Он еще не заснул, оказывается. Я послушно подошёл к деду и протянул ему пачку. Дед вытащил три сигареты и вернул пачку мне, а я передал её Ивану. — Хорошо, что ты успел догнать Вениаминыча, — проговорил он, вытаскивая одну сигарету. — Да они с доктором бухают в приемном, — возразил я. — Они могут, — блаженно улыбаясь, сказал Митрич, прикуривая сигарету. — Ты что, старый! Здесь курить будешь? — не выдержал я. — А кто мне запретит? Ты штоль? — беззлобно ответил Митрич, выпуская струю дыма. — Кинь спички, — попросил Иван деда. Митрич кинул коробок ему на одеяло, Иван кивком попросил меня прикурить. — Вы что все здесь, с дуба рухнули? — растерянно спросил я их. — Вы что в палате курите? — А где нам курить? — не понял Иван. — Блин. Ну, на улице, — предложил я. — Ты ещё скажи, в туалете, — съехидничал дед. — Вы про пассивное курение что-нибудь слышали? — начал заводиться я. — Не, не слышали. И слышать не хотим! — послал меня Митрич. — Вдыхать сигаретный дым некурящему человеку гораздо вреднее, чем курящему затягиваться, — настаивал я на своём. — Угомонись. Нас большинство, — выставил свой аргумент Иван. — А может четвертый сосед тоже против! — возразил я. — Он не против. Ему пох*й, — ехидно прошептал дед. — Его любовник жены избил, когда этот раньше времени из командировки вернулся. Я молчал. Перспектива круглосуточно находиться в курилке меня совсем не радовала. Если мне нет 18 лет, то я ещё ребёнок, и надо требовать перевода в другую палату. — Вань, а мне сколько лет? — спросил я. — Ну ты спросил! — заржал дед. С появлением курева настроение у всех улучшилось. — Ну, мы с твоей сеструхой в 8 класс пошли, а ты в первый. Мне сейчас 24, значит, тебе 16, — не торопясь вычислял Иван, время от времени затягиваясь сигаретой и выпуская клубы дыма. — Получается, я еще несовершеннолетний? — Получается. — Значит, мне положено в детскую палату. — Зачем? — не понял Митрич. — Хочу в палату для некурящих, — объяснил я. — Не кипишуй, — осадил меня Иван. — Спи давай. Мы не будем больше курить. — Сегодня! — подсказал дед и опять заржал. Весёлые какие. Мать их за ногу. Я только обрадовался, что курить не тянет. Когда сердце у меня начало тарахтеть не по-детски, за полгода где-то до ДТП, медики запретили мне курить. А курил я, на минуточку, с 8 лет! Все эти полгода промучился: курить тянуло. А сегодня вдруг почувствовал: свободен! Это так здорово! Я улегся. В мыслях мелькали сумбурные события сегодняшнего дня. Я никак не мог понять, что со мной произошло. Как я мог переселиться в другое тело в прошлое? Что стало с моим старым телом? Я умер? Мазда хорошая машина, там подушек сколько. И они сработали, я слышал. Похоже, сердце у меня, всё-таки, оттарахтелось. А мальчишка? Если я занял его место здесь, получается, он умер? В смысле, утонул и покинул тело? Никогда не верил в реинкарнацию, но тут задумался и сам не заметил, как уснул. Проснулся я от громких голосов и яркого света. Чувствовал я себя совсем невыспавшимся. Мне казалось, что я только мгновение назад заснул. В палате царила какая-то суета. Сестра раздала нам стеклянные ртутные градусники. — Который час? — спросил я. — Шесть, — ответила она, пытаясь растормошить нашего четвертого соседа. Она резко повернула его на спину и сдернула одеяло. Мужчина застонал, держась за сердце. Лицо его было одним сплошным синяком. Я сразу проснулся. Сестра крикнула: — Позовите кого-нибудь! — Кого? — не понял я. — Марину или Юрия Васильевича! — Понял! — подхватился я и босиком побежал искать врачей. Каменный пол был ужасно холодный. Я выбежал в холл, там никого, забежал без стука в приёмный. Там на кушетке спал Ефремов, а доктор спал, сидя за столом. — Подъём! — заорал я что есть дури. Глава 3 Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница. Мужики сразу повскакивали. — Что ещё? — первым включился доктор. Тренированный. Старший сержант немного тормознул, но тоже быстро пришёл в себя. — Там больной помирает! — доложил я. — Где там? — недовольно переспросил Юрий Васильевич, выходя в холл. — У нас в палате, в Хирургии. Доктор быстрым уверенным шагом направился к нам. Я за ним. Ноги замёрзли! Первым делом, когда мы вошли в палату, я засунул их в свои тапки. — Только что загрузился, — доложила сестра. Доктор наклонился над мужиком, потом вдруг резко схватил его за руку и за ногу и сдернул с койки на пол. Быстро встал перед мужиком на колени и своим здоровенным кулачищем с размаху ударил его по груди. Потом ещё раз. Сестра в этот момент держала мужика за горло. — Есть, — сказала она, — даже отжиматься не пришлось. Доктор отхлестал мужика по щекам, и тот открыл глаза. — Так. Надо его на койку поднять, — сказал доктор. — Что ж вы, батенька?! — осуждающе выговорила сестра мужику. Бедный мужик хлопал глазами, пытаясь приподняться, но доктор ему не позволил. — Помогите мне, — потребовал Юрий Викторович. Я подошёл к нему, но меня отодвинул Ефремов, стоявший, как оказалось, всё это время в дверях. Вдвоем с доктором они подняли мужика на его койку. — Тощий, а такой тяжёлый, — кряхтя, проворчал старший сержант. — Ты давай это брось, — сказал мужику доктор, держа его за запястье. — Ещё не хватало из-за бабы сдохнуть. — Я не из-за бабы, — промычал мужик, — я из-за детей переживаю. В этот момент сестра принесла штатив с полной бутылью. Я даже не заметил, когда она успела выйти из палаты. Заметил только, когда вернулась. — И из-за детей не надо так убиваться, — успокаивающим голосом сказал доктор и поставил мужику в вену капельницу, — зачем детям отец в белых тапочках? Сестра примотала иглу бинтом к руке и ушла. Доктор ещё немного постоял и тоже ушёл. Никто и слова не сказал, что в палате сигаретный дым коромыслом.