– Ну все, мы погибли, – заскулил Ансельмо. – Радуйся, Мария, благодати полная… – Минуточку, – перебил я его. – Идрис Мардину предусматривал подобную ситуацию. У нас еще имеется так называемый первичный балласт, продолговатые стеклянные болванки, прикрепленные ко дну. Достаточно их освободить, и лодка сама станет подниматься. Так, нужно только найти освобождающий механизм… Через какое-то время я нащупал рычаг, снял его с предохранителя, пошевелил вверх и вниз. Никакого эффекта. Я попробовал еще раз. Ничего… – Может, мне будет удобнее, – предложил падре. Единственным результатом всех его усилий был сломанный рычаг, оставшийся у испанца в руке. Тем временем, духота сделалась еще невыносимее. В течение последующих трех минут никто не произнес ни слова. А что, собственно, было говорить? Некоторые последовали примеру Ансельмо, который бормотал под нос молитву за ожидающих смерти. Один только отец Гомес, казалось, спал, а может – ждал чуда. И тут меня осенило. – Лино, а ты помнишь, что говорил Идрис про эвакуационную камеру? – Ну да, – оживился Павоне. – Он утверждал, что если бы нам пришлось застрять на небольшой глубине, нужно пройти в камеру на корме, герметизировать ее относительно оставшейся части лодки, потом открыть запасной люк и попытаться выплыть на поверхность. Только ведь мы на глубине в пятнадцать мет… То есть, сорока пяти футов. Но я попытаюсь. – На четвереньках он стал продвигаться к корме. – Быть может, если мы выплывем наружу, удастся отделить чертов балласт, и лодка выплывет сама. – Я иду с тобой, – спонтанно решил я. – Для остальных останется больше воздуха. Я предпочел не спрашивать у отца Гомеса про наши шансы. Камера на корме имела габариты вертикально стоящего гроба на двоих. Мы тщательно задраили за собой переборку, молясь о том, чтобы затекающая вода не разорвала корпуса нашего почтенного "Наутилуса". – Как долго ты можешь выдержать без дыхания? – спросил Павоне. – Когда я тренировался в бассейне, мне удавалось просидеть под водой до трех минут. – Выдержи полторы и помни, набери во рту побольше слюны. Внимание – открываю. Вода молниеносно проникала вовнутрь. Вот она уже достала до груди, а через секунду – и до рта. Я сделал глубокий вдох. Лино повернул рычаг, весь остаток воздуха вышел. Одновременно страшная боль пронзила барабанные перепонки. Силой воли я попытался преодолеть боль. Я сглотнул слюну, пошевелил челюстью. Боль сделалась легче, но я почувствовал, что теряю сознание. Тем временем Лино навалился на крышку люка. К счастью, после выравнивания давлений она открылась. Лино первым преодолел лаз, затем схватил меня за плечо и потащил наверх. Да, у меня не было ласт, но накопленный в легких воздух действовал, словно рыбий плавательный пузырь. Я сучил ногами, словно сумасшедший, уверенный, что через мгновение задохнусь, а время, казалось, стояло на месте. Наконец я услышал плеск. И вдохнул тот божественный, первый глоток свежего воздуха, пахнущего болотами, растениями, жизнью… Лино вынырнул рядом со мной. Значит, мы выплыли! Вокруг нас уже успело сделаться совсем темно; нас окружала, как это бывает в тропиках, смолистая ночь, с тоненьким серпиком месяца, просвечивающим между листвы. Я вскарабкался на какой-то свалившийся древесный ствол. Из носа и рта текла горячая кровь. Окружающий воздух был таким же липким и душным. Голова кружилась, словно я только что выпил двести грамм коньяка одним махом. Очень осторожно я осмотрелся вокруг – никаких огней, никакого шума. Похоже, что враги, посчитав, что никто не спасся, улетели или же притаились, ожидая, когда мы покажемся. – Я пошел за остальными! – сказал Лино; он разделся догола, взял в зубы нож, юа шее повесил фонарь и снова нырнул. Мне еще удалось заметить, что фонарь он позволил зажечь только на глубине в пару метров. Постепенно я приходил в себя один посреди болота. Вокруг хохотали лягушки, иногда вскрикивала какая-то ночная птица. Вдруг я увидел в воде какой-то продолговатый силуэт. Кайман? Я съежился на своем древесном столе, ожидая нападения; но когда течение реки подтянуло этот плавучий объект ближе, по штанам и поясу я узнал капитана Гренеля, разутого, без парика и камзола. Вокруг разносился