— Меня наняли смежники, — отвечал Горохов и почти не врал. — А наши дали на эту работу добро. Я отказывался, и поэтому наниматели согласились на аванс. — Очень щедрый аванс. Не находишь? Или там какая-то сложная работа тебе предстоит? — она смотрела на него своими красивыми глазами и, кажется, не верила. — Наоборот, работа будет несложной. Легче обычной. — Почему же тогда тебя пригласили? — Я был в той местности, знаю специфику того района. — И насколько ты уедешь? Горохов быстро прикинул: туда — неделя, обратно — неделя, неделя там, за неделю-то Кораблёва натешится, плюс неделя на всякий случай. Итого… — Думаю, за месяц мы поставим вышку и отработаем все линзы. Да, месяц, не больше. Она посмотрела на него немного не так, как обычно — возможно, он её убедил, — а потом сказала без тени улыбки на лице: — После возвращения можешь сделать мне предложение, я, возможно, его приму. — О, — только и смог произнести удивлённый уполномоченный. Он никак не ожидал подобного развития событий. * * * Он всегда, отправляясь на задание, чувствовал некоторое волнение, почти вся его жизнь была сопряжена с опасностью. Поэтому, чтобы уменьшить долю риска, он тщательно готовился к каждому заданию. Заранее по картам изучал местность, досье на видных представителей того района, где собирался работать, изучал всё оборудование, которое ему могло пригодиться в деле. Но тут, в этот раз, всё было иначе. Ему, конечно, всё показали, научили пользоваться удивительным охлаждающим костюмом, также утвердили в его присутствии план действий, который Горохов нехотя, так как он не знал нюансов, всё же принял. В общем, это было не совсем то, к чему он привык. Его голос и вправду был консультативным, и что его удивило ещё больше, так это то, что и голос капитана Сурмия был не более значим, чем его. Оказалось, что в экспедиции всё решает и будет решать эта тощая баба непонятного возраста. Может потому, что ему не дали самому поучаствовать в подготовке экспедиции, он и испытывал некоторую тревогу. Нехорошее чувство. Он не чувствовал, что готов к делу. Уже перед тем, как ехать на левый берег, на пирсы, куда должна была прибыть под погрузку лодка, старший уполномоченный — после того как забрал свою одежду, своё снаряжение и оружие из личного шкафчика, — спустился в подвал, в оружейку. — О, здорово, Андрей, — сразу, как старому другу, заулыбался ему кладовщик Фёдорович из-за своей стальной решётки. Он был ветераном Чрезвычайной Комиссии, потерял правую кисть руки на задании, поэтому имел право говорить подполковнику «ты». Андрей Николаевич и не возражал, они были старые знакомцы. — Здорово, Фёдорович. — Горохов протянул ему правую руку, и кладовщик пожал её своей левой рукой. — А ты разве не в отпуске? — Кажется, отпуск у меня отменился, — ответил уполномоченный и перешёл к делу. — Слушай, Фёдорович, а у тебя те патроны, класса «О», ещё остались? Кладовщик насторожился, посмотрел на подполковника долгим взглядом, а потом ответил: — Так это ж секретный боеприпас, — мол, чего ты спрашиваешь, нельзя же про это говорить. — Фёдорович, — спокойно произнёс Горохов. — Во-первых, у меня второй допуск секретности, выше меня только комиссары, а во-вторых, был приказ, что я имею право пользоваться этим боеприпасом. Приказ у тебя остался? — С документацией у меня всё в порядке, — всё ещё насторожённо отвечал кладовщик. — А приказ тот был бессрочный. Так что давай-ка мне два магазина этих патронов и армейский девятимиллиметровый к ним. — Слушай, Андрей, я, конечно, тебе их выдам, но ты уж извини… Только под твою подпись. Сам понимаешь… — Всё понимаю, везде, где надо, подпишусь, — согласился Горохов. Через пару минут, когда нужный акт был составлен и подписан, Фёдорович встал и, звеня ключами, отпер большой стальной сейф, что стоял у стены, и достал оттуда одну коробочку из непрозрачного пластика, на которой не было ни