– Понимаете, это не металл… – Наш банк не работает с психотропными веществами. – Говорит она, даже не убрав эту свою улыбочку с лица. – Но мы можем вам указать партнёров, если подобные вещества входят в зону ваших торговых интересов. – То есть, вы можете указать, где мне купить или кому продать дури? – Горохов тоже улыбается. – Конечно, мы подыщем вам партнёров за вполне приемлемый процент. – За вполне приемлемый? – Да, хотите обсудить цифры? – Нет-нет, у меня нет полыни, – он достал пузырёк с аскорбиновой кислотой, – понимаете, я попал в затруднительную ситуацию… – Наш банк не покупает медикаменты, – сказала, как отрезала. – Банк не покупает, а вы? Она, кажется, не ожидала такого вопроса. Её большие зелёные глаза смотрели на него не без удивления. – Уверен, что вы пользуетесь витаминами. А тут… – Он потряс баночкой. – Я отдам их недорого. Людмила отошла от своего места, и вдруг над прилавком появилась её ладонь. Там, оказывается, в толстом стекле проделано отверстие. Горохов сразу понял, что она хочет. Он подошёл к ней и, отвернув у банки крышку, вытряс ей на руку одно драже. Но она руку не убрала. Тогда он вытряс ещё парочку, теперь она убирает руку и прямо все три драже закидывает в рот. И тут же говорит: – Двадцать копеек. – Что? – Не понял Горохов. – Двадцать копеек, – повторяет она, тщательно выговаривая буквы. – Но… В Соликамске такой полтора рубля стоит. Она ничего не говорит ему в ответ. Просто стоит и ждёт. – Может, хотя бы тридцать, – наконец робко предлагает он. – Банка открыта, была бы запечатана, дала бы тридцать. – Сухо говорит женщина. Сейчас идти по жаре куда-то и искать покупателя – нет, ему совсем не хочется. Смазливая бабёнка просто грабит его, понимая, что ему некуда деться. И он говорит: – Ну, хорошо, давайте двадцать. Она делает жест рукой и снова просовывает её под стекло. Он кладёт ей на руку банку, с трудом сдерживая себя, чтобы не схватить её за руку. Интересно, как бы она верещала. Людмила открывает банку, зачем-то нюхает содержимое. Затем зарывает крышку, идёт из кассы, берёт деньги и просовывает их под стеклом. Два гривенника. Старые и потёртые. И говорит ему, опять натянув свою дежурную улыбочку: – «Губахабанк» рад был сотрудничать с вами. Да, жёсткая бабёнка. Не зря её торговка хлебом называла Проказой. Видно, женщина другую женщину видит без прикрас, без всякого отвлечения на ангельскую внешность, на которую обращают внимание мужчины. Глава 12 Двадцать две копейки. Не разгуляешься особо, в «Столовой» он просидит все эти деньги до вечера. Нужно поискать чего-нибудь подешевле. Конечно, можно было купить еды и воды в какой-нибудь лавке, но ему нужно было поспать. И хорошо бы поспать под кондиционером или хотя бы под вентилятором. Горохов ещё плохо знал город. Знай он его лучше, он с главной улицы, на которой располагался банк, свернул бы направо, на запад, а не налево, в проулок, что вёл на восток. Он остановился в тени. «Беляши». Забавное название, дверь открыта, оттуда пахнет едой. Плохой едой. Горелым жиром саранчи, пережаренным луком. В теньке у входа два наркота. Их трудно не узнать. Один вообще почти без сознания, сидит прямо на земле и кого-то ловит рукой, что-то щупает в воздухе, второй стоит у стены, монотонно покачиваясь, пустыми глазами смотрит на Горохова. Эти уроды настолько высохшие, что проказа на их мордах почти не селится. Этих двоих полынь прикончила уже давно, это пустые человеческие оболочки. Живут, только чтобы что-то украсть, пожрать на скорую руку и снова закинуться дурью. Губы у обоих чёрные, гниющие, значит, уже жуют стебли, самые ядрёные части растения. Там, где вот такие типы торчат у стен, нормальному человеку лучше не появляться. Такой ублюдок запросто выстрелит в спину за пару монет, за ботинки, за пыльник, за флягу воды, а уж за часы с термометром так не пожалеет и двух патронов. В общем, местечко дрянь, типичная помойка. Скорее всего, там нет кондиционера, там только вонь и духота. Идти туда не хотелось. Он высунул руку из тени на солнце. Даже через перчатку чувствовался жар, а ведь до пекла ещё два часа. «Если там нет холодной воды, не останусь». Он двинулся через улицу. – Эй, дядя, – тот, что раскачивался у стены, сразу направился к нему, – у меня есть то, что ты ищешь. – Стой, где стоишь, – коротко ответил геодезист и на всякий случай направил на него обрез. – Да, ладно, ладно… Я просто хотел тебе предложить… – Мне ничего не нужно. – Закончил диалог Горохов и вошёл в заведение. