Мы вышли на улицу. Я вдохнул февральский морозный воздух. Запах свободы. Мы направились по укатанной дороге в сторону частных домов. Хотя, было не очень холодно, руки быстро замёрзли. У меня не было рукавиц, и я засунул руки в карманы бушлата. Там оказался старый носовой платок и какой-то ржавый болт. — Где тут магазин ближайший? Или мне сначала домой, а потом к Ивану? Мы далеко живём? — Минут двадцать пять. — Пешком? — А как ещё? На собаках? — ответила с иронией бабуля. — Я просто спросил, — немного обиделся я. Хотя надо привыкать: теперь, пока не привыкну, так и буду спрашивать и говорить всякую ерунду, по мнению местных обывателей. Мы шли по Госпитальной улице. Бабушка посоветовала мне обращать внимание на названия улиц, по которым мы шли, а также на магазины и учреждения, мимо которых мы проходили. — Тебе надо как можно быстрее всё вспомнить, а то долго не выпишут. Или выпишут со справкой, или вообще на учёт поставят. — В смысле долго не выпишут? — обалдел я. — Разве меня ещё не выписали? — Нет. Тебя отпустили домой под мою ответственность. В понедельник вечером позвоню с работы Демьяну, спрошу, когда тебе появиться. Думаю, первое время тебе придётся ходить в больницу несколько раз в неделю. — Я понял. А ты знаешь, я когда вижу что-то вокруг себя, мне кажется, вспоминаю, — соврал я, — А ты могла бы мне по дороге рассказывать, что за дома мы проходим, что с ними связано. Может кто-то из моих знакомых там живёт. — Хорошо, — согласилась бабуля и замедлила шаг. — Вот в том старом доме, что мы прошли, жила твоя первая учительница Татьяна Андреевна. — Почему жила? — спросил на всякий случай я. — Умерла она пару лет назад. — Болела? — И болела, и от старости. — Сколько ей лет было? — Шестьдесят восемь. Ничего себе, старость. Ещё жить да жить. Хорошо, запоминаю. Первая учительница Татьяна Андреевна, жила на Госпитальной улице. Лучше бы записывать всё. Потом перечитывать по нескольку раз. Так быстрее запомнится. Мы прошли мимо булочной. Я отметил её для себя — надо же батон Ивану купить. Свернули на улицу Школьную, пройдя по ней примерно с квартал, мы прошли мимо двухэтажного дома в котором располагался магазин “Школьник”. Его я тоже отметил: надо будет купить небольшой блокнот и ручку. Мы вышли на улицу Островского. Наш дом оказался третьим от перекрёстка. Прежде, чем войти в калитку, я прикинул, в какой стороне дом Ивана. У нас дом был номер 29, у Ивана, стало быть, 17. Я прошел за бабулей к дому. Домишка был довоенный как минимум, если не дореволюционный. Крыша покрыта дранкой. Боже мой. Я такой кровли в жизни не видел. Хотя, может, конечно, не обращал внимания по малолетству. Я зашёл за бабушкой в дом, благоговейно оглядываясь. В тёмных сенях стоял огромный сундук. На нем спать можно было при желании, такой он был большой. Поставив на него свою сумку, бабуля села рядом и начала разуваться. Я последовал её примеру. Она бросила мне под ноги короткие валенки. Сама надела такие же и прошла в хату. Это у них такие тапки. Полы холодные, наверное. Хата оказалась просторнее, чем я ожидал. С улицы дом не производил впечатления такого большого. Внутри изба была разделена ровно на четыре помещения: кухня и три комнаты. Все три комнаты были проходные. Из сеней мы попали в кухню. Я ходил из комнаты в комнату, как по музею. Посередине стояла большая печь, топилась она из кухни. В комнате справа от кухни была, как я понял, маленькая гостиная с большим диваном и раритетным телевизором с крохотным экраном и линзой перед ним. Я долго разглядывал его, раньше такие только на картинках видел. Из гостиной можно было попасть в меньшую спальню. Из кухни — в большую. Между двумя спальнями тоже была