единой буквы. Он поставил её на стол перед старшим уполномоченным. — Вот, держи. Горохов взял коробочку и открыл её. Да, головки пуль были выкрашены в мерзкий зелёный цвет. В коробочке было шестнадцать патронов. Это было то, что ему нужно. — Вот, тут черкни, — Фёдорович положил ещё один лист. Андрей Николаевич расписался и в этом акте. После этого кладовщик положил перед ним пистолет. Так называемый армейский «девять-восемь». Девятимиллиметровый, восьмизарядный. Горохов спрятал его в сумку, а коробочку с патронами — во внутренний карман пыльника, который потом застегнул на пуговицы. — Всё, Фёдорович, давай… — он протянул кладовщику руку и после рукопожатия пошёл к лестнице. Эти патроны… С ними ему было чуть-чуть поспокойнее. * * * Горохов очков не снимал. Пыль, а возможно, и пыльца. Да и не хотел он, чтобы кто-то из портовых рабочих видел даже часть его лица. А в три часа ночи погрузка была закончена. Но всё было не так, неправильно. Теплоход уполномоченному не понравился. Новенький с иголочки, большой, быстрый, дорогой. — Слишком приметный, — сказал он капитану Сурмию. — По всей реке его будут замечать. — Думаете? — спросил тот. — Дорогой транспорт, перевозит дорогие, новые машины, людей с севера. Готов поспорить, это вызовет интерес. — И кто может этим заинтересоваться? — Тот, кого это может заинтересовать, — Горохов не хотел уточнять. — Думаете, пришлые могут иметь тут, на этой пристани, глаза и уши? — кажется, капитан был из тех людей, которым нужно, чтобы всякая мысль была чётко сформулирована и закончена. — Возможно, что и они имеют тут своих людей… Они ведь и оружие для даргов производят не сами, у нас покупают. Немного нехотя, капитан всё-таки согласно кивнул. — И вы, это… — продолжил уполномоченный, — прикажите своим людям спрятать капюшоны от ук-костюмов (ультракарбоновых костюмов). Костюмы должны были покрывать всё тело, кроме ладоней и лица. В том числе охлаждение было нужно и голове. Сейчас же, пока охлаждения не требовалось, солдаты, да и сам капитан, откинули части костюма для головы за спину. Это бросалось в глаза; ни здесь, ни на юге такого никто не видел. — У нас и так техника уникальная, лодка дорогая, форма наша необычная, ещё и снаряжение невиданное, одежда эта странная у всех торчит, — пояснил уполномоченный. — Прикажите спрятать. Он и сам был в этом ук-костюме, капитан сказал, что к нему нужно привыкнуть, вот Андрей Николаевич и привыкал, но свой капюшон он сразу убрал под пыльник. И с этим его предложением капитан согласился, он подозвал к себе сержанта и приказал довести до солдат пожелание человека, которого те считали проводником. У лодки были и вправду новые, отличные двигатели, а капитан, совсем ещё нестарый человек, не жалел топлива. Ещё день не пошёл на убыль, а по прикидкам уполномоченного, они прошли уже треть пути. Он всё чаще выходил на палубу и стоял, прячась куда-нибудь в тень рубки, вглядывался в левый, пологий берег, что начинался за стеной бурого от пыльцы рогоза. Нет, ничего необычного он не видел. Даргов? Ну, это вряд ли, они не будут высовываться из-за барханов. Их не увидишь. О них узнаешь, только если обнаружишь, что кто-то начал по тебе стрелять. Казаков? Нет, они по левой стороне не кочуют. Шершни, осы, те же дарги. Но ему было как-то неспокойно. Может, оттого, что северяне не очень понимают, что делают. Они шли в экспедицию шумно, почти не скрываясь, словно ломились в проход, а это было не в его духе. Он на свои задания ходил тихо, на цыпочках. Может, поэтому он не чувствовал себя уверенно. А может потому, что не сам руководил операцией. Уполномоченный не хотел курить на палубе, ветер носил в воздухе взвесь из пыли и красных спор, поэтому он поднялся в рубку к капитану судна, встал к запылённому окну, тут и покурить было можно, да и вид был получше: — А вы что не отдыхаете, инженер? — спросил капитан, протягивая к его