— Ждал, когда ты позвонишь. — Право-слово, ты как ребёнок малый. Но я поняла ход твоих мыслей — теперь ты голодный и злой, а я тебе должна. Мои выводы верные? Мужской открытый смех поднял настроение и мне. — Видишь, ты схватываешь на лету. Скоро моя ученица переплюнет своего учителя. — Ты мне безусловно льстишь, но я стараюсь. — Ты где? — По пути в офис. — Раз ты признала свою вину и чистосердечно раскаялась, значит прямо сейчас говоришь водителю мой домашний адрес. А я жду тебя в компании ужина. — Пе-тя, но мне бы домой заскочить. Хочется смыть с себя день и переодеться. — Нет. Ты — необязательная и безответственная прогульщица, значит будешь исполнять моё желание. — Я же не золотая рыбка для исполнения желаний. Может завтра? Как раз суббота, ты отдохнёшь, я высплюсь, и встретимся за обедом или ужином. На твой выбор. — Я всё сказал, — жёсткие, повелительные нотки проскальзывали всякий раз, когда Пётр был чем-то недоволен, — а на завтра, между прочим, запланировано небольшое совещание с Савкой. Отдыхать некогда, Мира. Влезла в серьёзные дела, будь добра, жертвуй выходными и выкраивай время, когда есть свободные часы. — Хорошо, я тебя поняла. Если бы не Савелий, ты придумал что-то другое. Когда Пётр чего-то хотел, переубедить невозможно. Все должны и будут исполнять только то, что требовалось ему. Как мужикам удавалось вести себя подобным образом и главное, чтобы им сходило с рук вызывающее поведение, я не находила ответов. Скорей всего именно здесь крылась причина неприязни между Загородневым и Подольским. Они не враги, но приятелями их никто не назовёт, как раз от того, что похожи непробиваемым характером словно близнецы. — Мира, выбирай выражения, — моё самоуправство моментально стреножено, прозвучавшей в Загородневском голосе строгостью, — у меня нет нужды придумывать. Если бы ты не уехала по делам, то переговорили бы с Савой сегодня. — Он должен предупреждать о визитах, — я продолжала обиженно возмущаться. — Претензии выставишь ему. Но про обед со мной ты забыла сама. Ни я, ни Савелий в твоей забывчивости не виноваты. — Я же сказала, что согласна. Еду я, еду, — прервала звонок не попрощавшись. Странно, что простая просьба выбила меня из колеи. Но после развода с Бывшим любые жёсткие рамки вызывали отторжение. Глава 17 Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить. Наклонился — он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь. А. Ахматова, 1913 Отрывок Смятение Дверь своей квартиры Пётр для меня отворил, уже переодетый в домашние брюки, футболку и с мокрыми волосами. Я угодила в аромат чего-то мясного, аппетитного, учуяв который, желудок моментально отозвался нескромными звуками. — Вот что бывает, когда забываешь об обеде. — А ты не поленишься укорить. — Как же иначе. Ты стала такой занятой, что для аудиенции лучше записаться заранее. — Не сочиняй. Разувшись и пройдя в гостиную, я тут же погрузилась в глубокое кресло и вытянула ноги, гудящие после шпилек. — В ванной чистые полотенца, халат повесил специально для тебя, а также свою рубашку, на случай если захочешь переодеться. Подперев подбородок согнутой в локте рукой — подлокотник кресла идеально мне послужил — я рассматривала стоящего рядом Петра. Судя по всему, мужское терпение иссякло окончательно. Но разве логично искать ответы там, где их не могло быть изначально. Планы Петра незамысловаты и прямолинейны, стрелки его часов указывали строго на полдень. Мне было совсем не сложно классифицировать мужские намерения, но со своим внутренним миром договориться не получалось. И я почему-то страшилась обнаружить, что в глубине души готова принять его ухаживания. Он отвечал мне открытым, бесхитростным взглядом, опустив руки по бокам, терпеливо ожидая моего отклика. Но его нет. Просто — нет. Я до сих пор сравнивала Петра с Подольским. И почти перестала верить в то, что когда-нибудь смогу избавиться от дурной привычки. — Не знаю, что ты задумал. Но я устала, поэтому все выяснения временно откладываются. Пётр улыбнулся по-доброму, повёл плечами, разгоняя