— Я скажу ему, чтобы снотворное тебе назначил. — Не нужно, спасибо. — Надя, — Игорь развернулся и посмотрел в ее измученное лицо, — перестань вести себя так, словно я тебя чем-то обидел. Ты ведь сама решила уйти… — Да что ж ты, как попугай, все время это повторяешь? Слушай, Авдеев, и почему вообще ты думаешь, что в моей жизни все вертится вокруг тебя? Даже не так — вокруг воспоминаний о тебе! Думаешь, у меня нет никакой другой жизни? — вдруг вспылила Надя. — Тихо, тихо! — Авдеев взял ее за руку, но Надя вырвалась. — С ума сошла? Что я тебе сделал? Откуда столько агрессии? Она вдруг как-то сникла, ссутулила плечи и пробормотала: — Извини… ты прав… — У тебя что-то случилось? Вместо ответа она развернулась и почти бегом скрылась в палате. Из палаты напротив вышла дежурная медсестра: — Вам что-то нужно, Игорь Александрович? — Да. Историю пациентки из одиннадцатой. — Она на посту не хранится. — Это почему еще? — У начальства спросите, — пожала плечами Женя. — Даже результаты анализов Васильков сам забирает, у нас на посту только температурный лист. «Все становится еще интереснее. Зачем держать у себя историю пациентки, пришедшей на ринопластику? Это не самая сложная процедура в нашей клинике. И потом — если Васильков не оперирует, то кому он это поручит? И почему вообще столько внимания именно к Наде? Если только… если только ей статью о клинике не заказали, — думал Игорь, шагая по переходу в административный корпус. — Хотя… она просто редактор, пусть и с журналистским образованием. Может, за эти годы решила все-таки по специальности работать? Тогда бы это все объяснило, иначе — непонятно». Мысли о Наде пришлось выбросить сразу после обхода — предстояла несложная операция, но ничего не должно отвлекать. Однако, войдя в операционную, Игорь увидел на столе пациентку и вдруг понял, что не может взять в руки скальпель. Обработанная грудная клетка в разрезе хирургической простыни воскресила в памяти совершенно иную картину. Авдеев почувствовал, как дергается щека под маской, как начали подрагивать пальцы — сейчас он протянет руку за скальпелем, и это станет видно операционной сестре. Никакие попытки взять себя в руки не помогали, Авдеев чувствовал, что сейчас просто упадет в обморок. Нужно было срочно спасать ситуацию, и он, неловко согнувшись, пробормотал: — Сердце… — Что? — переспросила перекладывавшая инструменты на столике Лена. — Сердце… прихватило… — прохрипел Авдеев, на самом деле ощущая спазм. Лена подошла к двери и попросила санитарку: — Позвони Аделине Эдуардовне, пусть срочно готовится, нужна подмена. «Черт подери… — про себя простонал Игорь. — Как это некстати… Конечно, меня должна заменить Драгун — все остальные в операционных, а она пока не оперирует… черт подери, черт подери!!!» Он, пошатываясь, вышел из операционной, снял маску и перчатки, бросил взгляд в зеркало — вид бледный, можно подумать, что на самом деле нелады с сердцем. В предоперационную быстрым шагом вошла Аделина в зеленом костюме, резким жестом отвернула кран, взяла в руки губку: — Сделайте ЭКГ и полежите в комнате отдыха. — Извините, что вам пришлось… — Идите, Игорь Александрович. Она не произнесла больше ни слова, тщательно намыливала руки, смывала, снова мылила, и Игорь чувствовал, как она раздражена и как пытается с этим справиться. Он же бессильно сидел на круглой табуретке, опустив ставшие тяжелыми руки между колен, и смотрел в пол. Через несколько минут Драгун спиной открыла дверь и вошла в операционную, держа согнутые в локтях руки перед собой. Игорь понаблюдал за тем, как она облачается в халат и перчатки, становится к столу и протягивает руку, в которую Лена ловким движением кладет скальпель, потом поднялся и тяжело пошел из операционной в отделение. Аделина Экстренные вызовы в операционную в нашей клинике вещь редкая, почти экзотическая. Но сегодня мне пришлось отвлечься от бумаг и бежать в оперблок — больная уже под наркозом, а Авдеев едва ли не с ног валится с сердечным приступом. С чего бы молодому мужчине, занимающемуся спортом и следящему за собой, вдруг испытывать проблемы с сердцем? Когда я вошла, он сидел на табурете в углу предоперационной, и его руки бессильно висели между колен. Сам он весь сгорбился, ссутулился и вид имел совершенно нездоровый. Начав мыть руки, я велела Авдееву снять ЭКГ и отлежаться в комнате отдыха, понимая, что даже домой его отправить не могу в таком состоянии — куда ему сейчас за руль. Реконструктивная маммопластика никогда меня не привлекала, но выбирать не приходится, пациентка уже под наркозом, и я должна сделать все, чтобы, проснувшись, она осталась довольна. Ну, хочет женщина исправить форму груди после беременности и родов, кто ж ей запретит… Главное, чтобы клиентка получила то, чего хочет, а мое личное к этому отношение должно остаться, так сказать, за кадром. В свое время я отказала