дверь, но она была закрыта на щеколду. Я не понял, какая спальня моя. Логически рассудив, я пришёл к выводу, что моя спальня меньшая: там была одна койка. А в большей спальне стояло две койки. Я решил, что женщины спали в большой спальне, а я в малой. Бабушка включила свет на кухне. И без того тусклую лампу закрывал красный абажур с бахромой. Глава 8 Глава 8. Суббота, 13.02.71 г. Дом Домрацких-Ивлевых. — Темновато как-то, — забывшись, брякнул я. Бабушка с удивлением посмотрела на меня. — Забыл, как при керосинках жили? — проворчала она. — Темно ему. — Почему я должен керосинки помнить? — не понял я наезда. — Нас электрифицировали всего девять лет назад. Тебе семь лет уже было. Должен помнить, — ответила бабуля, хлопоча на кухне. Потом всплеснула руками. — Ой, забыла. Ты же не помнишь ничего, — опомнившись, сказала она извиняющимся тоном. — Как девять лет назад? — не поверил я. — А как же Ленин? Электрификация всей страны? В детстве я как-то не помню, чтобы в мелких городах жить приходилось. А в крупных точно электричество было, как данность. Какие керосинки? — Про всю страну не скажу, а нас девять лет назад электрифицировали. — Во дела, — пробормотал ошарашенно я. — Ладно, это ещё обсудим. Мне надо в магазин сбегать и в больницу к Ивану. Где гастроном ближайший, кефира купить? — Из дома налево до перекрёстка с улицей Ленина. На перекрестке направо до следующего перекрестка, там будет гастроном. — Спасибо, — собрался я было идти. Но вспомнил, что у меня денег нет. — А сколько бутылка кефира стоит? — Двадцать восемь копеек. — А плюшка такая сердечком? Знаешь? С сахаром. — Московская? Двадцать копеек. — Можешь дать копеек пятьдесят? — попросил я. Бабушка дала рубль. Старый советский рубль с гербом. Он был такой новый, шуршащий. Я держал его в руках и разглядывал с нескрываемым интересом. Бабуля уже махнула на меня рукой: похоже, она устала удивляться моей неадекватности. Я собрался идти, но вспомнил, что сейчас в магазинах пакеты не дают и спросил бабушку: — А какую авоську можно взять? Бабуля махнула рукой в сторону двери в гостиную, на ручке которой висело несколько сеток с крупными ячейками из толстых нитей. Я схватил одну и направился в сени. В потёмках с трудом зашнуровал свои ботинки и, на ходу надевая бушлат, быстрым шагом направился к калитке. — О, Пашка, — навстречу мне шагнула женщина с большой черной сумкой через плечо. — Вам телеграмма. Получи и распишись. Я расписался, где было сказано, и понесся по своим делам, сунув полученную телеграмму в карман бушлата. Потом почитаю. Я уже почти добежал до перекрестка с улицей Ленина, как наткнулся на какую-то девчонку. Точнее, она на меня наткнулась. В смысле, она мне дорогу перегородила. — Привет, красавица, — я четко помнил, что нельзя сразу отшивать женщин, прежде не похвалив. — Я очень тороплюсь. Я уже побежал дальше, но услышал за спиной обиженный голос: — Ивлев! Да ты еще больший придурок, чем я думала! Я резко затормозил, развернулся и также резво побежал к ней обратно. — Почему придурок? — спросил я. — Потому что я думала, ты умнее и прыгать с моста не станешь. Я не поверил своим ушам. Так ты, брат Пашка, из-за бабы прыгнул?! Ах ты стерва. Дурака на слабо развела. А он погиб, между прочим. Вместо него я. И от меня ты слова доброго не дождешься, коза тощая. Я молча развернулся и пошел по своим делам, сжимая кулаки в карманах. Если бы я ещё хоть на секунду задержался, я бы её точно обхамил. Дурдом и детский сад в одном флаконе. Я добежал до гастронома. В небольшом торговом зале за отдельно стоящей кассой сидела крупная тётушка с завивкой на волосах средней длины. Возле нескольких прилавков топтались люди. Я подошел к кассирше.