тошнотворный запах крови. Я перевернул труп навзничь. Ну конечно же – ему тоже вырвали сердце… Выплыл Лино – он жадно хватал воздух. – Идет, но как-то трудно, – сопел он. – Повсюду ил, заплыть под ложку трудно, потому что она лежит на самом дне. И снова нырнул. На сей раз его не было минуты три. Обеспокоенный не на шутку, я уже хотел прыгать и искать парня под водой, что без фонаря было довольно-таки глупой идеей, как вдруг увидал выплывающего Лино, а из-под воды начало доноситься бульканье выкачиваемой воды. "Наутилус" оторвался от дна. * * * Скажу откровенно: я боялся радоваться. Да, мы выжили, а враги улетели. Но почему бы им не нужно было вернуться? Мне не очень хотелось в это верить. Но пока что "Наутилус" и наша девятка десперадос вышли из неприятностей без особого ущерба, а неутомимый Лино нырнул еще два раза и, привязав веревки к проушинам, спас нам и балластные блоки. Я настаивал, чтобы мы, не теряя времени, плыли дальше. Утром наши преследователи могли возобновить поиски, так что мы, не слишком быстро, двинулись в надводном положении. Мигель, сидя на носу, вполголоса указывал дорогу. И вдруг он прошипел: – Человек! И действительно. На высокой куче веток лежал какой-то тип, весь облепленный грязью. Для трупа он уж слишком сладко похрапывал. Андре Фушерон?! Господи! Да как же ему удалось выжить в этой резне? Еще мгновение, и разбуженный мушкетер оказался среди нас. – В такой ситуации нам следует оплыть всю территорию, – заявил Фруассарт. – Быть может, спасся еще кто-нибудь. – Это, скорее всего, невозможно, – сказал Андре. – Только одной лодке удалось прорваться на другую сторону залива, остальных выловили, словно раков из подсаки. У них имеются такие очки, благодаря которым, они видят в темноте, словно кошки. – А ты? – Сам я спасся исключительно благодаря Вайгелю. Боцману удалось метнуть гранату в догонявшего нас Серебристого. Прежде чем появились следующие, мы были уже в зарослях. Мне казалось, что у нас имеются шансы спрятаться в этих топях, но они окружили кольцом всю территорию, шастали по протокам и ловили наших, одного за другим, и под дикие вопли рассекали им грудные клетки, выдирая сердца. Убегая от смерти, нам удалось подстрелить еще двоих; становилось темно, и у нас появилась надежда, что, возможно, нам все и удастся. К сожалению, эти дьяволы видят в темноте. На моих глазах они достали Мижона. Было совершенно темно, а наш круповар прятался в чащобе, тем не менее, его увидели. Бедный Жорж. Сам я спасся, потому что нырнул и устроился под водой, зацепившись за корни на глубине где-то с фут, а дышал я через тростинку… – Ну а Хорст Вайгель? – Его, в конце концов, окружили. Он еще успел прикончить одного, но его грохнули теми электрическими палками… – Погиб? – Не сразу. Похоже, кому-то из их атаманов чего-то взбрело в голову, и боцмана захватили живым, посадили в железную птицу, и все улетели. – Можно сказать: у нас счастье в несчастье, – сказал Ансельмо. – Не имея языка, он мало чего им расскажет. Я упрекнул его, с тревогой думая о судьбе храброго боцмана. А Фушерон показал мне трофеи, содранные им с чьего-то трупа: очки инфракрасного видения с усилителем, электрический парализатор и нож из обсидиана. На всякий случай мы еще раз оплыли место крушения "Святой Лючии" и окрестные скопища деревьев. Андре не раз издавал из себя крик галльского петуха. Только никто на него не отозвался. Пришлось нам согласиться с мыслью, что нас осталось всего девять. Отец Педро прочитал молитву за погибших, после чего, пользуясь добродетельным для нас укрытием ночи, мы поалыли на "Наутилусе" вдоль побережья. На запад. 