Хулиган кивнул. Похоже, отношения у нас начали налаживаться. Первым уроком у нас был иностранный язык. Кабинет французского был совсем рядом. Класс разделился на несколько групп. Я со Славкой и Полянскими оказался в разных группах, но зато в одной группе с Юлькой и Веткой. Вторая группа учила немецкий. Я сел с Юлькой. По французскому тоже предстоял выпускной экзамен. Я полистал Пашкину экзаменационную тетрадь и расстроился. Юлька попыталась меня успокоить, объяснив, что для тройки достаточно перевести текст, который будет в билете третьим вопросом. Первые два вопроса на грамматику. Это на четыре и пять. Помогло, но не сильно. Учеба шла своим чередом. География и биология не экзаменационные предметы, на них я чувствовал себя более расслабленно, листал учебники, вспоминал школьные годы. А вот историю у нас вёл директор Игорь Иванович. Проходили Великую Отечественную, разгром немецко-фашистских войск под Москвой. Оказывается, Калинин, который Тверь, был захвачен фашистами. Я и не знал. Когда был школьником, мне всё это было безразлично. А сейчас стало интересно. Как же важно, кто именно преподает! Потом были физика и химия. Физику я неплохо и в школе понимал, учил её в технаре, потом в институте. А вот с химией, тем более, органической, я не дружил никогда. А предмет экзаменационный. Я немного встревожился. Славка решал задачи, которые я не то, что решить, я условие задачи понять не мог. Для меня всё это просто высший пилотаж. И что с этим делать, пока не представляю. Ну да ладно, где наша не пропадала, сказал себе мысленно. Это же всего лишь школа, в конце концов. Сяду и буду учить, пока не пойму. Тем более, кому объяснить, есть. Уроки закончились. Мы высыпали на улицу. Мне предстоял марш-бросок до дома и на базу. Я не стал раньше времени друзьям сообщать, что иду на собеседование. Сослался на дела семейные, попрощался со всеми и понесся домой. Дома меня ждал вчерашний гороховый суп и перловая каша с мясом. Я быстро всё умял. Увидев пустое ведро принес воды. И с чувством выполненного долга пошёл на базу. К трем часам я, как и планировал, был на месте. Вошёл внутрь и огляделся. В большом ангаре, заставленном стеллажами, я никого не увидел. Насколько я помнил план, который нарисовала Вероника, кабинет заведующего был по противоположной стороне левее от входа. Я и направился прямиком туда. Вдруг навстречу мне из-за ближайшего стеллажа вышел молодой негр в телогрейке и черной шапке-ушанке. Я кого угодно ожидал здесь увидеть, но только не африканца. — Здрасте, — только и сумел произнести я от неожиданности. — Привет, коль не шутишь, — на чистейшем русском ответил он, усмехнувшись. — Ты кто? — спросил я, всё ещё толком не придя в себя. — Сторож, а ты кто? — Как тебе повезло, что ты чёрный, — воскликнул я, забыв, зачем пришел. — Тебя же в темноте не видно. Самое то для сторожа. А ты откуда здесь? — Работаю тут, — недоуменно развел руками негр. — Вася! — услышали мы чей-то властный голос. — Ты с кем там разговариваешь? — Богдан Адамович, тут… — начал докладывать Вася-негр кому-то, но запнулся. — …пришли. — Кто пришёл? — вышел к нам из-за стеллажей немолодой невысокий плотный человек в валенках, в овчинном жилете на толстый свитер, на голове шапка-пирожок из непонятного меха. — Здравствуйте. Я насчет работы, — сказал ему я. — А, школьник на фасовку? — догадался Богдан Адамович. — Проходи. Я пошел за ним. Мы прошли между стеллажами с деревянными ящиками, мешками и тюками. Подошли к кабинету, который Вероника отметила на плане жирным крестиком. На дверях кабинета гордо висела чёрная табличка с золотыми буквами «Цушко Б.