кровь, затем кивнул в сторону ванной комнаты и скрылся на кухне. Я же, постояв подольше под горячими водяными струями, смыла тревожащую неопределённость, и приятная расслабленность в теле сразу сказалась на благодушие. Стол в гостиной накрыт, бокалы надулись рубиновым вином. «Он определённо устал ждать. Наверно пора признаться самой себе, что жизнь продолжалась. Бывший далеко позади, а мне в руки плывёт отличная возможность забыть о нём раз и навсегда». Вот только я не готова забывать. Всё тянула, ждала непонятно чего. Но от несуществующего брака остались воспоминания да фамилия. Затянув пояс халата потуже и запахнув воротник понадёжнее, я смело — или почти — шагнула в неизвестность. — День прошёл продуктивно? — Петру не было никакого дела до моих внутренних метаний. — Вполне. А твой? — Благодаря тебе, более чем. — Почему благодаря мне? — Я получил сегодня предварительный отчёт от своих финансистов за первый квартал и должен сказать, что приятно удивлён. — Всё равно не вижу связи. — Меня повеселила попытка пустить пыль в глаза женщине, на которую мужчина имел виды определённого толка. — А связь самая, что ни на есть, прямая. Мне интересен твой Центр, он требует немалых вложений, поэтому я стал работать усерднее, чтобы иметь возможность вкладываться бо́льшими суммами. — А может это связано с тем, что, судя по слухам, гуляющим вдоль и поперёк офисной башни, хозяин «Города» поднял ставку арендной платы? — Мира, бессовестная девчонка! Как ты смеешь возводить на меня напраслину? — Пётр искренне возмутился, но я уверена, сделал это специально с целью меня разжалобить. — И не думала. Но факты упрямая вещь, — я не могла сдержать настойчивой улыбки, растягивающей губы против воли. — Хочешь факты? Будут тебе факты. Коммунальщики подняли цены на электричество и воду, плюсуем туда прошлогоднюю инфляцию, требующую зеркального повышения зарплат обслуживающего персонала, а также охраны. Достаточно фактов или мне продолжить? Я не могла ответить, потому что откинулась в кресле и хохотала. Меж тем на периферии сознания крутилась навязчивая мысль: «Рядом с Герой я давно перестала смеяться». — А-ха-ха, ты всегда умудряешься выкрутиться, с тобой бесполезно спорить. — У меня тост, — провозгласил Пётр, улыбка с него сползла, он замолчал и смотрел не мигая. Я приподняла свой бокал во время повисшей паузы, чтобы потревожить Петину задумчивость. — За твой смех, Мирушка. Чтобы он никогда не замолкал. Горло перехватило, и я склонила голову пряча взгляд; поспешно толкнула свой фужер навстречу его. «До тридцатника рукой подать, а я не умею принимать комплименты от кого-то, кроме бывшего мужа… Чёрт, снова Подольский». Бывший подлежал забвению, поэтому на выдохе я решилась: — Спасибо. Пётр сделал небольшой глоток из своего бокала и продолжил пристально меня изучать: — Ты скована и напряжена, почему? — Не знаю. Может оказалась не готова, что в один день на меня обрушится миллион вопросов, требующих немедленного решения. Он качнул головой, отказываясь принимать ставшей весьма удобной отговорку: — Ещё до суеты с Центром ты была зажатой. — Он прикрыл глаза, будто вспоминал, а я смочила пересохшее горло вином… щедро смочила. — Я бы предположил, что ты изменилась до развода с Подольским. Что у тебя произошло, Мира? Серый взгляд распахнулся и затребовал откровенности. Мне пришлось обхватить бокал двумя руками, в спешном порядке поднимая все внутренние щиты по боевой тревоге. Большой палец левой руки вдруг оказался у меня между зубов, и возвращать руку на положенное ей место пришлось принудительно. «Грызть ногти при Загородневе, это ни в какие ворота». — Петь, я… я не стану обсуждать прошлое. Извини. — Значит я прав. Случилось что-то действительно плохое, если спустя столько времени ты продолжаешь зажиматься и боишься. — Я не боюсь! — воскликнула быстро и громко. Он промолчал, но взгляд неуловимо изменился, его будто накрыло тенью, и я предположила, что Петя меня пожалел. Ведь нам обоим ясно, что я солгала. Но странно другое, меня не злило даже если он жалел.