13. Река без возврата В течение последующих полутора десятков дней не случилось ничего достойного пера даже столь доморощенного Ксенофонта, как я. Естественно, в моем дневнике я систематично делал ежедневные записки, фиксирующие события большего или меньшего масштаба, тем не менее, записи те сейчас недоступны, а если когда-нибудь и объявятся, то мне кажется, что эта их часть была бы вычеркнута безжалостной рукой редактора. Плыли мы по ночам, днем прячась в мелких заливах на поверхности, или же, если подозревали, что данная местность может быть населена, в состоянии небольшого погружения. Путешествие было трудным и утомительным; невозможно сосчитать многочисленных сигналов тревоги, прерывающих наш сон и заставляющих срочно заполнять резервуары. Пару раз на горизонте мы видели лодки туземных рыбаков, бывало, что проплывали мимо индейских деревушек, но непосредственной встречи ни разу не приключилось. Слава Богу, погода оказалась к нам весьма милостивой, всего лишь пару раз небольшие шквалы заставили нас прятаться в лагунах. И никогда не дольше, чем на сутки. Пища наша состояла из вяленого мяса, сухарей и сушеных фруктов. Рацион мы пополняли рыбой, которую ловили на удочку, которую, если удавалось обнаружить затененное убежище, м жарили на огоньке спиртовки, когда-то сконструированной турком. Иногда Эбен с Мигелем, понятное дело, с сохранением всей возможной осторожности, выбирались на сушу, и, как правило, плодами этих экспедиций бывали кокосовые орехи, подстреленные капибары или черепашьи яйца. Следует вознести славу Господу и за то, что всего лишь раз, да и еще внутри "Наутилуса" с Гомесом случился приступ безумия. Его удалось связать и вставить в рот кляп, прежде чем он наделал бы вреда. После пробуждения он ничего не хотел говорить о собственных видениях и, ссылаясь на потерю памяти, водил по нам своим печальным взглядом. Другие путешественники тоже были близки к тому, чтобы обезуметь, нервы у всех были натянуты до последнего; Ансельмо ссорился с Лино, к которому он испытывал непонятную антипатию; к тому же, при любом случае он насмехался над негром и индейцем, причем, настолько докучая им, что я опасался того, что те могли прибить его в каком-то уголке. Мне и самому все это осточертело, тем более, что с того момента, как Павоне сас "Наутилус" (с моей помощью!), он стал предметом особого восхищения большинства, с синьоритой Катони во главе. Похоже, что Лаура еще раз пересмотрела свое отношение ко мне, и теперь все выглядело так, будто бы при каждом случае она желала что-то сделать мне назло… Дошло до того, что она могла усомниться в моем авторитете. Бывало, что я отдавал какие-то поручения (дело могло быть и мелким, и серьезным), все принимали их безропотно, девушка же сразу глядела на розеттинского бездельника и спрашивала: "А ты, Лино, что об этом думаешь?". Хорошо еще, что Павоне не пытался устраивать какой-либо фронды в нашей группе (Простите меня за этот анахронизм, термин "фронда" должен был родиться только через пару лет, сейчас же он означал всего лишь детскую пращу). То, что нам все же удалось безопасно пережить этот этап и счастливо войти в устье Рио-Гранде, в громадной степени было заслугой капитана Фруассарта, на которого я мог рассчитывать в любой ситуации, доктора де Лиса и по-солдатски дисциплинированного Фушерона. Все время нам не встречалось доказательств существования Серебристых – ни тарелок, ни гидропланов, не находили мы и следов их деятельности. Как-то вечером наш аравак подплыл к туземному поселению, в котором вокруг горящих костров проходило какое-то деревенское торжество, и добрых два часа из укрытия следил за танцами и церемониями, но, как оказалось, то была лишь инициация молодежи, связанная с получением теми взрослых имен в племени. Сопровождавший Мигеля Лино дал полный отчет по тамошним обрядам: цветастым, богатым, но свидетельствующим о мирном настрое туземцев, лишенных каких-либо каннибальских акцентов. Длинные ряды мальчиков и девочек, совершенно голых, с лицами, облепленными мукой, всего лишь с початками кукурузы в руках, ходили по определенному для них кругу, в средине которого безумствовала четверка фигур в живописных одеяниях. Каждый из этих четырех носил маску иного цвета, символизирующую, наверняка, четыре стороны света или же четыре стихии. Эти маски были украшены перьями орлов, попугаев, рогами бизонов или же плавниками акул. Шаманы и их помощники с бичами из юкки в руках трясли погремушками, изготовленными из панцирей черепах; они танцевали и издавали шум. Время от времени в самый центр круга вытаскивали парня, который должен был получить взрослое имя, а тот был обязан храбро выдержать четыре удара бичом, жестоко рассекавших кожу и оставлявших шрамы – пожизненные украшения взрослого члена племени. Во