сигарете огонёк зажигалки. — В кубриках отличные кондиционеры. — Наотдыхался уже, — уполномоченный прикуривает, а потом внимательно смотрит на крутые обрывы правого берега. Смотрит, смотрит и спрашивает, не поворачиваясь лицом к собеседнику. — А у вас какая сейчас осадка, капитан? — Сейчас, с грузом, — метр сорок, — почти сразу отвечает капитан. Судя по всему, он считает Горохова, ну, если не одним из жителей Севера, которые его нанимали, то уж точно кем-то, кто к ним очень близок. — А почему вы спросили, инженер? — Так просто, — Горохов отмахивается. Курит и смотрит на обрывистый правый берег. А ещё смотрит, как навстречу им, с юга, буксир толкает тяжело гружённую баржу. Скорее всего, она под завязку набита металлами из Перми, а может быть, герметичными бочками с паштетом из саранчи, бочками с рыбьим жиром, который с такой жадностью поглощают все виды ДВС. Но спрашивал про осадку он неспроста. Уполномоченный видел, как из рубки и иллюминаторов проплывших буксира и баржи на их новёхонькую лодку смотрят люди. Глаза, слишком много глаз. На этой реке от них не скрыться. Поэтому он так хотел побыстрее покинуть судно. Барханы. Вот куда ему было нужно. Там его уже никто видеть не будет. Там ему будет спокойнее. Уполномоченный, к чему бы он ни готовился, всё и всегда делал скрупулёзно. В этот раз он тоже не поленился перед самой погрузкой заскочить в Трибунал и посмотреть свежую лоцманскую сводку. Он ещё до того, как они отправились вверх по реке в эту экспедицию, уже подумывал о том, что, возможно, им придётся выгрузиться раньше намеченной точки, в каком-нибудь тихом, пустынном углу, и поэтому приглядел несколько мест на правом берегу. Он выбирал берега, которые ему были хоть немного знакомы. И к которым судно с низкой осадкой могло подойти близко без риска сесть на мель. Он спустился в трюм и, как и предполагал, нашёл там капитана Сурмия. Тот, с сержантом Полянским и ещё двумя солдатами, копался с оборудованием. На сей раз это был небольшой и достаточно примитивный насос; насосик не северного производства был малосильный, для не очень глубоких скважин. Но то, что капитан взял этот простой агрегат с собой, было решением весьма разумным. Весил он много, потреблял энергии мало, но из какой-нибудь заброшенной скважины он мог выкачать пару сотен литров воды. Горохов постоял немного рядом и, поняв, что сообразительным солдатам его советы не понадобятся, отозвал Сурмия в сторону. — Слушайте, капитан… Мне кажется, нам нужно немного изменить наш план. — Изменить план? — в этом вопросе капитана сразу послышался скепсис. — Мне не даёт покоя, как мы всё делаем. — Вы всё считаете, что за нами кто-то следит? — Мы слишком очевидны. Мы всё делаем как напоказ. Сурмий немного подумал. А потом произнёс: — Думаю, что ваши тревоги… Это отпечаток вашей работы. Вы привыкли работать в режиме максимальной секретности. И это понятно, вы работали в одиночку. В режиме «ошибка равна гибели». Но мы-то научная экспедиция. И цель у нас не диверсионно-разведывательная. Цель — доехать и посмотреть. И всё… — И всё? — уполномоченный помолчал. — То есть мне не удастся убедить вас внести изменения в маршрут? У вас в армии, что, нет понятий секретности, маскировки? — А у вас есть хоть какие-то факты, доводы, мысли, может, вы кого-то подозреваете? Или одни ваши опасения? — Мы с огромной для столь нагруженного судна скоростью плывём вверх по реке, и об этом уже знают до самой Перми. Зачем мы так торопимся? Наше поведение вызывающе заметно. Мы обращаем на себя внимание. Сойдёт за довод? — Полностью с вами согласен. — неожиданно произнёс Сурмий, затем подумал немного. — Но вот Кораблёву… Её вы точно не убедите отойти от намеченного плана. Мы плывём в Полазну. А оттуда пойдём на Красноуфимск. Всё. — И что, мы даже вдвоём не сможем её убедить? — уточнил уполномоченный. В ответ Сурмий только усмехнулся и сказал: