– Это уж само собой. Если дружка нашего раньше не убьют. 4 Монаший Бугор Было холодно. В свете звезд вырисовывались очертания домов, в темноте подрагивали красноватые блики костров. Их было так много, что они заполняли все пространство от Миссии Гваделупе до таможни и даже за ней. Весь проспект 16 Сентября превратился в огромный бивак, где стали лагерем мадеристы. Шел одиннадцатый час, и в воздухе еще витали запахи горящего хвороста, жареного мяса и фасоли, кофе, приправленного цедрой, корицей, гвоздикой. Сотни едва различимых фигур лежали у стен и в подъездах, сидели вокруг костров или медленно бродили между ними. Почти все это призрачное воинство хранило молчание, изредка нарушаемое негромким журчанием разговоров, ржанием привязанных лошадей, песней, которую заводил чей-то далекий мужской голос и время от времени с разных сторон подхватывали хором: Охмурял, просил и клянчил… Наконец достал пятак… А могла б меня уважить, Между прочим, и за так! Мартин Гаррет, набросив на плечи одеяло, наблюдал за всем этим из дверей отеля «Монте-Карло», вдыхал этот аромат приключения, круживший ему голову, сладостно томивший душу. Многообразные ощущения и чувства хаотично пересекались и скрещивались, прогоняли сон. И потому, хотя он очень устал за два последних дня, а завтрашний день обещал быть еще утомительней, инженер сидел, привалившись спиной к колонне портика, всматривался и вслушивался в эту странную ночь. Думал о том, что нынешняя его жизнь двусмысленна, а будущая неведома, и удивлялся, что нет в душе ни тревоги, ни страха. Последние сорок часов он несся в каком-то безграничном пространстве, и открывавшийся ему необозримый ландшафт не вселял беспокойства, а подстегивал и звал вперед. Нечто подобное ему приходилось читать в романах и в описаниях путешествий, но он и представить себе не мог, что переживет это наяву. Сейчас он будто парил во времени и пространстве, перестал понимать смысл и значение прошлого и будущего, утратил осознание их важности, обретя взамен диковинное спокойствие, словно порожденное действием мягкого наркотика. Быть может, таков и есть мой истинный характер, отметил он с удивлением. Мое призвание. Мое желание жить в приключении, которое происходит в бесконечно длящемся настоящем. А я до сих пор этого и не знал. Он почувствовал запах хорошего табака, шорох ткани у себя за спиной, стук сапог по дощатому полу и, обернувшись, едва узнал в полутьме Диану Палмер. Американка остановилась рядом: Мартин разглядел, что волосы у нее распущены и покрыты шерстяной косынкой. В пальцах мерцал огонек сигары. – Какой необычный город, – пробормотала она. Сказано это было не Мартину, а как бы про себя. И он ничего не ответил. Созерцая красные точки костров, оба молчали. – Ну, как ваш номер? – наконец осведомился он. – А-а, прекрасный. Чуть поменьше вашего, но вполне достаточный. Ваш приятель Пабло расстарался. Снова повисло молчание. Вдалеке вместе с последним гитарным перебором замирала песня. – В котором часу отправляетесь на юг? – Кто? – почти удивился Мартин. – Не валяйте дурака. Вы и те, кому поручен федеральный эшелон. Он снова взглянул на нее. На этот раз недоверчиво. – Что вам известно об этом? – Достаточно. Узнавать – это часть моей работы. И я попросила отправить меня с вами. – Вряд ли вам разрешат. Это ведь… – Не будьте столь категоричны, – перебила она не без яду. – Днем я обратилась к сеньору Мадеро, и он сказал «может быть». Мартин обдумал услышанное. И решил: «Да мне-то что?» – Выходим мы рано, на рассвете. – Тому Логану поручено оповестить меня, если разрешение будет получено вовремя. – А если не будет? – Значит, останусь здесь, займусь другими делами. Материала у меня довольно. – А вы уже отправили репортаж в свою газету? – Да, еще днем, из Эль-Пасо. Под заголовком «Революционеры берут Сьюдад-Хуарес». Огонек разгорался, когда она подносила сигару к губам. Не нравятся мне курящие женщины, подумал Мартин. Порядочная дама никогда не станет курить. Курят авантюристки и женщины легкого поведения. – А вы не курите? – спросила она, будто прочитав его мысли. – Не люблю. – Правильно делаете. Зубы всегда будут белые и красивые. Мартин мысленно поморщился, на миг представив, как целует ее и чувствует табачный перегар. Полутьма скрывала лицо Дианы, но он вспомнил соблазнительность ее губ, которой не мешал, а может, и способствовал их твердый очерк. Эту жесткую складку, эту обескураживающую строгость, столь несвойственную другим знакомым ему женщинам. Раскаленный уголек сигары снова замерцал ярче. – Можно вас называть просто Мартином? – Сделайте одолжение. – Вы спать не хотите, Мартин? Завтра, наверно, снова будет трудный день. – Нет, – качнул он головой, как мальчик, избегающий лишних расспросов. – Все это так… – Необычно? Он взглянул на нее с легким удивлением: – И для вас тоже? – Я уже давно в журналистике, много ездила по свету, много видела и делала такого, что волнует. Но на войне я впервые. – И я, – признался Мартин. – Да? Но о вас рассказывают такое, что можно подумать, вы уже бывали на войне. Да еще эта рана… Мартин ничего не ответил на это. Он смотрел на россыпь костров в темноте. Помолчав, женщина заговорила снова: – Война не такая, как описывают в романах. Это не гром духовых оркестров и не монументы на площадях, правда ведь? Это кровь и трупы. – Вам она видится так? – Наверно. А вам – как? Мартин помолчал немного. – Жужжание мух и вонь, – сказал он наконец. – Вот эта смесь грязи и гари. – Он прикоснулся к своему носу, а потом к одежде. – Въедается намертво: кажется, что ничем не избавиться. – Да, вы правы. Мимо отеля проехали несколько безмолвных всадников – слышно было лишь, как цокают копыта. В свете костров на фоне звездного небе вырисовывались широкополые шляпы и длинные стволы винтовок. – А о них вы что думаете? – спросила Диана. На этот вопрос Мартину ответить было нетрудно: – Люди простодушные и храбрые – так бы я сказал. Они трогательны даже в своем зверстве. Ему почудилось, что она вздохнула, – интересно, что вызвало такой отклик. В полутьме снова разгорелся красный уголек сигары. – Как вы считаете, добьются они своего? Свободы, я хочу сказать? – Я не ясновидящий, – ответил он. – Но они ее заслуживают. – Я разговаривала с их лидерами – с Мадеро и прочими. Они произносят правильные слова, у них самые добрые намерения, но я не уверена, что их цели вполне совпадают с целями народа, который они представляют. – Она помолчала, будто подыскивая доводы. – Вы, я думаю, читали книги по истории? – Не много. Предпочитаю техническую литературу и легкие романы – Дюма, Жюль Верн, Бласко Ибаньес… В этом роде. – А этот… «Анабасис», что я видела у вас в номере? Вам нравится еще и античная классика? Ксенофонт? – Пока не знаю. Только начал читать.