— Бабуля! Хорош! — простонал я, хватаясь за бок. — Извини. На автомате. — Что родители, в разводе? — Да. — Давно? — Давно. Ты маленький был. — Я с отцом знаюсь? — Нет. — Когда в последний раз виделись? — Лет пять назад, может больше. — Жаль. Мальчишкам отец нужен, — проговорил я и заранее встал, уверенный, что мне сейчас опять прилетит локтем в ребро. Но бабушка только посмотрела на меня выразительно сжав зубы, изображая ярость. Я улыбнулся ей в ответ. Сразу видно: она баба умная, сама понимает, что я прав. Я присел обратно на подоконник. — Получается, со стороны отца проблем у меня быть не могло. — Не могло, — подтвердила Эльвира. — Иван, мой сосед по палате, сказал, что у меня сестра есть. — Есть. Инна. Она на первом курсе меда в Минске училась, познакомилась с выпускником военного училища и вышла замуж. Он получил лейтенанта и был направлен служить в Пермь. Инна туда в мед перевелась, сейчас уже на четвёртом курсе. — А Пермь отсюда далеко? — Далеко. — А мы, кстати, где? — Брянская область. К Инке не наездишься. Она дочку прошлым летом родила. Правда, малышке там климат не подходит: за 8 месяцев уже 3 раза пневмонией переболела. Мать ездила к ним летом, после родов помочь. Я в сентябре с малышкой сидела: у Инки учеба в меде началась. Но вся наша помощь — мёртвому припарка. Малышка постоянно болеет, в ясли не ходит. Инка зимнюю сессию еле сдала. Одни тройки, стипендии лишили. Живут на одно жалованье мужа-старлея. — Это, конечно, всё очень печально. Но, как думаешь, — я решил перейти на ты, — я же не мог из-за этого с моста прыгнуть? — Нет, конечно, — согласилась бабушка. — Какие у меня, вообще, отношения с сестрой? — Никаких. Ваши интересы никогда не пересекались и не пересекаются. — Хорошо. А что матушка, выходила замуж после моего отца? — Нет. — А у нас с Инкой один отец? — Да. — Выходит, со стороны семьи неприятности прилететь не могли, — констатировал я. — Остаётся профессиональная деятельность. Я ещё не работаю. Инка далёко. А вы с матушкой чем по жизни занимаетесь? — Я и бухгалтер, и контролёр, и инженер. Сейчас на пенсии. На полставки подрабатываю на родном Механическом заводе. Полька экономист там же. — Какая Полька? — Мать твоя. — А, понял. Полька это Полина? — Аполлинария. — Какое красивое имя, — удивился я. — Кстати, а как моего отца звали? Какое у меня отчество? — Тарасович. — Павел Тарасович Ивлев. А что, хорошо звучит. — Дорасти ещё до Павла Тарасовича, — опять съязвила бабуля. — Дорасту, куда я денусь! Где-то в глубинах больничных коридоров послышалось: «Обед!». Я встал. Бабушка тоже. Она мне понравилась. Я взял её за руку и искренне произнёс: — Бабуля Эльвира Эдуардовна. Очень, очень рад с Вами познакомиться. Она смотрела на меня как на полоумного, но руку не забрала и даже немного улыбнулась. Надо все же продумать мне общение с близкими, а то совсем уж на сумасшедшего похож сейчас. Очень трудно оказалось вживаться в роль подростка. Взрослому мужику пацана изображать — задачка не из простых. Прожитые годы из головы не выкинешь. Но постараться надо, а то спалюсь. Мы попрощались. Я попросил бабулю, если будет возможность, приходить еще. И пошаркал на полной скорости в сторону Хирургии к себе в палату. Навстречу мне буфетчица-хохотушка катила пустую тележку за очередной партией мисок с едой. * * * Эльвира Эдуардовна шла по коридору больницы и не могла прийти в себя. Мысли путались, заставляя ее то и дело замедлять шаг и в очередной раз прокручивать в голове разговор с внуком. Павел был совершенно не похож на себя. Разговаривал очень странно. Эльвира привыкла постоянно заботиться о нем, поскольку паренек рос хоть и смышленым, но совершенно бестолковым в бытовом плане. Внук был довольно общителен, друзья у него были, но очень уж незрелым и импульсивным был