Оксанке в такой операции — она считала, что с возрастом грудь обвисла и неплохо бы сделать ее более привлекательной, но я наотрез отказалась положить ее в клинику. Владыкина немного пообижалась, а потом наткнулась где-то на фотографии, демонстрировавшие в красках «работу» хирурга с двумя явно левыми руками, и облегченно вздохнула, признав мою правоту. Я не стала говорить, что в моей клинике ни с кем подобного бы не случилось, но произведенным фотографиями эффектом осталась вполне довольна. Проследив, как пациентке наложили бандаж, я вышла в предоперационную и почувствовала, что у меня кружится голова. Да, все-таки рановато я взялась оперировать… Но выбора не было. Пошатываясь, я размылась и, прихватив халат, отправилась в ординаторскую писать протокол. Очень хотелось курить, но я знала — пара затяжек сейчас только усугубит головокружение, а привлекать к себе внимание нездоровьем не хотелось. Надо было еще разобраться с Авдеевым и его приступом. Что-то часто стали с ним случаться какие-то мутные истории… Авдеев, вопреки моим ожиданиям, не отлеживался в комнате отдыха, а сидел в ординаторской и что-то чертил на планшете. — Вы всегда нарушаете рекомендации, данные вам врачом? — поинтересовалась я, садясь за стол у окна. — Я снял кардиограмму, там ничего серьезного. — А это вам решать? Или все-таки покажем тому, что в этом больше понимает? — Сергей Иванович сейчас здесь, он посмотрел, сказал — ничего серьезного, — упрямо повторил Авдеев, глядя на экран планшета. — Послушайте, Игорь Александрович, не заставляйте меня пожалеть о том, что я взяла вас на работу раньше, чем закончился испытательный срок. — Вас не устраивает моя работа? — А вы как думаете? — Я думаю, что сегодняшний инцидент — случайность. Досадная случайность, я вчера немного переутомился, дело в этом. Я смотрела на него и не могла понять, действительно ли он так считает или придумал оправдание, чтобы по какой-то непонятной мне причине не делать эту реконструкцию. Я заметила, что Авдеев избегает подобных операций, старается под любым предлогом отдать таких клиентов тому же Филиппу Басалаеву, объясняя это тем, что Филипп набил руку и выполняет подобные операции блестяще. — А вы серьезно думаете, что я не замечаю, как вы стараетесь не брать клиенток на реконструктивную маммопластику? — Я все-таки открыла окно и вынула сигарету. — Вы ошибаетесь, — твердо сказал Авдеев, но при этом сильно побледнел. — Хотите, я подниму истории и посчитаю, на скольких стоит ваша подпись, а операцию в конечном итоге проводил Басалаев? Просто для статистики, чтобы вы не думали, что я предвзята? — предложила я, выпустив облако дыма в окно. — У нас не принято делить операции на интересные и не очень. — Но вы… — А я при своей квалификации гожусь на что-то более сложное, чем пилить носы, вам так не кажется? — перебила я, и Авдеев слегка сник. — И при этом я не гнушаюсь сделать ринопластику, если это требуется. — Ну да… сперва добейся, потом критикуй, — пробормотал Авдеев тихо. Но я услышала: — Что же вы стесняетесь, повторите громче. Или духу не хватает? Он поднял на меня совершенно больные глаза и тихо спросил: — Вам нравится глумиться надо мной? Почему, за что? Чем я заслужил такое отношение? Вы ведь знаете, что я хороший хирург. — Я разве сказала что-то другое? Мне просто непонятно, почему вы, находясь пока на первой ступени в иерархии нашей клиники, позволяете себе выбирать, кого оперировать, а кого нет? — Я не выбираю, — так же тихо сказал Авдеев. — Мне сегодня стало плохо. Если хотите, я возьму все маммопластики на месяц вперед. Я покачала головой и выбросила окурок. Его стремление что-то постоянно доказывать мне тоже не нравилось, я, честно сказать, вообще начала жалеть о своем решении — Авдеев по-прежнему был для меня непонятен, и это раздражало. И, кстати, он был прав, говоря, что я стараюсь найти в его работе изъяны не потому, что они там есть, а как раз потому, что он был мне непонятен. Не желая больше продолжать этот странный разговор, я вышла из ординаторской и у комнаты отдыха наткнулась на кардиолога. — Сергей Иванович, можно вас на пару минут ко мне в кабинет? — Конечно. Я собираюсь уезжать через полчаса, если больше нет консультаций. — На сегодня нет. Но мне нужно поговорить. В кабинете было прохладно, мне стало немного легче, головокружение почти прошло. Расположившись на диване, кардиолог выжидающе смотрел на меня. — Сергей Иванович, вы смотрели сегодня ЭКГ Авдеева? — Да, смотрел. Абсолютно здоровое сердце, как и должно быть у человека его возраста. А что? — И никаких признаков перенесенного приступа? — Абсолютно никаких. — Странно… — Мне показалось, что у него какие-то проблемы, но с сердечной патологией они не связаны. — И вы далеко не первый, кому так кажется, но никто пока не смог выяснить, какие именно, — вздохнула я. Кардиолог бросил взгляд на часы: