Иван согласно закивал головой. — Только смотри Пашка, никому ни слова, — внушительно насупившись, сказал он мне. — Чем меньше людей знают обо всем, тем лучше. Нельзя об этом рассказывать ни дома, ни в школе. — Да я ж понимаю, не дурак, — ответил я ему, — от меня точно никто ничего не узнает. Тайны хранить умею. — Ну, да. Про твои встречи с отцом даже мать с бабкой не догадались. — сказал Иван, попытавшись шуткой разрядить ситуацию. Я улыбнулся его словам и пожал плечами. Посовещавшись еще немного, мы легли спать. Но мне не спалось. Выспался, наверное, за эти дни. В тусклом свете дежурной лампочки я разглядывал потолок и думал, как можно помочь Веронике. Ничего толком не придумав, незаметно переключился на учебу в школе. До экзаменов оставалось всего ничего. Надо будет попытаться подготовиться. Опять же, надо выбрать ВУЗ для поступления. Мне шестнадцать, в армию через два года. Если за это время не смогу поступить, пойду служить. Надо как следует все продумать. Возможно, после армии будет легче поступить, опять же, на дневном уже не обязательно будет учиться. Можно будет на очно-заочное поступить, работать и учиться. Но служить два года. За это время можно два курса одолеть. К тому же, куда отправят служить, неизвестно. Союз большой, вариантов много. И, кстати, в каком году мы в Афган полезли? И куда поступать? Вариантов тоже много. Одно точно — пойду в экономический, решил про себя я. Не хочу менять профессию. Все-таки аудитор, это для меня не просто работа, скорее призвание. Обсуждая с Иваном ситуацию, в которую угодила его невеста, поймал себя на том, что получаю удовольствие, разбирая варианты и ища выход из сложившейся ситуации. Я реально это очень люблю, собирать факты по крупинкам, анализировать, сопоставлять, искать, как можно сломать сложившиеся схемы, каким способом помешать злоумышленникам или вывести их на чистую воду. Однозначно остаюсь в профессии, но где учиться и работать потом, не могу определиться. Надо собрать побольше данных, чтобы принять верное решение. В итоге я так и не определился, что буду делать после школы и, решив, что утро вечера мудренее, повернулся на бок и с чувством исполненного долга заснул. Снилась мне милиция. Мы с Иваном и братом его друга сидели в какой-то засаде в ночи. Я держал ПМ, очень приятно было ощущать его тяжесть в руке. Проснулся я в хорошем настроении. Уже рассвело. Нас не разбудили в 6 утра. Иван ещё спал. Я встал и, потягиваясь, пошаркал в коридор. Вернувшись, я застал Ивана сидящим на кровати. Он вопросительно посмотрел на меня. — Где был? — спросил он меня. — В сортир ходил. — Сколько времени? — взглянул Иван на часы. — Начало девятого. Завтрак был? — Не знаю, — пожал я плечами. — Пойду на разведку схожу. В холле слонялось несколько человек в полосатых пижамах, а медиков видно не было. Я подошёл к двери приёмного и тихонько приоткрыл дверь. В приемном никого не было. Я пошёл искать дальше. Прошел мимо процедурной, через открытую дверь увидел, что там тоже никого нет. Пошел дальше по коридору, уперся в двухстворчатую дверь, одна створка которой была распахнута настежь, а на закрытой второй створке гордо значилось «Пищеблок». Я, естественно, заглянул. Картина, открывшаяся моим глазам, говорила о произошедшем здесь ЧП: большая алюминиевая кастрюля с молочной кашей валялась на полу. Значительная часть пола больничной кухни была в каше. Кастрюля, упав, ещё и прокатилась по полу, извергая из себя жёлтую, похоже, пшённую жижу. К двери вело несколько следов. Одна кастрюльная ручка лежала отдельно. Оторвалась? И кастрюля упала. Повариха где? Пострадала? Ожоги? Я не знал, буфетчица-хохотушка, разносившая нам еду, сама её готовила или была ещё и повариха. Скорее всего, она же и готовила. Иначе, повариху бы подменила, а здесь никого не было. Мне стало жаль её. Я разволновался. Ожоги и в моё время были серьёзной проблемой, а сейчас-то!.. Я вернулся в холл и сказал слонявшимся там больным: — Завтрака, похоже, не будет. Я на кухню ходил. Там кастрюля на полу. Вся кухня в каше. И врачей никого нет. И буфетчицы нет. Похоже, ей сегодня досталось, — поделился я своими наблюдениями. — Она не буфетчица, а диет-сестра. Может, она в процедурной? — предположил худой высокий мужик в больничной пижаме. — Вот я слышал утром часов в семь какой-то шум