пока. Да еще и в Дианку эту влюбился, будь она неладна. Узнав о случившемся, женщина была готова увидеть сломленного, ищущего защиты и утешения подростка. Но сегодня перед Эльвирой стоял совершенно другой человек. Враз повзрослевший, рассудительный, владеющий эмоциями. Ни тени произошедшего, ни слова жалоб. А от его обращения на “вы” и по имени отчеству вообще мороз пробирал по коже. А все эти рассуждения о возможных причинах прыжка с моста и расспросы о семье?! Как же так могло произойти? Неужели человек в одночасье может так измениться внутренне? Что же с ним такое произошло? — в очередной раз подумала Эльвира и, покачав головой, задумчиво вышла из больницы. * * * Я сел на свою постель. На соседней койке Иван приподнялся на локте и спросил меня: — Ну, как тебе бабушка? — поинтересовался он, многозначительно растягивая последнее слово. — О, мировая тётка, — воскликнул я, не в силах сдержать своего восторга. — Правда? — переспросил Иван с сомнением. В этот момент к деду Митричу пришла его бабулька. Приятная такая маленькая бабулька, божий одуванчик, в платочке. Принесла деду домашней еды в кастрюльке и домашней выпечки. В палате так запахло пирогами с капустой, что я чуть слюной не захлебнулся. Хорошо, что буфетчица очень скоро раздала нам по миске серого супа, гречки с биточками и по стакану компота. На обед полагалось два кусочка хлеба. Я порылся в авоське, которую принесла мне бабушка, нашёл ложку, батон, коробку сладкой соломки к чаю и стеклянную бутылку кефира. В кастрюльке была гречневая каша, сваренная с салом и луком. Я съел все, кроме супа, такое ощущение, что кроме рыбьих костей и кусочков картошки в нём больше ничего не было. Сразу видно, что сегодня четверг, рыбный день. У меня осталась половина батона, коробка соломки и бутылка кефира. Оставил их на полдник. Я лег, взял в руки коробку соломки, покрутил, понюхал. Нахлынули воспоминания детства. Маленьким я очень любил её. Вернулось чувство умиротворения из далекого прошлого, когда всё было хорошо и надёжно, когда коробка соломки могла сделать тебя счастливым. Не было ещё в моей жизни потерь и горьких разочарований. Жизнь впереди виделась долгой и счастливой. Я не заметил, как уснул. А снился мне советский Крым. Тёплый, солнечный, зелёный, мирный, неторопливый и добродушный. Ласковое теплое море и радостные лица счастливых советских отдыхающих. Проснулся я от громкого смеха над ухом. Вероничка пришла к Ивану как обещала. Я встал и пошёл пройтись по коридору. Когда я вернулся, девушки уже не было. На лице Ивана блуждала улыбка глубоко влюблённого человека. Взгляд устремлён был куда-то сквозь стены. Наверное, в светлое будущее. Я знал, каким будет для милиции и всей страны это будущее. Но до него ещё 20 лет. Пусть помечтает. Я лёг, размышляя о прошлом, о будущем и о текущей ситуации. Надо уже определяться, как жить дальше и что делать. Привычка планировать и контролировать происходящее постепенно возвращала себе утраченные позиции. Хотелось действовать, идти к какой-то цели. Но для начала надо из больницы выбраться. Задерживаться здесь совершенно не хотелось. К Ивану пришли коллеги. Прямо в форме, в сапогах. Они, скорее всего, сейчас на службе. Мимо проезжали, решили зайти. Парни молодые, веселые. Один сел на стул, поставив его между нашими койками. Второй остался стоять, опершись о спинку койки. Тот, что сидел на стуле, мельком оглянулся на меня с интересом. Я кивнул головой здороваясь. Мне было скучно. Нисколько не стесняясь, я повернулся в сторону этой компании и приготовился слушать. — Ну, братцы. Что в мире делается? — спросил обрадованный Иван и сел в койке. — А то здесь газеты только в сортире. — Лунное затмение сегодня, — сказал сидевший на стуле. — По радио слышал. А вчера в Лос-Анджелесе землетрясение было.