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что все его мысли по поводу этого заведения были верны. Там почти никого не было. Ещё один наркот или пьяный спал прямо на полу, уткнувшись лицом стену. За столом старая баба с сальными космами, перед ней на столе полупустой стакан с мутным самогоном и пластиковые пакетики с серой пылью. Это и есть полынь. У бабы всё лицо изъедено проказой, её губы уже не похожи на губы – сплошные слюнявые синие шишки. Баба что-то начинает говорить. Её глаз почти не видно из-за наростов и шишек, она страшно шепелявит, ни слова не разобрать. То, что обращается она к нему, он понял лишь по тому, что баба придвигала к краю стола пакеты с дурью. Она тут полынью торгует, оказывается. Горохов отворачивается и проходит мимо, он идёт к прилавку. Там мужик в грязной майке. Единственный кондиционер дует ему на затылок и спину, но это ему не сильно помогает. Мужик весь потный, он машет на себя грязной тряпкой и спрашивает без особого радушия: – Что вам? – Еда, вода. У мужика ещё недавно было чистое лицо, на вид он крепок, но проказа уже пустила корни в его теле, с правой стороны от носа два лиловых бугра, пальцы почти здоровы. Значит, заболел недавно. – Холодной воды нет, холодильник сломался. – Говорит мужик. – Из еды только крахмал с луком. «Холодильник у тебя сломался три года назад», – думает Горохов. Он ещё раз оглядывает заведение и… Решает остаться: – А хлеб? – Хлеб свежий, хороший, для себя сегодня пёк. – Заверяет он. – Кашу, хлеб, воду. – Три копейки, – говорит мужик. «Ну, цены соответствуют антуражу». Он расплачивается и выбирает стол. Подальше от бабы, от спящего и от окон. Баба и спящий воняют, через окна в помещение проникает жара, скоро тут будет пекло, хотя оно уже тут. Просто через пару часов ещё усилится. Он снял пыльник. Бросил его рядом с собой на лавку. Его рубаха всё ещё была наполовину чёрной от крови, а в большие дыры на спине и боку было видно кольчугу. В общем, он в своей грязной одежде не сильно контрастировал с местными обитателями. Неплохо было бы помыться и купить новую одежду, но пока на такую роскошь у него денег не было. Геодезист положил обрез на стол рядом с собой. Пусть лежит тут, так ему спокойнее. Марево и духота висят в заведении. Слышно только урчание кондиционера да жужжание оводов. Молодая, худая женщина приносит ему еду и воду. Каша тёплая, вода тоже. Но вода неплохая. Ему всякую доводилось пить. И грязную, и мерзкую, и из опреснителей, ему приходилось высасывать едкую влагу из стеблей степного лука и кислую из кактусов. Тут вода – сплошное удовольствие. Даже тёплую её приятно пить. Не зря города платят такие деньги за ту воду, что оазисы качают из-под земли. В Соликамске опреснители стоят на пятьдесят километров вдоль реки. Воду опресняют не от соли, как в былые времена, её чистят от амёбы, выпаривают, а потом ещё прогоняют через фильтры. Но всё равно такой чистой воды, как из-под земли, из неё не выходит. Всё равно у неё остаётся едва уловимый острый привкус горчицы. Поэтому все, у кого есть деньги, покупают хорошую воду. Такую, какую он сейчас пьёт. И каша тоже была вполне съедобна. Впрочем, крахмальную кашу, трудно испортить. А вот хлеб – да, хлеб, видно, мужик и вправду пёк для себя. Он был ничем не хуже, чем хлеб в «Столовой». Только вот рукава рубахи прилипали к столу. В «Столовой» такого не было. Там столы были чистые. И тут в заведение, качаясь из стороны в сторону, входит наркот, тот, что сидел и ловил кого-то невидимого. Его пьяный, бессмысленный взгляд останавливается, конечно, на Горохове. Он почти уверенным шагом направляется к нему и падает на лавку рядом с геодезистом. Совсем рядом, так рядом, что касается плечом, геодезист даже чувствует, как он воняет мочой. Горохов на всякий случай берёт со стола обрез и убирает его. Ждет, что будет дальше, уже готовый к неприятностям. Но наркота интересует не обрез. Он пытается схватить хлеб Горохова. Тот самый жёлтый, жирный, чуть сладковатый хлеб, который лежал на пластике посреди стола и который Горохов собирался съесть перед уходом. Грязная, немытая полгода лапа с ногтями в полсантиметра тянулась к его жёлтому, вкусному хлебу. Чисто машинально, геодезист оттолкнул его руку и для острастки локтем врезал уроду в грудь, чтобы осадить малость. Никогда он не умел вымерять свою силу в нужных пропорциях. Может, нужно было бить полегче. Ну, как вышло. Наркот вместе с лавкой опрокинулся на пол, грохнулся и замер на полу, пустыми, мёртвыми глазами глядя в потолок, а ноги его так и остались лежать на опрокинутой лавке. Кажется, он не дышал. Сдох, что ли? Горохов покосился на хозяина заведения. Вдруг это наркот местный любимец, которого трогать нельзя. Может родственник хозяина? Нет. Тому всё равно. Хозяин так и стоял под кондиционером, размахивая тряпкой для прохлады. Лениво поглядывая на лежащего на полу наркомана. Горохов положил обрез на стол и снова взялся за ложку. Нет, не сдох наркот. Ожил. Сначала он пошевелил рукой. А потом стал и ногами шевелить, пытаясь перевернуться, ворочал по полу лавку с грохотом. Кое-как высвободил ноги, перевернулся. На всякий случай Горохов снова положил руку на обрез. Вдруг у урода пистолет в одежде, как-то же он себе на дурь зарабатывает… Нет. Тот ковыряется на полу, борется с лавкой, пытается встать. Наконец, он встает, замирает. Горохов всё ещё держит руку на обрезе, смотрит на наркомана. Так же он косится на вход, там, на улице, дружок наркомана, про него тоже лучше не забывать. Хозяин даже тряпкой перестал махать, ждет, чем всё закончится.