спросонья, — подключился к нашему разговору второй наш товарищ по несчастью в такой же пижаме. Лохматый здоровенный мужик. — Надо бы узнать, что с Настей случилось. Пойду до процедурной дойду. — Там никого нет. Я уже смотрел. В приемном тоже никого, — сказал я. — А где она ещё может быть? Лохматый, не ответив, направился в сторону Хирургии. Мы с худым высоким мужиком поспешили за ним. В самом конце коридора, за еще одними большими дверями, оказалась операционная и интенсивная терапия. Насколько я помнил, интенсивная терапия, это реанимация. В этом отделении было всего три койки. Мы тихонько подошли к широкой двери операционной, стёкла которой, так же как и в приемном, были закрашены на высоту человеческого роста белой краской. В операционной горел яркий свет и слышны были тихие переговоры докторов. Шла операция. Я не позволил лохматому открыть дверь и заглянуть туда. — Куда ты лезешь?! — шёпотом одернул его я и при этом шлепнул по руке, схватившейся уже было за ручку двери. — Там же всё стерильно. Сейчас инфекцию запустишь. Лохматый испуганно отодвинулся от двери. Я схватил первый попавшийся табурет и подставил его к двери, надеясь заглянуть вовнутрь. Только я залез на табурет, не успев даже заглянуть в операционную, как дверь неожиданно открылась. Немая сцена. Доктор Юрий Васильевич, похоже, не ожидал кого-либо увидеть и цветисто выругался от неожиданности. Я так и стоял на табурете, а мои товарищи растерянно хлопали глазами. Первым пришёл в себя доктор. Его внимание почему-то сосредоточилось на мне. — Ивлев! Твою мать. Какого чёрта ты здесь делаешь? — громко спросил он. — Узнать хотели! — мямлил я, ещё не оправившись от испуга. Всё произошло слишком быстро. — Что узнать? — Завтрак. — Что завтрак? — Завтрак будет? — Не будет завтрака. И обеда не будет, — ответил на все наши вопросы доктор, выходя в коридор. Я спрыгнул с табурета, закрыл за доктором дверь в операционную, успев заметить удивлённые глаза врача Марины. Мы втроём поспешили за Юрием Васильевичем. Выйдя в коридор, доктор закурил сигарету, которую держал длинным пинцетом и молча разглядывал нас. — Что случилось? — спросил я. — Что, что. Кастрюлю Настя на себя опрокинула, — сказал доктор бесцветным голосом. — И? — пытал я его дальше. — Перелом костей стопы. В шоке прошлась больной ногой, смещение заработала. Оперируем. — Ну, перелом же это не страшно? — продолжал допытываться я. — Гипс наложить после операции и срастутся кости? Да? — Это когда ожога нет, тогда да, гипс и ничего страшного, — докурил доктор свою сигарету и пошёл обратно в операционную. До меня дошла вся сложность ситуации. Если на стопе ожог, то гипс не наложить. — Мы можем чем-нибудь помочь? — спросил я доктора в спину. Доктор только рукой махнул не оглядываясь и скрылся в операционной. — Вот не повезло, — протянул я. — Чего ж это она в одиночку кастрюлю с плиты тягала? — Да уж. У меня дочка с её пацаном в одном классе учится, — проговорил лохматый. К чему? Я так и не понял. Мы молча вышли в холл. Там с озабоченным видом стояли бабушка и Иван. — Где тебя носит? — первым заметил меня Николаев. — Буфетчицу искали, — ответил я. — Нашли? — В операционной. Она кастрюлю себе на ногу уронила, перелом и ожог. Жратвы сегодня не будет. Вся каша на полу, — объяснил я Ивану. — Придётся вам сегодня самим тут как-то. Я повернулся к бабуле. — Привет. Как дела? — спросил я её, чмокая в щеку. — Нормально. Пошли. Собирайся, — и направилась в сторону моей палаты. Мы с Иваном поплелись за ней. — Давай, я тебе принесу поесть что-нибудь? — предложил я Ивану. — Хоть бутылку кефира с батоном. — Давай, — согласился Иван. — Так есть хочется. Организм уже привык к режиму. — Хорошо. Спрошу у бабушки, где тут магазин ближайший и принесу, — пообещал я. Бабуля принесла брюки из коричневой шерстяной ткани и бушлат, который был мне прилично велик. Я не стал спрашивать, чей он. Мне было всё равно, в чём вырваться на свободу. Я быстро оделся и вытянулся перед бабушкой. — Готов, — доложил я. — До свидания, Иван, — попрощалась она с ним, кивнув ему головой. — А я не прощаюсь, — сказал ему я, выходя из палаты. Бабуля вопросительно взглянула на меня. — Обещал ему принести что-нибудь поесть, — объяснил ей я. — У буфетчицы производственная травма. Ещё и выходной сегодня. Пока ей замену найдут.