. — Плохо спала? — поинтересовался он дежурным врачебным тоном. — Да, неважно… — Кто твой лечащий врач? — Вячеслав Андреевич. «И это вдвойне странно, если ты ждешь здесь ринопластики — Васильков больше не оперирует сам», — подумал Игорь, снова вспомнив про отсутствующую историю болезни.