всей этой церемонии наши наблюдатели не отметили ни малейшего влияния Серебристых. Аравак подкрался настолько близко, что мог слышать разговоры старух, и из того, что предположил (диалект, на котором разговаривали индейцы из здешних лагун, не был для него понятен), разговоры эти касались исключительно обряда. Отсутствие оружия и то, что местные жители не выставляли секретов, говорило о том, что туземцы были настроены мирно и не испытываю ни малейшей угрозы с какой-либо стороны. Плавание вверх по Рио-Гранде, широко разлившейся то ли в результате дождей, то ли таяния снегов в Скалистых Горах, поначалу проходило без помех, к сожалению, столкновение с затопленным древесным стволом и парочка других коллизий привело к тому, что "Наутилус" начал протекать, погружение глубже, чем на полторы сажени было невозможно, и с этим нужно было что-то делать. Но наибольшей заботой для нас было состояние отца Гомеса. Оно ухудшалось с каждым днем, к предыдущим страданиям духа теперь присоединились горячка и страшный понос, с которыми не мог справиться даже де Лис. Испанец таял на глазах, и было видно, что труды путешествия и неудобства нескольких недель, проводимых на корточках под палубой "Наутилуса" очень скоро убьют его. – Нам следует поискать поддержки у испанцев и тут же поменять транспортное средство, – сказал во время совещания капитан Фруассарт. – Нам следует выбрать группу из нашего числа, которая откроется, выдавая себя за эскорт испанского миссионера. Со своим акцентом я могу выдать себя за путешественника из Наварры, приятеля присутствующего здесь духовного лица. По-испански свободно говорили, не считая padre, Фруассарт и аравак Мигель. Что касается меня, я ужасно калечил язык Сервантеса и Лопе де Веги, зато мог на нем общаться. Такой же уровень владения языком имелся у Фушерона, который принимал участие в пиринейских войнах и даже недолгое время был в плену у иберийцев. Доктор де Лис, бывавший в Мадриде, мог объясниться, и даже Ансельмо обладал достаточным запасом слов, который, подкрепленный соответственной порцией наглости, давал ему возможность торговаться, соблазнять женщин и вести политические переговоры. Не были мы и бедными; Ришелье, вопреки тому, что о нем говорили, не поскупился выдать нам сумму в испанских дублонах, так что можно было приступить к очередному этапу нашей миссии. – Было бы неплохо, капитан, чтобы, идя к людям, вы и сами могли изображать духовное лицо, – предложил я. – Этого я сделать не могу, – старый пират странным образом смешался. – Можешь, – с силой в голосе произнес отец Гомес, который, вопреки кажущемуся, совсем даже и не спал. По причине своей функции исповедника, он знал о Гаспаре намного больше, чем кто-либо из нас. – Во имя Господа Нашего прошу, прими это одеяние. Я же помогу тебе в меру своих скромных сил. Капитан обвел взглядом всех нас и, не видя каких-либо признаков неодобрения, выдавил: – Ладно. И так вот в один из февральских дней одетые в дорожные сутаны Гомес и Фруассарт в компании Мигеля, Эбена и Ансельмо вступили в миссию Сан-Игнасио. Ам они представились четырем местным монахам как паломники из Веракруса, намеревающиеся посетить миссию в Санта-Фе, выдвинутом более всего к северу плацдарме вице-королевства Мексики. – Господь не лал нам погибнуть, – слабым голосом рассказывал padre Педро монахам, изумленным появлением путешественников ниоткуда. – Мы плыли на лодке против течения Рио-Гранде, и там же вчера вечером утратил я все свое добро, и со мной спаслись присутствующий здесь отец Гаспар, трое слуг и небольшой кошелек. Да восславится Богоматерь, Милостью Полная, что мы выжили, ну а добрые люди указали путь в Дом Божий. Гостеприимные францисканцы три дня принимали у себя братьев во Христе на территории миссии, тактично ни о чем не выпытывая и удовлетворяясь аллюзиями, что помимо паломничества оба священника имеют некую тайную миссию, порученную им архиепископом Мексики. В последний день padre, которому мягкое ложе и горячая еда в значительной степени вернули здоровье и настроение, продвинулся к нескромности и признал, что одной из задач исполняемой ими миссии должно стать обследование чуда, которое, якобы, случилось в той округе.