А.». Мы зашли в кабинет. Я оглядел логово врага. Простенько, добротно, без претензий. И не скажешь, что здесь работает махинатор всех времён и народов. — Ну, что, работа нужна? — спросил он. — Нужна, — подтвердил я. — Работал когда-нибудь? Что такое дисциплина знаешь? — Конечно. Вы не беспокойтесь. Я ответственный, обязательный, не пьющий. Я справлюсь. — Да что ты, — усмехнувшись, проговорил Адамович. — Мне работа нужна. Очень. — Только работа? — Не сама работа, разумеется, а оплата за неё. — Ну что ж. Я вижу, ты парень умный. Понимаешь, что деньги просто так не платят? Я кивнул головой. — Сколько стоит килограмм сахара? — спросил он меня, внимательно глядя мне в глаза. — А мы продаём или покупаем? — подыгрывал я ему как мог. Он улыбнулся. Улыбка его из недоверчиво-вежливой постепенно становилась заинтересованной. Отлично. Лёд тронулся. — Мешок сахара стоит сорок пять рублей. По 90 копеек килограмм, –назидательно сказал он. — А если мешок расфасовать по одному килограмму, то каждый килограмм стоит 94 копейки. Сечёшь? Я прикинул быстренько в уме: 50 кг умножить на 4 копейки. — Это два рубля всего, — разочарованно сказал я. — С одного мешка, — поднял он вверх указательный палец, — два мешка после школы разобрал по пакетам, четыре рубля получил. Два тебе, два мне. — А это реально, сто килограммов за вечер расфасовать? — недоверчиво спросил я. — Как работать будешь, мальчик мой, — ответил он мне покровительственным тоном. — Надо попробовать, — согласился я. Он повёл меня к рабочему месту. В одном закутке стояли рядом два сдвинутых вместе стола, на одном из них стояли весы. Старые советские синие торговые весы «Тюмень» с двумя площадками для товара и для гирь. Рядом стояла гиря один килограмм. В стеклянной майонезной баночке с кисточкой был налит коричневый густой клей. Слева в ящиках лежали уже готовые пакеты. Кто-то работал здесь до меня. И кто это? И где он? Надеюсь, не закопанный где-то в ближайших сугробах. Хотя, о чем это я, не в девяностые ведь попал! На соседнем столе лежала стопка пустых бумажных пакетов со штампом «Министерство торговли РСФСР “РОСБАКАЛЕЯ” САХАР-ПЕСОК Вес 1000 граммов» и дальше шли цены по трем поясам от 94 копеек до одного рубля 14 копеек. Рядом со столами лежали друг на друге штук десять мешков с сахаром. — Ну, фронт работы ясен? — спросил меня Адамыч. — Да, вполне, — ответил я без энтузиазма. И вспомнил, что не оговорил важный вопрос. — А оплата ежедневно будет? — Ежедневно, ежедневно, — похлопал меня по плечу Адамович. — Трудись. Я сделал вид, что приступаю к работе. Завскладом оставил меня один на один с сахаром. И что, это всё ради двух рублей в день? Два рубля умножить на двадцать рабочих дней, это сорок рублей в месяц. Для подростка это, конечно, сумасшедшие деньги. Но для махинатора всех времён и народов как–то жидковато. Тем более, бумажные пакеты тоже чего-то этому махинатору стоили. Может, Никифоровна преувеличила слегка, когда рассказывала про масштаб процветающих здесь злоупотреблений? Глава 18 Вторник, 16.02.71 г. Торговая база. Надо оптимизировать трудозатраты, иначе я тут один мешок до полуночи фасовать буду. Я отсчитал пятьдесят бумажных пакетов и подготовил их, развернув. Помнил, что в шве, которым зашивают мешки с сыпучими продуктами, есть секрет. Он легко открывается, если потянуть за нужную ниточку. Я поставил вертикально верхний мешок и легко открыл его. Алюминиевым фасовочным совком наполнил все пятьдесят пакетов сахаром не до верху. Потом каждый пакет ставил на весы и досыпал до килограмма. Тут же заклеивал пакеты и отставлял в сторону. Решил, что в ящики потом уложу. Все пятьдесят пакетов были уже заклеены, а в мешке оставался ещё сахар. Я пересчитал упакованные пакеты. Пятьдесят ровно. Что-что, а считать я умею. Дополнительно расфасовал ещё два килограмма и ещё полпакета осталось на 500 грамм. Как такое могло случиться? Я точно ровно до килограмма каждый пакет досыпал. Стоял в растерянности перед весами. Не мог понять, что же произошло. Взгляд сам собой остановился на гире. Я взял её в руки и услышал шаги. Ко мне подошёл сторож Вася. — Как работается? — спросил он. — Нормально, — ответил я. — Один мешок распотрошил. У тебя есть часы? Который час? — Полпятого, — взглянул он на часы на запястье. — Это я с одним мешком полтора часа воевал, — сделал вывод я, — Кстати, мы с тобой так и не познакомились, я Павел.